Читать онлайн «Теософические архивы (сборник)». Страница 57

Здесь следует сделать небольшое отступление. Мы уверены, что некоторые люди скажут: это то самое возражение, которое было высказано против теософских описаний, от «Разоблаченной Изиды» до «Тайной доктрины». Согласны. Мы готовы поверить, что особенно эта последняя работа превосходит по недостаткам такого рода все прочие теософские труды. Мы готовы признать дефекты, отмеченные критиками, – то, что она плохо организована, что изложение материала в ней непоследовательно, что она перенасыщена отступлениями во второстепенные разделы мифологии и т. д. и т. п. Но она не является ни какой-либо философской системой, ни конкретной доктриной, называемой тайной, или эзотерической, а всего лишь записью небольшого количества фактов, относящихся к ней, и свидетельством о ней. Она никогда не претендовала на то, чтобы быть исчерпывающим описанием системы (которую она отстаивает), во-первых, потому что автор, не будучи великим посвященным, не может разрешить такую гигантскую задачу, и во-вторых, потому что если бы автор был в одиночестве, он разгласил бы еще меньше. Никогда не предполагалось создание интегральной системы из сакральных истин, предназначенное для насмешек и глумления нечестивой и иконоборческой публики. Эта работа не стремится к тому, чтобы дать исчерпывающую до мельчайших деталей серию объяснений, раскрывающих тайны бытия; не ищет она и того, чтобы заслужить почетное наименование определенной системы мышления, сходной с тем, что создали Герберт Спенсер, Шопенгауэр или Конт. Наоборот, «Тайная доктрина» просто заявляет, что система, известная как РЕЛИГИЯ МУДРОСТИ, – результат работы многих поколений мудрецов и провидцев, священное наследие доисторических времен, – действительно существует, хотя она и сохранялась до сих пор в величайшем секрете посвященными нашего времени; она указывает на различные подтверждения существования этой религии в наше время, которые могут быть найдены в старых и современных работах. Приводя лишь немногие фрагменты, она показывает, как они объясняют религиозные догмы сегодняшнего дня и каким образом они могут служить западной религии, философии и науке в качестве указательных столбов на нехоженных путях открытий. Эта работа по существу фрагментарна; она описывает разнообразные факты, изучавшиеся в эзотерических школах, которые сохранялись до сих пор в секрете и посредством которых анализируется древняя символика различных народов. Она не дает даже ключей к ним, но лишь открывает нескольких, до сих пор скрываемых в тайне, авторов. Никакой новой философии в «Тайной доктрине» не содержится; здесь дается лишь скрытый смысл некоторых религиозных аллегорий древности, выясняемый с помощью эзотерических учений, и указывается общий источник, из которого выросли все мировые религии и философии. Ее основное устремление состоит в том, чтобы показать: какими бы различными с внешней стороны ни казались соответствующие доктрины и системы прошлого, их можно хорошо согласовать друг с другом, если исследовать эзотерическую, или внутреннюю, сторону этих верований и их символику и провести тщательное сравнение между ними. Также утверждается, что ее доктрины и учения, образующие интегральный цикл вселенских космических фактов и метафизических аксиом и истин, представляет собой полную и непротиворечивую систему, и тот, кто обладает достаточной смелостью и упорством, кто готов разрушить в себе животное и забыть человеческую личину, принеся их в жертву высшему эго, тот всегда может найти свой путь к посвящению в эти мистерии. Это все, что утверждает «Тайная доктрина». Не являются ли эти немногие факты и самоочевидные истины, содержащиеся в этой книге – несмотря на недостатки литературного их изложения, – те истины, которые давным-давно испытаны на практике, более приемлемыми, чем большинство остроумных «рабочих» гипотез, которые каждый день могут быть опровергнуты, а также необъяснимые тайны религиозных догм или большинство философских спекуляций, на первый взгляд глубокомысленных? Могут ли величайшие из этих спекуляций быть действительно глубокими, если от альфы до омеги они ограничены мозгом-разумом их автора, изуродованы на своем прокрустовом ложе и обкарнаны так, чтобы соответствовать своим ограниченным чувственным восприятиям, которые никогда не позволят интеллекту выйти за пределы своего заколдованного круга? «Философ», который смотрит на духовное царство как на чистый вымысел, проистекающий из предрассудков, и считает ментальное восприятие человека всего лишь результатом организации его мозга, не может быть достойным этого имени.

Не имеет права материалист на свое имя, поскольку оно означает «любящий мудрость», и Пифагор, который первым ввел этот термин, никогда не ограничивал мудрость нашей землей. Тот, кто утверждает, что вселенная и человек – всего лишь объекты чувств, и кто фатально связывает мысль с бесчувственной материей, как это делают дарвинисты, является в лучшем случае софиафобом, если не псевдофилософом, и уж никак не философом.

Именно поэтому в наш век материализма, агностицизма, эволюционизма и ложного идеализма не существует системы, хотя бы и изложенной интеллектуально, которая может стоять на своих собственных ногах и сопротивляться критике, которую обрушивает на нее представитель другой, столь же материалистической школы, как и она сама; даже Герберт Спенсер, величайший из всех, в какой-то мере не способен ответить на такую критику. Многие помнят жаркую полемику, которая бушевала несколько лет назад в английских и американских журналах между эволюционистами, с одной стороны, и позитивистами, с другой. Предмет дискуссии был связан с отношением между теорией эволюции и религией. Мистер Ф. Гаррисон, апостол позитивизма, обвинял Герберта Спенсера в ограничении религии царством разума, забывая, что способность чувствовать, а не сознавать, играет в ней наиболее важную роль. М-р Гаррисон сделал также выговор м-ру Спенсеру за «ошибочность и недостаточность» идей о «непознаваемом», развитых в его работах. Эта идея ошибочна, считал он, потому что она основывается на принятии метафизического абсолюта. Она недостаточна, возражал он, поскольку низводит божественное до пустой абстракции, лишенной всякого смысла.[136] На это великий английский писатель отвечал, что он никогда не имел ввиду предлагать категории «непознаваемого» и «непостижимого» как предметы религиозного культа. Затем, на арену вышли почитатели и защитники Спенсера и Гаррисона; некоторые защищали материальную метафизику первого мыслителя (если мы можем использовать это парадоксальное, но точное определение философии Герберта Спенсера), другие пользовались аргументами безбожного и лишенного Христа римского католицизма Огюста Конта,[137] причем обе стороны наносили друг другу весьма тяжелые удары и получали их в ответ. Так, граф д'Альвиелла из Брюсселя[138] внезапно обнаружил в м-ре Г. Спенсере скрытого, но полного благочестия теиста, и сравнил м-ра Гаррисона с казуистами средневековой схоластики.

Мы не имеем ввиду обсуждать здесь относительные достоинства ни материалистического эволюционизма, ни позитивизма, выдвинутых этими английскими мыслителями; мы приводим эти примеры лишь для иллюстрации того смешения современной мысли, которое напоминает вавилонскую башню. Тогда как эволюционисты (школы Герберта Спенсера) исходят из того, что эволюция религиозного чувства в историческом аспекте состоит во все большем абстрагировании от атрибутов Божества и окончательном уходе от примитивных конкретных представлений – для обозначения этого процесса было создано такое сложное слово, как деантропоморфизация, т. е. исчезновение человеческих атрибутов, – последователи Конта, со своей стороны, придерживаются другой версии. Они утверждают, что наиболее примитивной религией человечества был фетишизм, т. е. непосредственный культ природы, и лишь процесс длительной эволюции привел к антроморфизму религиозных верований. По нашему мнению, их «божественность» – это человеческая природа, а Бог, которому они поклоняются, – это человечество. Поэтому единственный смысл проведения такой дискуссии состоит в том, чтобы разобраться, какая из этих двух «философских» и «научных» теорий является менее вредоносной и более правдоподобной. Правильно ли будет сказать, как уверяет нас д'Альвиелла, что «непознаваемое» Герберта Спенсера содержит все элементы, необходимые для религии? И верно ли, как утверждает этот знаменитый автор, что «религиозное чувство имеет тенденцию освобождать себя от всякого морального элемента»? Или же мы должны пойти на другую крайность и согласиться с последователями Конта, что постепенно религия сольется с альтруизмом и исчезнет в нем самом и в его служении человеческой природе?