Читать онлайн «Учение древних ариев». Страница 46

Политика наследника персидского престола Камбиса была гораздо более лояльной по отношению к мидийцам. Камбис вел мирную жизнь в Пасаргадах — тогда еще небольшой крепости в центре владений персов, и исправно платил дань Мидии. Мидийский царь Астиаг, также не испытывавший особого пристрастия к военным кампаниям, с целью укрепления дружественных отношений между Мидией и Персией, выдал свою дочь Мандану за подвластного ему персидского царя Камбиса. Династический брак должен был обеспечить единство политического союза двух государств в борьбе против могущественной Ассирии. Наверняка именно эту цель преследовал мидийский царь Астиаг — дед будущего повелителя всей Азии.

Геродот со свойственной грекам предвзятостью по отношению к персам и мидянам рассказывает фантастическую историю рождения и воспитания Кира, историю, лишенную логики, но полную язвительных насмешек над мидийскими магами, представленными в повествовании «отца истории» полнейшими глупцами. Поскольку персы были заклятыми врагами Эллады, мы не должны воспринимать тенденциозное изложение Геродота за истину в последней инстанции.

Геродот пишет, что у Астиага не было наследника престола, но была дочь Мандана, которую он не собирался никому отдавать замуж, поскольку видел пророческий сон о своей дочери, который счел плохим предзнаменованием. По словам Геродота, коему свойственно было представлять мидян и персов в самом негативном свете, Астиагу приснилось, будто Мандана испустила столько мочи, что она затопила всю Азию. В поисках вразумительного ответа на вопрос: что бы это могло значить, Астиаг призвал магов — лучших толкователей снов, которые интерпретировали сон Астиага как предостережение о том, что его дочь родит сына, который свергнет деда с престола и завоюет всю Азию. Далее Геродот начинает противоречить сам себе. По его изложению, Астиаг твердо решает не выдавать Мандану замуж и даже приставляет к ней евнухов, дабы они денно и нощно охраняли ее целомудрие. Но через некоторое время, уступая просьбам дочери, Астиаг все-таки решает выдать ее замуж, при этом, однако, выбирая в качестве жениха самую потенциально опасную для него, Астиага, кандидатуру. Мидийский царь выдает единственную дочь замуж за царя подвластной ему Персии, прекрасно понимая, что персидский царевич, родившийся от этого союза, попытается возвысить Персию над Мидийской державой. Если бы Астиаг действительно опасался рождения внука, он ни в коем случае не отдал бы дочь замуж за перса, но предпочел бы в качестве зятя какого-нибудь знатного мидянина, дабы со временем власть над Мидией не перешла в руки перса. Очевидно, Геродоту было выгодно представить иранцев, к коим принадлежали как мидийцы, так и персы, в самом невыгодном для них свете, иначе в его повествовании вряд ли имели бы место столь несуразные факты.

Тем не менее «геродотовского» Астиага продолжали мучить ночные кошмары. Через некоторое время после свадьбы дочери ему приснилось, что из чрева Манданы выросла виноградная лоза, которая покрыла всю Азию. Пришедшие по зову мидийского царя маги интерпретировали сон в том же русле: «дочь Астиага вскоре родит сына, который свергнет деда с престола и покорит всю Азию».

Далее, следуя геродотовской логике, мидийскому царю, который сам создал себе проблему, выдав дочь не за мидянина, а за перса, ничего не оставалось, как умертвить собственного внука. Возникает вопрос: о чем думал Астиаг, когда выдавал Мандану замуж, уже имея предупреждение о том, что его внук возвысится над ним и над всей Азией? Быть может, он надеялся, что у его дочери не будет потомства, или же мысль о детоубийстве волновала его уже давно? В любом случае, судя по изложению Геродота, мидийский царь Астиаг был человеком с явным психическим расстройством, крайне непоследовательным в своих действиях. Принимать ночные кошмары за руководство к действию, затем отменять собственное решение, а после очередного зловещего сна вновь возвращаться к репрессивным мерам, но уже не по отношению к дочери, а к родному внуку — так мог поступать лишь человек, находящийся явно не в своем уме. Вряд ли такой человек мог бы в течение тридцати лет управлять огромной Мидийской державой.

В отличие от Геродота Ксенофонт в «Киропедии» изображает мидийского царя Астиага вполне благопристойным человеком. Астиаг радуется рождению внука и воспитывает его при своем дворе, окружив заботой и вниманием. Трудно себе представить, чтобы воспитанный в любви царевич пошел войной против своего родного деда. Благоговейное отношение к предкам является отличительной особенностью иранских народов. Внуков часто называли в честь деда по отцовской линии. Так Астиаг назвал сына Киаксаром в честь своего могущественного отца Киаксара, Кир назвал сына Камбисом в честь отца Камбиса, а правнук Камбиса Артаксеркс назвал сына Ксерксом в честь своего отца Ксеркса, знаменитого своими войнами против Эллады. Если бы Кир пошел войной против родного деда, он поступил бы не как перс, а как эллин и оказался бы неблагодарным чудовищем, коим он, разумеется, не был, в противном случае Геродот не преминул бы облить его грязью, как он сделал это с Камбисом — сыном великого Кира. Вообще история династии Ахеменидов в изложении Геродота имеет очень много греческих мотивов, наиболее ярким из которых является история рождения Кира, в которой легко угадываются черты знаменитого греческого мифа о царе Эдипе.

Кир — выдающийся основатель Мидо-Персидской монархии, покоритель трех могущественнейших народов древности: мидян, лидийцев и вавилонян, оставил столь значительный след в истории, что упоминания о нем остались не только в сочинениях греческих историков, но даже в Священном Писании христиан и иудеев. Последние восприняли персидского царя как обещанного им пророком Исайей мессию, поскольку Кир в 538 году до нашей эры освободил евреев из семидесятилетнего вавилонского плена, позволил им вернуться в Иудею и даже субсидировал восстановление Иерусалимского храма. Впервые Кир упоминается в Священном Писании, как предмет пророчества, произнесенного пророком Исайей, еще за полтора века до его рождения (Исайи XLIV, 28): «Господь говорит о Кире: пастырь Мой, и он исполнит всю волю Мою, и скажет Иерусалиму: ты будешь построен! И храму: ты будешь основан!» В повествовании Иосифа Флавия говорится, что, когда Кир прочитал пророчество Исайи относительно собственной персоны, предсказанное пророком еще за 140 лет до разрушения храма, «он удивлялся Божественному могуществу и всеведению, им овладело сильное желание осуществить на самом деле предсказание».

В «I книге Ездры» (I, 2) сказано: «Так говорит Кир, царь Персидский: все царства земли дал мне Господь Бог небесный, и Он повелел мне построить Ему дом в Иерусалиме, что в Иудее». По характеру указа Кира, записанного Ездрой, служившего царским писцом в канцелярии Артаксеркса I, можно судить о том, что основатель Персидской империи отождествлял бога иудеев с персидским небесным богом. Здесь следует отметить, что в основанной Киром огромной державе монотеизм всячески поощрялся, и всеобщий наивысший бог всегда отождествлялся с персидским небесным богом. Таким образом, не только персидский Ахурамазда, но и иудейский Яхве, а также вавилонский Мардук стали небесными покровителями царской власти Кира. Ради достижения политических целей и обеспечения мира в государстве основатель Персидской империи Кир Великий шел на так называемый монотеистический синкретизм. Основной доктриной религиозной политики Кира была свобода вероисповедания разными подвластными ему народами собственных религиозных культов, при условии того, что они не ставили под сомнение авторитет Великого Царя и Наивысшего Бога.

Когда Кир завоевал Вавилон, он, чтобы стать законным царем этого богатейшего города, взял руку статуи Мардука (верховного божества вавилонян) и получил благословение его жрецов. Надпись на глиняном цилиндре, принадлежащем Киру, гласит: «Когда я вошел мирно в Вавилон и посреди ликования и веселья утвердил свою резиденцию в царском дворце, Мардук, великий господин, расположил великодушное сердце вавилонян ко мне, и я ежедневно принимаю участие в богослужениях Ему». Подобное заявление из уст зороастрийца звучит, как минимум, странно, но не следует считать Кира ортодоксом, ведь он был в первую очередь политиком. Дарий также оставил вавилонскую религию в покое. Но когда Вавилон восстал против персидского владычества в царствование Ксеркса, персидский царь забыл о веротерпимости своих предшественников, убил верховного жреца Мардука и конфисковал сокровища храма вместе с золотой статуей бога, держась за руку которой Кир некогда просил благословения небес на царствование в Вавилоне. В надписи Ксеркса содержится отрывок, который, по мнению Нюберга, отражает события в храме Мардука: «В пределах этой страны было место, где сначала совершались богослужения дэвам. Исполняя волю Ахура-Мазды, я разорил гнездо дэвов и приказал: не совершайте дэвам богослужения. Где первоначально служили дэвам, там я поклонялся Ахура-Мазде и святой Арте». Вот это уже слова истинного зороастрийца, но не будь вавилонского восстания, неизвестно, сколь ревностным поклонником Ахура-Мазды оказался бы Ксеркс.