Читать онлайн «Фемистокл». Страница 14

В собрании поднялся шум. Недруги из числа аристократов обвиняли Фемистокла в измене. Немало недовольных было и среди простонародья. Мир с Эгиной казался афинянам унизительным. Тем более теперь, когда Афины имеют сильнейший в Элладе флот!

Фемистокл взял слово, чтобы утихомирить страсти.

- Граждане афинские! - начал он. - Воевать с Эгиной в данное время неразумно, поскольку Элладе грозит персидский царь. Ксеркс собирает огромное войско. Не правы те, кто полагает, что он пойдёт войной на европейских скифов. Доказательством тому - и доказательством неопровержимым! - является канал, прокладываемый персами на мысе Актэ, близ города Аканфа. Это говорит о том, что персидский флот в ближайшем будущем двинется вдоль побережья Фракии к Фермейскому заливу и дальше - к берегам Фессалии и Фтиотиды. Перед лицом такой опасности я призываю вас, граждане афинские, позабыть о распрях с эгинцами, а равно и о распрях с коринфянами и беотийцами.

Фемистокл долго говорил о том, что порознь эллинские государства не смогут противостоять персам. Нужно создать Эллинский союз, в который прежде всего необходимо вовлечь Спарту, имеющую сильное сухопутное войско, а также Коринф и Эгину, обладающих большим опытом войны на море.

Народное собрание в итоге постановило: отправить послов в Спарту, Коринф и на Эгину. Причём на Эгину вызвался поехать сам Фемистокл.

На Эгине у власти стояли аристократы, которые отнеслись настороженно к посольству из Афин. Они тоже устали от войны и в душе были рады, что афиняне первыми запросили мира. Однако свою готовность заключить мир власти связывали с рядом условий, дабы выгадать для себя максимальную пользу.

Прежде всего эгинцы настаивали, чтобы афиняне выдали Никодрома и его приверженцев, которые вот уже десять лет скрываются на территории Аттики. И не просто скрываются, но всячески вредят богатым эгинцам, грабя на море их торговые суда.

Никодром, сын Кнефа, был предводителем демоса на Эгине, хотя сам происходил из древнего знатного рода. Поссорившись с собратьями-аристократами, Никодром замыслил однажды поднять народ на восстание против знати, чтобы образовать на Эгине демократическую республику по примеру Афин.

Дабы действовать наверняка, Никодром тайно попросил помощи у афинян. В Афинах был собран отряд добровольцев, которому предстояло под покровом ночи переправиться на Эгину. После этого в назначенный день Никодром со своими сторонниками завладел эгинским акрополем. Афиняне же не явились вовремя, так как налетевший шторм разметал по морю их корабли. Покуда они высаживались на берег, кто где смог, покуда собирались все вместе, чтобы двинуться к городу, восставшие потерпели поражение.

Никодрому пришлось бежать с Эгины. За ним последовали те из восставших, которые сумели вырваться из окружения. Афиняне поселили беглецов на мысе Сунион, где находилась удобная стоянка для кораблей.

Богатые эгинцы, одолев простой народ, в порыве гнева казнили семьсот человек. С той поры знать навлекла на себя гнев богов, поскольку повстанцев вели на казнь, силой выволакивая из храмов, где те искали спасения после проигранного сражения. Одному из пленников удалось вырваться и бежать к святилищу Деметры[66] Фесмофоры. Ухватившись за дверное кольцо, он крепко держался. Преследователи, несмотря на все усилия, не могли его оттащить. Тогда они отрубили руки несчастному и увели на казнь. А руки, словно приросшие к дверному кольцу, продолжали висеть.

Случаев крайней жестокости победителей к побеждённым в те дни было немало. Вот почему эгинцы сначала потерпели поражение на море от афинян, потом в течение нескольких лет их остров страдал от засухи и землетрясений. Так боги мстили за непочтение к храмам.

Вести переговоры о выдаче Никодрома Фемистокл наотрез отказался. Более того, он дал понять властям Эгины, что не намерен торговаться с ними. Фемистокл напомнил о вражде, какую питают к эгинцам спартанцы за то, что те некогда выразили свою покорность царю Дарию.

- Как вы помните, уважаемые, за полгода до Марафонской битвы спартанский царь Клеомен прибыл с войском на Эгину и взял здесь заложников из самых знатных семей, - говорил Фемистокл, обращаясь к коллегии эгинских архегетов, которые были сродни афинским архонтам. - Так вот, заложников царь Клеомен не повёз в Спарту, но передал нам, афинянам. Судьба этих людей, уважаемые, во многом зависит от вашего желания заключить мир и союз с Афинами. Против кого союз, спросите вы? Конечно же, против персов. Поймите, ваш отказ чреват для Эгины самыми худшими последствиями. Мало того что Афины не вернут вам заложников, вдобавок к этому афинянам придётся объединиться против вас со спартанцами. Эгинское государство просто перестанет существовать, если войска Афин и Спарты высадятся на благословенной земле Эака[67]. Поэтому, уважаемые, отнеситесь здраво к сложившейся ситуации и не дразните двух львов, ибо ныне бог войны явно не на вашей стороне.

После услышанного эгинские архегеты помрачнели. Однако никто из них не осмелился ответить Фемистоклу дерзостью либо настоять на выдвинутых ранее условиях. Архегетам стало ясно, что Фемистокл прибыл на Эгину не выпросить мир, а навязать эгинцам условия афинян.

Мир был заключён.

Текст договора был выбит на мраморной плите, которая была установлена на эгинской агоре. Точно такая же плита с текстом мирного соглашения появилась и в Афинах возле пританея.

Любой афинский гражданин мог воочию убедиться в возвышении своего отечества. Из текста договора следовало, что эгинцы отныне обязывались иметь с афинянами общих друзей и врагов, отказывались от всех территориальных притязаний и открывали свои рынки для афинских купцов.

- Кто теперь осмелится утверждать, что мой замысел создания сильного флота не есть величайшее предвидение и благо для Афин? - спрашивал Фемистокл в кругу друзей всякий раз, когда речь заходила о договоре с Эгиной. - Разве эгинцы были бы столь сговорчивы, не будь у Афин мощного военного флота? Кто ныне станет попрекать меня лаврийским серебром, которое я якобы отнял у бедноты, ослеплённый бессмысленным честолюбием? Теперь даже спартанцы вынуждены считаться с Афинами. Я скажу больше: не будь меня - у Афин не было бы флота, а значит, и нынешнего могущества!

Такие заявления Фемистокла были не по душе многим его согражданам. Если друзья часто обращали его излишнее самомнение в шутку, то для большинства афинян нескромность Фемистокла являлась признаком того, что он не знает меры в гордыне и явно желает возвыситься над коллективом. А это, по мнению людей, было худшим пороком. Недаром, когда Мильтиад после Марафонской победы стал домогаться венка из ветвей священной маслины, некий Софан из Декелей, выступая в народном собрании, произнёс следующее: «Когда ты, Мильтиад, в одиночку побьёшь варваров, тогда и требуй почестей для себя одного».

Сказанное Софаном так понравилось афинянам, что Мильтиад не только не получил высших почестей, но даже не удостоился и малого вознаграждения за столь громкую и славную победу. Так сильно было у афинян коллективное гражданское самосознание, считавшееся главным оплотом как в противостоянии врагам, так и в усмирении отдельных честолюбцев.

В Лакедемоне с неменьшим беспокойством следили за приготовлениями персидского царя к походу на Запад. Поэтому, когда афиняне бросили клич по всей Элладе, созывая представителей эллинских государств на ассамблею в Коринф, спартанцы оказались там в числе первых. Спартанское посольство возглавлял царь Леотихид из рода Эврипонтидов[68]. Уже это говорило о том, какое большое значение придают лакедемоняне объединению всех эллинских государств против персидского царя.

Во главе афинской делегации стоял Ксантипп, сын Арифрона, из древнего и богатого афинского рода Алкмеонидов. Ксантипп был лучшим другом ушедшего в изгнание Аристида. Но, несмотря на это, Фемистокл в народном собрании проголосовал за Ксантиппа, поскольку глубоко уважал его за благородство души и прямоту речей.

Сам Фемистокл не мог возглавить афинское посольство, так как занимал должность номофилака. Переизбираемая ежегодно коллегия номофилаков состояла из семи человек. Номофилаки заведовали государственным архивом, осуществляли надзор над заседаниями совета Пятисот и проведением народных собраний. Эта коллегия играла столь важную роль в государственной жизни, что всем её членам, по примеру архонтов, запрещалось до истечения срока полномочий покидать Афины.

Фемистокл давно метил в номофилаки, желая покопаться в государственном архиве. Эвпатриды всеми способами старались не допустить в коллегию выскочек из народа, и тем более народных вожаков.