Читать онлайн «Семирамида». Страница 51

В такт мерным ударам больших колоколов низкими густыми голосами пели дьяконы, ароматная смола курилась и уплывала к небу тонкими голубыми струйками. Она вдруг вспомнила шифрованное донесение посланника Сольмса к королю Фридриху: «У императрицы обычай каждого выслушивать, и через это она подчиняется различным влияниям. Люди неблагонамеренные нашли слабое место, которым пользуются при каждом случае: они уверяют Екатерину, что в том или другом случае она не угодит народу. Страх потерять любовь нации вкоренился в ней и делает ее робкою». Что же, все тут истинно: она вправду не жалеет времени, чтобы выслушать каждого. И влияниям подчиняется, да только тем, каким хочет. Так удобнее: пусть на этих людей складывают вину за то, что не станет нравиться. А страх потерять народную любовь в ней не от чего иного, как от великого желания исполнить назначенный долг. Потому и пришла сюда на великий бой…

Во всем ей заканчивать дело Петра Великого, и в атом тоже. Только не станет запрещать и те же суеверные мощи приспособит к делу. Суть не в потревоженных костях. Димитрий Ростовский и точно был человек высокой души и немалой учености, но тоже восстал на государя-преобразователя, когда тот стал причитать церковные имения к государственному бюджету. В давние веки было, когда русские князья по смерти завещали свои наделы и имущества митрополиту московскому, а от того выигрывал московский князь и собиралось государство. Теперь же столько насобрано, что как бы второе государство стала церковь. Главной задержкой становится это для дела.

Когда твердо и недвусмысленно объявила свою волю по этому поводу, то первым как раз и закричал здешний митрополит Арсений, что прямой наследник Димитрия Ростовского. Она не имела намерений прибегать к вящей крутости, он сам шел на то. Во исполнение петровского завета назначила она переписывать церковные имущества, без чего нельзя посчитать общую возможность сего Геркулеса для грядущего подвига. А наипаче вызвало тот крик повеление переводить церковных крестьян на оброки. «У нас не Англия, чтобы едиными деньгами жить и пробиваться, и благочестию наступит конец!» — слышалось из архиерейских вотчин. Митрополит Арсений Мациевич прямо грозил, что не допустит ее к раке Димитрия-чудотворца. Она еще крепилась и писала к директору кабинета Олсуфьеву: «Понеже я знаю властолюбия и бешенства ростовского владыки, я умираю боюсь, чтоб он не поставил раки Димитрия Ростовского без меня!» Пока что к раке приложили кабинетную печать и велено было поставить солдат.

Дело в том еще состояло, что хоть православный иерей значился сей Мациевич, а все же польская в нем кровь, и природно ближе это к римскому взгляду на суть и место церкви. Уже после коронации ее, когда всем рассудительным умам стал досконально виден незыблемый размах на будущее, митрополит Ростовский отправил в синод доношение. Вовсе прямое указание пальцем на нее было там: «В мировой истории первым отнимателем церковных имений был Иулиан Богоотступник; в русской же, не токмо во время царствования благочестивых и великих князей, но и во времена татарския державы Россия имела свободные имения церковные, в первоначальной власти архиерейской содержащиеся». А в преамбуле того доношения открыто вытаскивался старый заржавелый меч от Лойолы: «Говорят, что имений у церквей не отнимут, но штаты сделают, будто бы отсекая излишество; но и этому образец Иуда Искариотский, который, желая предать Христа и видя его помазуема от жены многоценным миром по теплоте веры и любви, говорил: «Чесо ради миро сие не продано бысть на трех стех пенязь и дано нищим?»

Все они в синоде думали таково и теперь в безмолвном споре с ней получали возможность прикрываться этим откровенным доношением. Но время было с ней, и не осмелился никто из митрополитов выделить рядом с тем непробудным упрямцем свой голос. Ни с какой другой, как могли бы, а только с государственной стороны принялись они обсуждать нерегистрированное письмо, давая ему тем самым официальный ход. А по укоренненной от тех же татарских времен исторической практике к ней и обратились с сообщением, что, мол, в доношении ростовского митрополита «все, что ни есть, следует к оскорблению ея императорского величества, за что он великому подлежит суждению; но без ведома ея императорского величества святейший синод к тому приступить не смоет, а передает в высочайшее благорассмотрение и высокомонаршую ея императорского величества бесприглядную милость».

Она холодно вернула синоду то доношение, чтобы сами решали, каково надлежит вести себя истинно православному иерею по отношению к православному государю, тем более что в означенном доношении ясно можно усмотреть превратные и возмутительные истолкования многих слов священного Писания. Обо всем этом должен быть их недвусмысленный приговор, а к нему еще будет иметь место присущее ей снисхождение и незлобие. Польше и не касалась она их, и даже когда старый Бестужев обратился в защиту провинившегося пастыря, твердо пресекла ту инициативу.

Они сами все сделали в синоде: через военную коллегию взяли под арест своего злоречивого собрата н под конвоем семеновского полка капитан-поручика Николая Дурново привезли в Москву. Обер-секретарь Остолопов прочел там указ святого синода, иеромонах Гавриил снял с Мациевича мантию, панагию, белый клобук и отобрал посох, а самого его под смотрение постоянного караула из четырех солдат и унтер-офицера заточили в Корельский монастырь со строгим запретом разговаривать с другими монахами, а также отнятием бумаги и инструментов для письма. Выговоры за прежнюю переписку с ним получили костромской епископ Дамаскин и переяславский Сильвестр.

От нее к синодскому приговору была лишь поправка, что «для удобнейшего покаяния преступнику, по старости его лет, монашеский только чин оставить, от гражданского же суда и истязания мы, по человеколюбию, его освобождаем». Тут важно было, что сами руководители церкви осуждали одного из своих членов за устройство некоего противовеса необходимой здесь самодержавности. Она столбиком выписала к себе лиц, подписавших к ней от синода этот знаменательный для истории доклад:

«Смиренные

Димитрий, митрополит Новгородский,

Тимофей, митрополит Московский,

Гавриил, архиепископ Петербургский,

Гедеон, епископ Псковский,

Амвросий, архиепископ Крутицкий,

Афанасий, епископ Тверской».

Кесарю тут отдавалось выше положенного, но и место было дальше от холмов галилейских. Речь свою к синоду она заучила наизусть и потому говорила по-русски четко и правильно: «Естьли спрошу вас, кто вы и какое ваше звание, то вы верно дадите ответ, что вы — государственные особы, состоящие под властию монарха и законов евангельских, призванные на проповедование истин религии и наставления в законе, служащем правилом нравов. Все ваши права и обязанности состоят в ясном предложении догматов веры, в убедительном истолковании их доказательствами, а не спорами. Но от чего происходит, что вы равнодушно смотрите на бесчисленные богатства, которыми обладаете и которые дают вам способы жить в преизбыточестве благ земных, что совершенно противно вашему званию? Вы преемники апостолов, которым повелел Бог внушать людям презрение к богатствам и которые были очень бедны. Царство их было не от мира сего — вы меня понимаете? Я сама слышала эту истину из уст ваших. Как можете вы, как дерзаете, не нарушая должности звания своего и не терзаясь в совести, обладать бесчисленными богатствами, иметь беспредельные владения, которые делают вас в могуществе равными царям?.. Вы просвещены: вы не можете не видеть, что все сии имения похищены у государства; вы не можете владеть ими, не будучи несправедливы к нему. Естьли вы повинуетесь законам, естьли вернейшие мои подданные, то не умедлите возвратить государству все то, чем вы неправильным образом обладаете!»

Они молчали, скорбно опустив головы, и, как видно, вспоминали только что преданного ими митрополита Арсения. Его жертвой думали они откупиться от времени. Только ей нужно было все. 12 мая, в день начала этого богомолья, она подписала указ об учреждении коллегии экономии, призванной секуляризовать те церковные имущества.

А они отныне и навечно будут делать общую с нею задачу, куда их ни позовет. Не в одних имуществах вопрос. Вечный Рим рухнул от принципа, что не должен кесарь касаться духа человека. И католическая та логичность здесь не к месту. Еще и орденские ленты от нее будут носить митрополиты за службу государству…

Гремели колокола. Она стояла и думала, что как у любимого ею наваррского короля Париж стоил мессы, так у нее двойное увеличение российского бюджета стоило запрещенных великим царем мощей…

Потом она честно молилась со всеми, целовала крест и видела слезы в глазах у людей. Она верила в бога с необоримой рассудочностью, и коль требовалось тут в утверждение общей веры разукрашивание храмов и сохранение мощей для народного поклонения, то не колеблясь примет в руку это оружие…