Читать онлайн «Поле Куликово». Страница 54

Внезапно строй воинов на поле широко разомкнулся, в облаке пыли возник табунок, и от него джигиты отбили трех светло-гнедых коней. Приземистые, большеголовые, с темными ногами и такими же темными узкими ремнями вдоль хребтов, они сразу приковали общее внимание своей непохожестью на обычных коней. Сбитые, словно бы каменные, тела их дышали грубым, диким напряжением страха и ярости. Это и были дикие лошади, специально загнанные в табун и доставленные на праздник. Свирепый жеребец, покрытый плотной золотистой шерстью, оскалясь и прижимая уши, устремился было к сидящим на возвышенности людям, которые, наверное, казались ему не такими страшными, но стражники загукали, взмахнули копьями, и он метнулся назад, увидел разрыв в человеческой стене. Огромными скачками жеребец устремился в спасительную брешь, уводя двух других дикарей, но уже по знаку распорядителей праздника вслед устремились конные джигиты. Впереди, припадая к гриве, летел все тот же всадник в пурпурном плаще, другие быстро отставали. И было видно теперь, что сухоголовый жеребец не лучше других скакунов, все дело в наезднике, чьей волей жил этот конь. Ястребом настиг охотник свою жертву, в воздухе мелькнул аркан, и дикий жеребец вздыбился, запрокинул голову, храпя, упал на колени, повалился на бок. Два других дикаря птицами уносились в степь. Крики изумления проносились над толпами зрителей: оседланный конь стоял недвижно, а всадник в пурпурном плаще сидел на спине дикого скакуна. Мамай вскочил, руки его рвали халат на груди. Миг — и другой ошеломленный зверь стоял на коленях, задохнувшись в петле аркана, но вот почуял на спине страшную ношу, незнакомостью своей гораздо страшнее барса или степного медведя, и тогда в ужасе и ярости он встал — сразу на задние ноги. Живая ноша прилегла к его короткой жесткой гриве, быть может готовясь вцепиться в горло. Жеребец упал на передние копыта, поддав задом с такой силой, что ни один известный ему хищник не удержался бы на его покатой напрягшейся спине. Однако двуногий зверь лишь покачнулся, и жесткий аркан снова перехватил дыхание. Но теперь жеребец не хотел и дышать. Пока оставались силы, он начал делать бешеные скачки, дугой выгибал спину, бросаясь во все стороны, а враг оставался на спине, ноги его все увереннее охватывали лошадиные бока. Из светло-гнедого жеребец стал темным, пот струями тек по груди и бокам, изо рта била желтоватая пена, сквозь сдавленное горло рвался хрип, и вместе с ним уходили силы. Тогда, подломив ноги, дикарь повалился на бок — подмять, раздавить ненавистную ношу, но, когда он падал, человек уже стоял рядом, и аркан перехватил последнюю щель в горле. Конь, наверное, понял, что спасение его в спокойствии, он затих, поднялся с колен, весь дрожа, жадно хватая воздух, ловя момент для рывка, а петля остерегающе натягивалась, и в замутненном глазу коня, там, где плавало отражение врага, появилась слеза. Человек, усиливая натяжение аркана, шагнул ближе и мгновенно оказался на конской спине. С новым приливом ярости жеребец вздыбился, ударил всеми четырьмя копытами, ринулся в степь, встал мгновенно, потом опять бесился и вдруг сунулся вбок, зашатался, грохнулся на землю, судорожно ударил вытянутыми ногами, по коже пробежала дрожь, тяжелая голова откинулась, на остановившийся, мокрый глаз легла степная пыльца. Вольное сердце дикаря не выдержало поражения и рабства.

В Орде знали, что приручить дикую лошадь нельзя, но в Орде еще не видели, чтобы кто-то осмелился сесть на нее. Молчаливый победитель вернулся к толпе джигитов на своем гнедом скакуне.

— Иди, повелитель зовет, — сказали ему.

Ровно и прямо ступая, стройный воин приблизился к Мамаю, опустился на колени.

— Доблестный Хасан, — заговорил Мамай. — Совсем недавно я приблизил тебя, сделав начальником десятка моих нукеров. Сегодня ты снова заслужил награду, прославив мою личную тысячу и весь тумен. — Мамай повел сощуренным глазом в сторону свиты. — Наян Галей может гордиться таким сыном. Постарайся к нынешней награде поскорей прибавить новую. Бейбулат!..

Тот схватил ближний меч, с постным лицом завистника протянул воину. Хасан поднес клинок к лицу, скользнул взглядом по арабской вязи, с поклоном произнес:

— Клянусь, этот меч послужит делу воинской чести и воздаст врагам по их заслугам.

Встал, как бы нечаянно метнул взгляд на Мамаеву дочь, медленно удалился. «Сын Галея… Болдырь — сын Галея…» — побежали шепотки. Одна из подруг царевны, восседающая на бурдюке, наклонилась к ней, зашептала:

— Наиля, милая Наиля, сделай так, чтобы я стала женой этого джигита, умоляю тебя, царевна, сделай!..

Щеки ее разгорелись от солнца, глаза туманились, провожая воина, и вся она, свежая, крепкая, красивая, была в тот момент до изумления неприятна царевне.

— Проси его об этом сама, — сказала царевна довольно громко. — Я нукерами не владею.

Вокруг засмеялись, девушка закрыла лицо.

— Темир-бек, — милостиво обратился Мамай к угрюмому темнику. — Ты можешь гордиться, что дал мне великого воина, твоей заслуги тут больше, чем отцовской.

К удивлению Мамая, темник угрюмо набычился. «Он что, завидует простому начальнику десятка? — удивился Мамай. — Разве я недостаточно его возвысил? Какой же он начальник, если завидует сильному и храброму воину? Неужто я ошибся в нем?» Мамай не догадывался об истинной причине омрачения Темир-бека. Глаза царевны, переполненные страхом и восторгом, давно уж не отрывались от стройного воина в пурпурном плаще. А глаза Темир-бека не отрывались от царевны, от ее смугло-золотистого лица, от темных, с золотым отливом кос, сбегающих на плечи и спину из-под золотого венца, увешанного жемчужными рясами.

— Спросите посла, видел ли он когда-нибудь подобных джигитов? — приказал Мамай.

Тетюшков покачал головой:

— У князя Димитрия немало в войске богатырей, но таких ловких наездников нет. Да было бы непонятно, если бы лучшие джигиты вырастали в наших лесах, а не в вашей степи.

— Сказал хорошо, — Мамай милостиво кивнул послу, и многие гости заулыбались Тетюшкову, вскоре над его головой раскрылся широкий зонт, защищая от палящих лучей. Посол спрятал усмешку: «Ишь ты, рады, коли чуток похвалил их. Меняются времена…»

Но что это? Тетюшков даже глаза прикрыл, как от наваждения, а слуга его испуганно зашептал молитву. Из-за ближнего увала развернутым строем выходила пешая русская рать. Поблескивали шлемы и кольчуги, белели холщовые рубашки и онучи на ногах ратников, обутых в лапти, горели красные щиты, покачивались длинные копья. В центре длинника, за первыми рядами пеших сотен, возвышался на сером коне князь, блистающий доспехами, над головой его реяло черное русское знамя. Между тем, пока джигитам вручались награды, вблизи все переменилось. Конные ряды воинов и участники состязаний отхлынули на ближние холмы и увалы, ристалище опустело, а русская рать уже спускалась пологим склоном, угрожающе качая ряды копий и направляясь прямо на холм, где находился Мамай со свитой и немногочисленной стражей. Русских было не менее пяти сотен. Тетюшков вскочил, сбив зонт головой.

— Сиди, Захария! — Мамай сверкнул зубами. — Сиди и смотри.

Ряды красных щитов надвигались, уже видны бородатые лица, князь с десятком дружинников гарцевали среди пешцев, то и дело взмахивая рукой, и дружинники наперебой повторяли его движение. «Плетьми! — вдруг догадался Тетюшков. — Гонят ратников плетьми! Что это?..» И тут лишь разглядел, что «князь» и «дружинники» одеты в форму сменной гвардии, что не только они сами с головы до ног в броне, но так же защищены их кони. Внезапно справа за холмом возник гулкий топот сотен копыт, и на поле одна за другой появились три конные лавы. Вороные, рыжие и гнедые лошади, защищенные спереди кольчатой броней, несли мрачных, закованных в железо всадников. Миг, и всадники одновременно сделали движение, потом другое, зловещий шелест наполнил воздух — три черных роя пронеслись в ясном небе, и ряды наступающей рати дрогнули, заколыхались, было видно, как некоторые воины падают, роняя щиты и копья, жалобные крики донеслись до зрителей, но тотчас их заглушил душераздирающий рык всадников: «Хур-ра-гх!» Резко упали вперед длинные копья, и сотни, похожие на гигантских дикобразов, ускорили бег. Навстречу нестройно опустились копья пехоты, в рядах ее продолжалось пугливое движение, словно против конных ордынцев выпустили необученных смердов. Но как они появились здесь, посреди Орды, гонимые десятком бронированных нукеров? Иные из задних рядов, бросая оружие, кинулись вверх по склону, за ними устремились другие — это ж верная гибель! Лава вороных ударила в середину пешей рати, гнедые и рыжие, растягивая порядок, охватили фланги. Долетел треск щитов и сломанных копий, сверкнули мечи, рождая рубящий лязг, вопли ужаса и крики ярости, усиленные визгом и смертным хрипением коней, и этот рвущий душу голос сечи заставил вскочить на ноги всех, кто сидел на холме. Даже видавшие виды нукеры-часовые заволновались, начали топтаться, оглядываясь на правителя. Сотня на вороных стремительно прорубила пеший строй, другая, на рыжих, охватила большую часть рати, зажала в кольцо и вместе с вороными начала сжимать его, безжалостно вырубая пешцев в дикой давке, где воины, сгрудившиеся к середине, только и ждут смерти, ибо ничем не могут помочь тем, кто имеет возможность сражаться. «Князь» и его всадники, бросив черное знамя, кинулись за беглецами.