Читать онлайн «Грядет глобальное похолодание». Страница 5

Не будем углубляться в политику более позднего времени, помня завет поэта А. Толстого:

Литературные премии политизированы ненамного меньше, чем премии мира. По моему мнению, можно назвать лишь несколько литераторов, не вызывающих сомнений. Это — И. Бунин, А. Солженицын, Г. Сенкевич, Р. Киплинг. Среди прочих лауреатов далеко не все были писателями столь высокого ранга. Доминировали почему-то не самые значительные авторы из Скандинавских стран, в то же время авторы, потрясшие мир своими произведениями, начиная с первого писателя нашего времени — Л. Толстого, оказались обойденными.

В качестве полуанекдота можно привести такой факт, просочившийся в средства массовой информации. В 90-е годы прошлого века влиятельные организации неоднократно обращались в Нобелевский комитет с предложением дать премию литератору из Прибалтики. Чтобы показать, как расцвела культура новоявленных государств после отделения от России. Но даже самые тщательные поиски не выявили в этих странах писателя мирового уровня.

Перейдем к премиям за науку. По химии наши соотечественники их практически не получали. Обошли даже самого великого химика XIX–XX веков — Д. И. Менделеева. Единственным награжденным стал наш физик Н. Н. Семенов (1956) за создание теории взрыва, заказанной военно-промышленным комплексом. В физике ситуация более объективна, но и здесь число русских лауреатов мало. До Второй мировой войны доминировали немцы. После — американцы. Известно, что первый радиоприемник создал русский ученый А. Попов. Нобелевскую за это изобретение, изменившее мир, получил итальянец Г. Маркони, отстававший от русского коллеги.

Почти все русские лауреаты-физики были так или иначе связаны с созданием оружия массового уничтожения. Это можно понять. Здесь работали лучшие умы, людей ценили за подлинные таланты и заслуги. Истинным ученым предоставлялась возможность самореализоваться. В конечном же итоге они получали награды не за бомбы, а за теоретические разработки.

Величайшим событием мировой истории был выход человечества в космос. Пишут, что Нобелевский комитет хотел дать награду создателю и лидеру космонавтики — С. П. Королеву, но не смог добраться до этого гения из-за его засекреченности.

Премию за теорию иммунитета 1908 года получил И. Мечников. Последние годы жизни ученый работал во Франции, в институте Пастера, где и привлек внимание мировой научной общественности.

Величайшим ученым XIX–XX веков был И. П. Павлов. Его не обделили высшими наградами. В 1904 году он получил Нобелевскую премию за работы по физиологии пищеварения. Деятельный ученый не стал почивать на лаврах. Он возглавил еще одно направление — физиологию инстинктивной и высшей нервной деятельности. За более чем столетнюю историю этих премий лишь четверо получали премию дважды — М. Склодовская-Кюри, Л. Полинг, Д. Бардин и Ф. Сенгер. В области физиологии и медицины таковых нет. В этой области нет и лауреатов, повторно номинируемых на получение Нобелевской.

В некотором роде исключением стал И. Павлов. На второе получение, уже за изучение высшей нервной деятельности, его выдвигали дважды — в 1925 и в 1930 годах. Кандидатуру русского ученого поддерживали ведущие биологи мира, включая нобелевских лауреатов. Причина, побудившая Нобелевский комитет не присуждать Павлову вторично премию, заключалась, по-видимому, в отсутствии прецедентов в первой половине века по присуждению премии повторно в одной и той же области науки. Это случилось впервые в 1972 году. Добавлю также, что и сам Павлов, как Нобелевский лауреат, выступал в качестве номинатора. Когда комитет поинтересовался его мнением, кому следует присудить следующую премию, он выдвинул Л. Орбели за «работы по трофической и адаптивной роли симпатической нервной системы в деятельности различных органов, таких как нервно-мышечный аппарат, рецептивные органы и различные отделы центральной нервной системы». В этом же году он номинировал патофизиолога А. Сперанского за «работы по трофическим функциям нервной системы и ее роли при заболеваниях». Несмотря на огромный авторитет Ивана Петровича Павлова, ни один из номинантов премии не получил.

Показательна судьба еще одного гения русской науки — Александра Леонидовича Чижевского (более подробный разговор о его заслугах впереди). В 1920-х годах он создал гелиобиологию — науку о влиянии Солнца на биосферу и сферу социальной деятельности — ноосферу. Работы ученого во многом определили развитие медицины, биофизики, экологии, истории. Научную деятельность он сочетал с решением прикладных задач, разработав ионизатор воздуха. В 1940 году Американская национальная академия наук заслуженно выдвинула ученого на Нобелевскую. Одновременно в газете «Правда» появилась публикация о Чижевском с характерным названием «Враг под маской биолога». Авторитет ученого был таков, что со статьей лично ознакомился Сталин и вынес неопределенный вердикт — «надо еще посмотреть, враг ли он». В результате этой не очень четкой поддержки Чижевского на какое-то время оставили в покое, однако через два года все же репрессировали. Он выпал из поля зрения мировой науки. Особенно его и не искали, и ни одна организация, включая Нобелевский комитет, не выступила в защиту ученого.

Лидерами науки XX века были ядерная физика и генетика. Неудивительно, что между ними появились точки взаимопроникновения. Одной из них стало учение о факторах среды, вызывающих наследственные изменения — мутации. Способность рентгеновских лучей вызывать мутации была открыта в 1925 году русскими биологами Г. Надсоном и Г. Филиповым. Два года спустя это же явление переоткрыл американец Г. Меллер. В это время он работал в России, где, как ему казалось, условия для научных исследований были лучше, чем в Америке. Работал он в составе русского коллектива, используя накопленный нашими коллегами опыт. Главное, что ему удалось сделать, — не только подтвердить факт генетического влияния радиации, уже открытый, но и создать точные количественные методы регистрации этого эффекта. Когда в России начались массовые репрессии, Меллер счел за благо вернуться обратно в Америку, увезя материалы работ, выполненных совместно с нашими соотечественниками.

Тем временем работы в России по изучению мутационного процесса продолжались и расширялись. В 30-е годы биологи В. Сахаров и М. Лобашев открыли еще одно важное явление — способность химических веществ вызывать мутации. После Великой Отечественной войны Лобашев создал теорию, описывающую закономерности мутационного процесса. Она определила работу нескольких научных коллективов Ленинграда. Вскоре последовала сессия ВАСХНИЛ 1948 года. Лобашев был уволен из университета. Ему категорически запретили заниматься генетикой. В дальнейшем после улучшения ситуации в отечественной науке он вернулся к исследованиям мутационного процесса. Однако завоевать мировое признание ему не удалось. Меллер же в 1946 году получил Нобелевскую премию за работы, выполненные в России, в составе коллектива русских ученых.

Революцией в биологии и науке вообще стало открытие в 50–60-х годах структуры молекулы ДНК и расшифровка генетического кода, то есть закона записи наследственной информации. Эти события отмечены пакетом Нобелевских. Среди лауреатов — С. Очоа и А. Корнберг (1959), Ф. Крик, Дж. Уотсон, М. Уилкинсон (1962), Х. Корана и М. Ниренберг (1968). В 1965 году премию за изучение генов получил француз русского происхождения А. Львов. На последней стадии расшифровки генетического кода советские ученые сделали, действительно, немного. Сказывались последствия сессии ВАСХНИЛ 1948 года, недостаток оборудования и субсидий. Зато на ранней стадии вклад русских был огромен. Первым возможность существования генетического кода предсказал Н. Кольцов. В 1927 году на Третьем всесоюзном съезде анатомов, гистологов и эмбриологов он сформулировал принцип матричной передачи наследственной информации, на несколько десятилетий обогнав биологическую науку своего времени. Впоследствии Кольцов был репрессирован. В 50-е годы теоретически структуру и основные особенности генетического кода предсказал физик Г. Гамов (начинал работу в СССР, затем переехал в США). Следуя по дорожке, намеченной русскими, ученые из Англии и США довели расшифровку генетического кода до конца.

Исследования русскими строения и работы гена методически были слабее, чем западные работы. Однако русские смотрели на проблему намного шире. Параллельно с изучением механизма химического кодирования информации (признанного мировой наукой основным) с 30-х годов в СССР велись работы по изучению возможной физической, электромагнитной составляющей кода. Лидером русских исследований стал А. Гурвич, зачинатель так называемой волновой генетики. Его работы были замечены и рассмотрены Нобелевским комитетом. Но премии советскому ученому не дали. Период после Второй мировой войны ознаменовался ошеломляющими успехами молекулярной и биохимической генетики. Генетика волновая отошла на второй план. О ней как о перспективном направлении напоминал в своих работах лишь известный русский биолог и философ А. Любищев. За пределами России этого экстравагантного ученого, возмутителя спокойствия в науке, практически не знали. В конце века эстафету изучения волновой генетики перехватил московский ученый доктор биологических наук П. Гаряев. Разработанные им основы теории электромагнитного кодирования наследственной информации открывали возможности управлять генами и лечить наследственные заболевания. Канадский бизнесмен и меценат Берштейн вложил большую сумму в создание лаборатории и пригласил Гаряева возглавить в ней работы по разработке метода лечения диабета. Работа шла успешно в течение нескольких лет, затем внезапно была остановлена. Крепкие ребята разгромили лабораторию, а сам Петр Гаряев был насильственно депортирован обратно в Россию. Можно предположить, что акцию по прекращению этой деятельности субсидировали концерны, производящие инсулин и получающие на этом огромные прибыли. Понятно, что малейшую угрозу своему бизнесу они постарались пресечь на корню.