Читать онлайн «Обзор Ветхого завета». Страница 15

Реакция на такую крайнюю и преувеличенную критику является единственным возможным подходом для тех, кто предан библейской Истине. С ошибками необходимо бороться. Однако реакция консервативных ученых зачастую отражала другую крайность: они не предоставляли тщательного введения в Пятикнижие, которое бы серьезно рассматривало как подтверждение основополагающего единства Закона, так и внутренние различия текста, на которых основаны негативные теории. Соответственно, необходимо упомянуть о литературных свидетельствах неоднородности текста Пятикнижия и о том, какое значение они имеют для теории происхождения, развития и литературной природы закона Моисеева.

Литературные свидетельства неоднородности. В самом начале работы над литературной природой Пятикнижия возникает очевидный вопрос, который не был бы таким сложным, если бы не был таким знакомым: Является ли Пятикнижие книгой по истории или юриспруденции? Ни один другой свод законов, как древний, так и современный, не знает ничего похожего: историческое повествование постоянно прерывает изложение законов, в то время как первобытный пролог, рассказы о патриархах и Моисее служат введением к Моисееву законодательству. Размышляя о происхождении Пятикнижия, этот двойственный характер текста необходимо признавать. Бог не просто провозгласил закон или избавил людей посредством ряда спасительных действий. Он сделал и то, и другое: Он избрал народ и связял его с Собой законом. Поэтому Пятикнижие имеет двоякий характер: повествование, в котором располагаются блоки юридических материалов.[78]

Внимательный анализ текста выявил и другие литературные несоответствия в тексте:[79]

(1) Как повествовательная, так и юридическая части не имеют четкой последовательности и порядка в изложении материала. Так, между Быт.4.26 и 5.1; фактически Быт.2.4б-4.26 разрывает повествовательную нить 1.1–2.4а. Быт.19.38; 20.1 также проявляют определенную непоследовательность. То же имеет место в Исх.19.25; 20.1, где десятисловие, содержащееся в 20.1-17, явно прерывает последовательность повествования, представленного 19.1-25; 20.18–21. И наконец, сам юридический кодекс не имеет ясной логической композиции.

Принимая во внимание эти факты, нетрудно обнаружить существенные раз личия в словарном составе, синтаксисе, стиле и общей композиции между различ ными частями произведения. Эти различия можно ясно видеть, сравнивая кодексы, изложенные в Левит и Второзаконии. Дальнейшим свидетельством несоответствий является использование различ ных имен Бога «Яхве» ("Господь") и «Элохим» ("Бог"). Это свидетельство может быть сформулировано следующим образом: хотя эти имена часто встречаются без какой-либо видимой причины для использования именно этого имени, ряд глав, или частей глав, особенно в Бытии, используют исключительно или в подавляющем большинстве случаев какое-либо одно имя и можно проследить связь между исполь зованным именем и богословскими концепциями и литературными характеристиками этих отрывков.[80] В Пятикнижии встречается двойной и тройной повтор материала. Интерес представляет не простой повтор идентичного материала, но повторение основного предметного материала, насыщенного общими чертами, но имеющего некоторые признаки различия. Это явление постоянно оспаривалось, подтверждалось, опровер галось. Ревностные защитники теории документального источника определяли как двойники те отрывки, которые гораздо легче объясняются другими способами.[81] Но остается фактом, что некоторые двойные места не могут быть объяснены. Например, в двух местах Авраам рискует честью Сарры, выдавая ее за свою сестру (Быт. 12, 20); обратите внимание на удивительно похожий эпизод с Исааком (26.6-11). Название «Вирсавия» ("Колодезь клятвы") знаменует собой не только завет между Авраамом и Авимелехом (Быт.21.22–31), но и союз между Исааком и Авимелехом (26.26–33). В Быт.28.19 и 35.7 говорится о том, что Иаков переименовывает Луз в Вефиль; но в 28.10–19, он делает это на пути в Харран, когда Яхве является ему, в то время как в 35.9-15, он делает это на пути из Харрана, когда Яхве говорит с ним (35.13, 15). Отрывок о чистом и нечистом в Лев.11.1-47 повторяется во Втор.14.3-21; а отрывок о рабах повторяется три раза (Исх.21.1-11; Лев.25-39-55; Втор.15.12–18).[82]

Дополнительные свидетельства в тексте говорят о длительной истории передачи и развитии. Поразительное количество отрывков прямо указывают на время после Моисея.[83] Здесь могут быть приведены демонстративные примеры. Такие утверждения, как "в этой земле тогда жили Хананеи" (Быт. 12.6; 13.7) и "сыны Израилевы ели манну… доколе не пришли к пределам земли Ханаанской" (Исх. 16.35), подразумевают, что Израиль уже оккупировал Ханаан. В Быт. 14.14 указано, что Аврам преследовал захвативших Лота до самого Дана, хотя эта местность получила это название только после того, как колено Даново захватило его после Завоевания (Ис. Нав. 19.47; Суд.18.29). В Быт.36.31 в начале списка царей, говорится, что они царствовали "прежде царствования царей у сынов Израилевых". Очевидно подобное суждение могло исходить от автора, жившего не раньше Саула.[84]

Эти примеры сложностей с текстом широко различаются по степени ясности или двусмысленности. Некоторые из них являются просто литературными фактами; другие более двусмысленны и их оценка более субъективна и зависима от точки зрения толкователя. Однако едва ли можно расчитывать на то, что можно правильно оценить литературную природу и происхождение Пятикнижия без серьезного изучения этих сложностей.

Положительные свидетельства авторства и происхождения. Во-первых, Пятикнижие является анонимным произведением. Нигде не встречается указаний на авторство. Ни Моисей, ни кто-либо другой не упоминаются. Необходимо отметить, что такая анонимность свойственна древней литературе вообще, и Ветхому Завету в частности.[85] На древнем Ближнем Востоке «автор» не был творческим художником, как в современности. Он был в первую очередь хранителем прошлого и был связан традиционным материалом и методологией. «Литература» была в значительно большей мере общественной, чем индивидуальной собственностью.

Однако несмотря на анонимность, Пятикнижие дает указание на литературную деятельность своей основной фигуры, Моисея. Упоминается о том, что он получал приказание записать или фактически записал исторические факты (Исх. 17.14; Числ.33.2), законы или части законодательного кодекса (Исх.24.4; 34.27 и далее) и одну поэму (Втор.31.22). Таким образом, Писание ссылается на повествовательную, законодательную и поэтическую литературную деятельность Моисея. Однако его участие не было ограничено только теми местами Пятикнижия, которые прямо ему приписываются. Имеются все основания полагать, что его участие выходило за рамки этих мест.

Литературная деятельность Моисея подтверждается разбросанными, но значи-. мыми ссылками в остальной литературе периода до Пленения. Ссылки периода Пленения и после него гораздо более многочисленны. Внимательное исследование показывает поразительную закономерность:[86]

Книги, написанные после Пленения (Паралипоменон, Ездры, Неемии, Даниила и т. п.) часто ссылаются на Пятикнижие как на авторитетный письменный текст; они близки ко всем законам Пятикнижия. Здесь выражение "книга Моисея" встречается в первый раз. Срединные книги (напр, исторические книги, написанные до Пленения, Иисуса Навина, 1–4 Царств) редко упоминают о литературной деятельности Моисея. Все такие ссылки относятся ко Второзаконию.[87] (3) Ранние книги (напр, пророки до Пленения) не имеют таких ссылок.[88] Это является свидетельством того, что традиция развивается — связь с Моисеем расширя ется от нескольких законов к Второзаконию, затем ко всем законам и, наконец, ко всему Пятикнижию.[89] Дальнейшее развитие традиции видно в частых ссылках Нового Завета на Пятикнижие как «закон» или "книгу Моисея" (Мк.12.26; Лк.2.22; Деян.13.39) или просто «Моисей» (Лк.24.27), и на весь Ветхий Завет как "Моисея и пророков" (16.29). Кроме того, признание Моисея автором всего Пятикнижия обширно и единодушно в Талмуде и у Отцов Церкви.

Значение этих фактов. Какие выводы могут быть сделаны из этих данных касательно происхождения и развития Пятикнижия? Здесь необходимо быть библеистом в подлинном смысле этого слова, позволяя говорить Библии, не навязывая ей предвзятых концепций о том, каким видом литературы она должна быть, точно так же как нельзя подсказать ей, какому богословию она должна учить. В то же время, теории о ее происхождении и развитии должны признаваться концепциями, рабочими гипотезами, открытыми изменениям и совершенствованиям по мере того, как накапливается больше знаний.