Читать онлайн «Мораль и Догма Древнего и Принятого Шотландского Устава Вольного Каменщичества. Том 3». Страница 28

Мы умиротворенно поздравляем себя с признанием личного Господа как Бога, наиболее приемлемого для человеческих чувств и при этом избавленного от всех пантеистических мистификаций. Но ведь Божество все равно продолжает оставаться для нас тайной, несмотря на все применяемые к Нему термины и символы органического или неорганического происхождения, а Его воплощения сами по себе являются символами, могущими быть неверно понятыми и истолкованными точно так же, если не больше, как любые другие символы, потому что они со временем могут пасть до уровня простого истолкования нами наших собственных несовершенных свойств; а посему любое представление, которое может возникнуть в наших умах о Божестве, не может не быть в высшей степени неадекватным.

Самые ранние и самые достойные исследователи духа Вед – древнеиндийских священных книг – считали, что дух этот состоит в учении пантеистического монотеизма: Бог един, и Он – во всем; и все множество индуистских богов, равно как и все множество молитв, воссылаемых им всем, являлось лишь совокупностью воплощений немногих богов, которые, в свою очередь, в конце концов сводились к Единому Богу. Весь механизм почитания многочисленных последовательных воплощений богов истолковывался ими как духовное средство постижения человеком истинной сути вещей в условиях нехватки языковых средств для выражения понятий монотеизма; Миманса, например, откровенно признает себя всего лишь средством толкования священных мантр, потому что открывается словами: «Ничего не было, кроме Разума, Творческой Мысли Того, Кто был один от начала времен и Кто дышал, не будучи никем вдохновлен». Эта мысль, содержавшаяся в древних мантрах, была утверждена в качестве догмата и творчески развита Упанишадами. Философия веданты, признавая таинство «единого во многом» краеугольным камнем веры, утверждала не только единство Бога, но и тождество материи и духа. Она выступала с позиций единства сознания. Сознание – это Вселенский Элемент, Единый Бог, Великая Душа – Махатма. Это материальная и действенная причина, и мир представляется тонкой материей, в которой Он одновременно и ткань, и ткач. Это макрокосм, вселенский организм, именуемый Пуруша, лишь частями тела которого являются огонь, воздух и Солнце. Голова его – это свет; глаза его – Солнце и Луна; дыхание его – ветер; голос его – это Веды. Все проистекает от Брахмы, как паутина – от паука, как трава – от земли.

Но тем не менее, лишь нехватка языковых средств выражения для описания происхождения материи от духа придает философии индуизма материалистический облик. Бесформенный Он Сам, Бог, присутствует повсеместно и во всех формах. Слава Его отражается во всей Вселенной, как Солнце – в воде, причем отражение Солнца само по себе не является светилом. Все материальные формы и действия, весь предметный мир в значительной степени являются фантазмами, понятийными отражениями всеобщего невежества. Однако они играют крайне важную роль, заполняя промежуточное пространство между реальностью и нереальностью; они нереальны, поскольку не существует ничего, кроме Брахмана; но в некоторой степени они реальны, поскольку являются внешними его проявлениями. Они являются самопорожденными ипостасями Бога, в которых Он представляет Самому Себе всю одушевленную и неодушевленную Природу, всю реальность в многообразии внешних форм, которые последовательно принимает единый пантеистический Дух.

Великая цель разума состоит в обобщении, обнаружении единства во множестве, порядка – в кажущемся хаосе, отделении всеобщего и неизменного от преходящего и частного. В размышлениях о Природе, в смутных, почти исключительно интуитивных представлениях о всеобщем единстве Плана среди многообразия всевозможных форм и действий рождается священное чувство глубокого почтения, которое, в совокупности с деятельным разумом, и приводит к формированию того, что мы привыкли называть философией.

Самосознание, ощущение своей личности, сопутствует нам на протяжении всей жизни. Нельзя говорить ни о каком существовании разума вне самосознания. Оно не является продуктом ни размышлений, ни логических рассуждений, ни наблюдений, ни экспериментов или опыта. Это Божий дар, как инстинкты; и это самосознание мыслящей души, которая, в сущности, и есть та самая личность, отдельная от нашего тела, которую мы считаем собой, есть также и самое неоспоримое доказательство существования души. Также мы обладаем способностью осознавать Силу, от которой зависим, которую мы способны определить, идею и картину которой мы способны для себя составить, в отличие от души, которую мы не способны определить, но, тем не менее, чувствуем, а посему знаем, что она есть. Правильное, истинное понимание этой Силы, Абсолютного Бытия, от Которого проистекает все сущее, нам недоступно, если под «правильным» и «истинным» подразумевать адекватное понимание; мы просто не способны на таковое в силу в высшей степени ограниченных наших способностей. И идея Бога, насколько мы оказываемся в состоянии сформулировать ее для себя, может возникнуть у нас только путем прямого Откровения или неустанных упражнений в философии.

Идея вселенскости предшествовала установлению какой-либо системы, призванной объяснить ее. Эту идею скорее чувствовали, чем понимали; и еще немало времени прошло, пока путем тщательного исследования природы и анализа всех ее составляющих философы не пришли к осознанию великой этой концепции, которая, собственно, и позволила им называться этим гордым словом. Ощущение, в первую очередь испытываемое обладающим самосознанием мозгом, пишет Платон, было «Божественным даром, переданным человечеству неким Прометеем или теми древними мудрецами, которые были ближе к богам, чем наше упадочное поколение». Сознание выделило из этого первого опыта понятие общей Причины, или Антецедента, которому они вскоре приписали личность и дали имя. Это была формулировка великой теоремы, ничтожная, по сравнению с ее действительно вселенской природой. Она объясняла всё, кроме себя самой. Это была истинная, но непостижимая причина. Целая вечность должна была пройти, прежде чем природа данной теоремы могла быть хотя бы отчасти правильно понята, а до того люди, признавая, что Первопричина является скорее объектом веры, чем науки, удовлетворялись исследованием более близких для них отношений существования и следования, доступных их способностям к познанию. Изначально и на протяжении длительного времени человеческий разум оставлял реальный мир ради созданного в спешке собственного воображаемого мира, и воображение заняло место разума, пытаясь создать искусственное построение, призванное дать определение самой неадекватной из всех возможных концепций путем претворения ее символов в реальность и замены ее сути тысячами субъективных материальных форм.

В поэзии, так же как в природе, идея Божественного единства сокрылась под многочисленными слоями символов; и понятийный аппарат трансцендентальной философии также покоился на взглядах на природу, вряд ли более глубоких, чем взгляды древнейших философов символического направления. Идея единства скорее скрывалась, чем толковалась; Ксенофан кажется противником Гомера потому только, что он более активно настаивает на монотеистическом элементе, который в поэзии был недостаточно представлен. Первичная философия подчеркивала Единство, утраченное поэзией; но, не соответствуя по способностям высокой цели исследования его природы, она снова отдала это понятие на откуп приблизительным определениям ощущений и заплутала в дебрях материализма, полагая концептуальное единство Первоэлемента всего лишь некоторым усовершенствованием материи, неизменной по своей сути, хотя и подверженной некоторым формальным и качественным мутациям в процессе постоянно чередующихся и повторяющихся разложения и возрождения. Философы сравнивали это единство с водой, огнем и воздухом, причем каждый стремился усовершенствовать учение своих предшественников или же находился под влиянием той или иной теологической традиции.

Во многих философских системах Божественная деятельность, разделенная поэтами поровну между целым множеством персонифицированных воплощений, в которых идея следствия заместила идею причины, или пантеистической эволюции, была восстановлена во всей полноте понятия Единого Целого, без всяких дальнейших подразделений, сначала как механическая жизненная сила, затем как всепроникающая и вседовлеющая душа, или изначальная мысль, и наконец, как внешний направляющий Разум.

Ионическое возрождение пантеизма носило чисто материалистический характер. Движущая Сила была неотделима от материального элемента, тонкого, но все равно зримого. В форме огня, или воздуха, жизненный принцип ассоциировался с самыми зримыми и самыми явными механизмами природной деятельности. Считалось, что вообще всё обладает жизнью и всё населено богами. Чудеса вулканического извержения, магнетизма, прилива и отлива явно свидетельствовали о дыхании и движении великого Мирового Живого Существа. Незримый эфир Анаксимена не обладал никакими позитивными качествами, которыми не обладал бы атмосферный воздух, с которым его изначально путали; и даже «Бесконечное» Анаксимандра, хотя и свободное от условий количества и качества, было, по сути, всего лишь идеальным Хаосом, посредством отрицания лишенным грубости. Это было безграничное хранилище Плеромы, из которого развивался бесконечный цикл феноменальных изменений.