Читать онлайн «Власть Талисмана». Страница 15

Предчувствие появления новой веры, обретающей форму, накапливающей силы, выстраивающей свою организацию на глазах у людей, обострилось 20 лет спустя, в 1167 году. В этом году Никита, старейшина богомильских общин из Константинополя, неожиданно объявился на Западе. Сначала он появился в Ломбардии (Северная Италия), где убедил местных епископов из числа катаров принять важные доктринальные изменения и получить «повторное утешение» из его рук[177] Затем он направился в Лангедок.

Вся верхушка катаров ожидала его прибытия в городке Сент-Феликс-де-Караман в окрестностях Тулузы. Под его руководством были решены рутинные вопросы, такие, как пограничные разногласия между катарскими епископатами, и были учреждены три новых епископата в Тулузе, Каркассоне и Ажене (Эжене).[178] Однако, как и в Ломбардии, главной целью визита Никиты, по-видимому, было стремление внести важные доктринальные изменения в катарское вероучение и подтвердить существование тесной связи между катарской и богомильской церквями на этом этапе.[179] Действительно, огромное уважение, оказываемое Никите, и тот факт, что он произвел обряд «повторного утешения» всех присутствующих perfecti, ясно свидетельствует, что между двумя церквями существовали отношения старшего и младшего, или материнской и дочерней. Иными словами, в 1167 году катары явно рассматривали богомильство как «материнскую церковь» и признавали ее главенство.

Этот вывод подтверждается современными историками, собравшими убедительные доказательства того, что катаризм на Западе был прямым отпрыском богомильства.[180] Хотя Северная Италия находится ближе к Константинополю, ересь, по-видимому, сначала была занесена в Северную Францию и даже в Германию (сохранилось сообщение о суде над катарским епископом в Кельне еще в 1143 году).[181] Не вполне ясно, когда и каким путем она попала в Лангедок, но не вызывает сомнений, что она существовала там достаточно долго, так как в 1167 году между катарскими епископатами уже возникли пограничные споры.

Судя по всему, в религиозной доктрине западных катаров существовали некоторые пробелы, для исправления которых Никитой были внесены изменения. Эти изменения вернули катаризм в лоно его собственной могущественной фракции богомильской церкви, верившей в абсолютную противоположность «двух сил», Добра и Зла.[182] Но другие богомилы, а до 1167 года и многие катары, отстаивали убеждения, нарушавшие эту абсолютную противоположность. Эти так называемые «умеренные дуалисты» рассматривали возможность связей и даже семейных отношений между Богом Добра и Богом Зла, что было совершенно неприемлемо для настоящих дуалистов.

Другой целью визита Никиты была организация дальнейшей миссионерской деятельности по всей Европе, пользуясь Окситанией в качестве плацдарма. Есть свидетельства того, что участники Собора 1167 года разъехались воодушевленные и готовые принять активное участие в этой деятельности.[183]

В конце XII века появились признаки хорошо спланированного и скоординированного сговора между катарской и богомильской церковью.[184] Цель этого сговора была самая революционная: бросить вызов и в конечном счете низвергнуть римскую церковь на западе и православную церковь на востоке. Абсурдный культ Бога Зла, сотворившего этот мир, нужно было подточить — не сразу, но постепенно, город за городом, регион за регионом. Его место должна была занять истинная дуалистическая религия катаров и богомилов. Главной целью проекта было освобождение человеческих душ из темницы вещества и возвращение в небесное царство Бога Добра, который сотворил их. Поскольку это требовало особого отношения к материальным вещам, резко отличавшегося от преобладающих интересов того времени, назрела необходимость крупномасштабных и долговременных перемен в структуре общества.

В наших исследованиях этот вопрос прояснился, когда мы обнаружили, что катары в Окситании занимались довольно активной деятельностью, которую мы определили в предыдущей главе как «эксперименты с феодальным экономическим строем».

Едва ли можно считать совпадением, что богомилы делали то же самое. Начиная с самых ранних упоминаний об этой ереси в X веке их связывали с общественными, экономическими и политическими неурядицами. «Они учат своих последователей не подчиняться их хозяевам», — предупреждал монах Козьма, обличавший богопротивные деяния этой, казалось бы, новой ереси. «Они презирают богатых, ненавидят царей, насмехаются над вышестоящими, укоряют бояр. Они верят, что Бог в ужасе смотрит на тех, кто трудится на благо царя, и советуют крепостным не работать на своих хозяев».[185]

Неудивительно, что на основании таких материалов многие историки сочли богомильство «основой… общественного движения, направленного против феодального угнетения».[186] Другие не соглашаются и говорят, что нам следует «остерегаться приписывать слишком большое значение социальному анархизму богомилов и видеть в них славянских коммунистов эпохи Средневековья».[187] С нашей точки зрения, оба аргумента не вполне корректны. Богомилы не были средневековыми коммунистами, поскольку коммунизм является материалистическим мировоззрением и имеет дело только с физическим миром, но точно так же богомильство не являлось основой общественного движения. Свидетельства убеждают нас в том, что богомильское вероучение, как и катаризм, было первым и последним духовным движением, заинтересованным исключительно в освобождении душ. Стремление к этой духовной цели, а не какие-то обычные признаки «общественного движения» неизбежно вело богомилов к революционному поведению в материальном мире. Оно вдохновляло их на критику земных иерархий и целенаправленно создавало мятежные настроения.

Такой же феномен «социальной инженерии, сочетавшейся с дуалистической ересью», наблюдался и в других частях Европы. В предыдущей главе мы показали, что катары сами занимались созданием класса профессиональных ремесленников — особенно ткачей и других работников текстильной и бумажной индустрии. Таким образом, просвещение бедняков через развитие ремесленных навыков шло рука об руку с распространением веры. Поэтому нас не удивляет, что итальянские исследователи нашли доказательства существенных связей между катарами и ремеслом изготовления кошельков. Как и ткачество, это занятие служило удобным прикрытием для миссионерской деятельности и позволяло проповедникам катаров путешествовать инкогнито, «производя и продавая свои товары и в то же время заводя еретические связи».[188]

Несмотря на то что дуалисты признавались в ненависти к этому миру, такие стратегии показывают, что они без колебаний пользовались вполне мирскими и практичными методами, чтобы обращать в свою веру прихожан официальной христианской церкви. После странствий вместе с итальянскими катарами в начале XIII века некий Иво из Нарбонна сообщил, что они обычно «посылали в Париж способных студентов почти из всей Ломбардии и некоторых городов Тосканы. Там некоторые изучали логику, другие теологию, стремясь укрепиться в своих заблуждениях и ниспровергнуть католическую веру».[189] Такие свидетельства расчетливости и продуманной стратегии не вступают в явное противоречие с духовной целью катаров с учетом того, что они верили в свое участие в борьбе двух противоположных начал за человеческие души, борьбе, которая часто заканчивалась смертью. Если позволить католической церкви навсегда погасить свет катаризма, то души людей тоже навсегда окажутся утраченными. При таких высоких ставках и дьявольской природе врага любые средства, честные или нечестные, с их точки зрения, были оправданными.

Другое свидетельство того, что катары и богомилы участвовали не только в общественной пропаганде, но и в скоординированном «заговоре» с целью ниспровержения официального христианства, дает исследование методов, которыми они пользовались для обращения в свою веру. Тесное сходство приемов и процедур, используемых в обеих сектах, указывает на одинаковую подготовку. Здесь опять возникает впечатление, что мы имеем дело с вполне приземленными и расчетливыми людьми, вовсе не чуждавшимися путей этого мира.

Они также обнаруживали хорошее знание основных принципов психологии: курс миссионерских наставлений начинался с легко усваиваемых общих мест, и лишь потом они мало-помалу переходили к более глубоким и еретическим — а значит, потенциально шокирующим — аспектам своего вероучения.[190] Евфимий, допрашивавший монаха Василия в Константинополе, пока тот ожидал своей казни на ипподроме, узнал, что богомилы начинали с наставления своих последователей в тех верованиях и обрядах, которые они разделяли с православной церковью, «приберегая свои богомерзкие доктрины до более позднего времени и доверяя их лишь более посвященным в их нечестивые таинства».[191] Иными словами, цель заключалась в том, что бы постепенно отделить потенциальных кандидатов от убеждений, в которых они воспитывались, прежде чем попытаться заменить эти убеждения альтернативной дуалистической системой.