Читать онлайн «Комментарий к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба»». Страница 53

ЧАСТЬ 57

Окрестности Лондона

Упоминаемые в «Записках Пиквика» окрестности Лондона в настоящее время почти все входят в состав города, и притом в круг четырехмильного радиуса с Чаринг-кроссом в центре. Упоминаемые пункты «неутомимых исследований» мистера Пиквика (гл. 1) Хэмстед, Хайгет и Хорнси находятся в северной части Лондона, Брикстон и Кемберуэлл — в южной. Из первых только Хорнси, расположенный прямо к северу от Чаринг-кросса, выходит за пределы круга четырехмильного радиуса. К Хорнси примыкает с юго-запада Хайгет, а к нему, также с юго-запада, — самый крупный из них, раскинувшийся в границах четвертой и третьей мили, Хэмстед со своими знаменитыми прудами и купальнями; из этих прудов получал основные свои воды приток Темзы Флит (теперь заключенный в подземную сточную трубу). Хэмстед и Хайгет расположены на холмах, откуда открываются широкие виды на город и северные окрестности. Друг и биограф Диккенса, Дж. Форстер вспоминает, что во время издания «Записок Пиквикского клуба» Диккенс любил совершать сюда верховые прогулки. Приглашая с собою Форстера, Диккенс писал ему в записочке, что знает там «хороший дом», где можно получить «горячую отбивную котлету и стакан доброго вина». Этим «домом» был ресторан «Джек-Строуз-касл» — излюбленное место отдыха нескольких поколений писателей и художников XVIII и XIX веков, часто фигурировавшее в произведениях английской литературы. В Хэмстеде же, в саду чайной гостиницы «Испанцы», известной в XVIII веке как пристанище разбойников, Диккенс заставил мистера Джексона, главного клерка Додсона и Фогга, задержать миссис Бардль и препроводить оттуда во Флитскую тюрьму (гл. 42,XLVI).

Еще южнее Хэмстеда, на восток от него, на линии двухмильного крута, у северо-восточного края Риджентс-парка (разбитого в 1812 г.), одного из обширнейших парков Лондона, где, по ироническому предположению мистера Уэллера-старшего (назвавшего его Ридженси-парком), должен был гулять Сэм, не сразу откликнувшийся на родительский зов во Флитской тюрьме (гл. 41, XLV), находится Кемден-Таун, бывший в первой четверти XIX века, во времена похождений пиквикистов, одним из беднейших пригородов Лондона и связанный с детскими годами Диккенса (ч. 2). Сюда, в «убогую лачугу», Диккенс поместил преследуемого «эксцентрическим клиентом» старика (гл. 18, XXI); он дает точный адрес «лачуги» (Литтл-Колледж-стрит, в настоящее время — Колледж-плейс), что до сих пор побуждает почитателей Диккенса отыскивать ее.

К юго-востоку от Кемден-Тауна и к востоку от Риджентс-парка расположен большой треугольник кварталов Сомерс-Таун. Эта часть Лондона, являвшаяся в начале XIX века пригородом, населенным преимущественно иностранцами, около 1830 г. уже была поглощена столицей и стала одним из излюбленных местожительств клерков Сити. Здесь жил один из клерков конторы Додсона и Фогга (гл. 17, XX). Боз, описывая лондонское утро («Картинки с натуры», гл. 1), особо отмечает момент, когда «несчетные клерки из Сомерс-Тауна и Кемден-Тауна, Излингтона и Пентонвилла (ч. 54) уже хлынули потоком в Сити или направляют свои стопы к Чансери-лейн и Судебным Иннам»[84]. По-видимому, здесь (может быть, в северной части Сомерс-Тауна) жил также Лоутен, клерк мистера Перкера, потому что, как он сам сообщает мистеру Пиквику, он проходил на службу мимо Полигона (гл. 48, LIII), представлявшего собой квартал неправильной геометрической формы в самом центре Сомерс-Тауна (ныне: Кларендон-сквер; названные дома снесены в конце XIX в.); в одном из этих домов снимала квартиру семья Диккенсов, когда Чарльз работал в конторе Эллиса и Блэкмора (1827—1828 гг.; ч. 7).

Упоминаемые в «Пиквике» южные окрестности и пригороды Лондона, за исключением Челси, все находятся по ту сторону Темзы. Челси, теперь близкая к центру часть города (за Вестминстером, вверх по левому берегу Темзы), во времена Диккенса была большой, плотно населенной пригородной деревней. Благодаря Т. Карлейлю (1795—1881), долго жившему здесь (с 1834 г. до дня смерти), имя Челси сделалось нарицательным в выражении «Челсийский мудрец». Челси в других произведениях Диккенса занимает иногда видное место, но здесь только мимоходом упомянуто в Сэмовом сравнении слезоточивого Джоба Троттера с водопроводными сооружениями в Челси (гл. 20, XXIII).

Кемберуэлл — к югу от Боро, на границе второй и третьей мили радиуса Чаринг-кросса, а Брикстон — несколько юго-западнее. В Кемберуэлле Диккенс поселил также наивного, смешного в глазах клерков конторы Додсона и Фогга должника Рэмси (гл. 17, XX), чем выразил то самое ироническое отношение к Кемберуэллу, которое проявляет и мистер Уэллер-старший (гл. 29, XXXIII). Брикстон в начале XIX века был пригородным поселком, где богатеющая буржуазия заводила себе домики с садами и конюшнями, подобно Уилкинсу Флешеру, эсквайру (гл. LV).

К западу от Брикстона находится Клэпем, куда, по предположению батского церемониймейстера, мистер Пиквик выписал целую фуру батской воды (гл. 31, XXXV), а к юго-востоку от Брикстона, между кругами четвертой и пятой мили — Далич. Далич известен своей живописностью. Здесь мистер Пиквик купил дом, где проводил остаток жизни; любимая им картинная галерея (гл. 51, LVII) в своем основном ядре была собрана по поручению последнего польского короля Станислава Августа (XVIII в.) для проектировавшейся национальной галереи в Польше, но вследствие раздела Польши осталась в распоряжении собирателя, художника-пейзажиста Барджойса (Sir P. F. Bourgeois), который завещал ее даличскому колледжу.

К югу от Лондона Диккенс поселил и двух одиноких друзей мистера Пиквика: мистера Тапмена — в живописно расположенном Ричмонде (гл. 51, LVII), на правом берегу Темзы, где она начинает свои извивы с девятой мили на запад от Чаринг-кросса и доводит их до названного центра Лондона, и мистера Уэллера-старшего — на восток от этого же центра, на том же девятимильном расстоянии, к югу от заключающего лондонскую Темзу городка Вулича, близ Шутерс-хилла, холма, с вершины которого открывался широкий вид на лесные площади Кента и в другую сторону — на Лондон.

Есть сфера, в которой бытовой опыт молодого Диккенса был особенно велик (ч. 8) и к изображению которой он возвращался особенно часто и с большою охотой, — это все, что имело касательство к дорожному сообщению: дороги, кареты, постоялые дворы, их содержатели и проезжие посетители, кучера и конюхи. Недаром мистер Пиквик, перед тем как отправиться в путешествие, напоминает своим сочленам об его угрожающих перспективах: «Путешествия преисполнены беспокойств, а умы кучеров — неуравновешенны. ‹...› Пассажирские кареты то и дело опрокидываются, лошади пугаются и несут, суда переворачиваются, паровые котлы взрываются» (гл. l).

Опыт Диккенса — конец 20-х и 30-е годы — относится ко времени, когда передвижение в общественных каретах переживало свой пик. С конца 30-х годов оно быстро и энергически вытесняется движением железнодорожным; постоялые дворы, служившие местами остановок пассажирских карет, превращаются в придорожные трактиры, конюшни гостиниц, содержавших кареты, пустеют, а мастера своего дела, прославленные Диккенсом кучера пассажирских карет, подобно самому славному из них, мистеру Тони Уэллеру (гл. 51, LVII), удаляются на покой или, за неимением лучшего пристанища... в работные дома. Если считать концом этого способа путешествий исход 30-х годов, то вся его история не так продолжительна — лет пятьдесят с небольшим. Вальтер Скотт начинает один из своих романов («Эдинбургская темница») юмористическим сравнением прежнего, еще недавнего, «безопасного», способа путешествий с новым, быстрым и головоломным. Он вспоминает, как Филдинг в своем известном романе «Том Джонс» осмеял медлительность карет той поры, и противопоставляет ей настоящую (второе десятилетие XIX в.), когда «пассажиры как внутри кареты, так и на империале имеют основания сожалеть о прежних медленных и надежных “летучих каретах”, которые по сравнению с колесницами мистера Палмера столь мало заслуживали свое название»[85]. Вспоминает о старых временах и Диккенс в «Пиквике» (начало гл. 9, X).

Медленность передвижения по английским дорогам в середине XVIII века объясняется не только отсутствием надлежащей организации сообщения, но в особенности безобразным состоянием дорог. Только с развитием промышленности во второй половине века, в связи с необходимостью быстрого и регулярного товарообмена, остро встает вопрос об улучшении прежних дорог, прокладке новых, устройстве соединительных каналов между судоходными реками и т. д. (ч. 16). Заинтересованная в этом промышленность, а также города спешно принимают необходимые меры. Но лишь в середине 8о-х годов начинается планомерное упорядочивание самих способов передвижения и почтовых отправлений. В 1784 г. Джон Палмер (J. Palmer), антрепренер батского театра и член парламента от города Бата (ч. 49). невзирая на сильную оппозицию, провел новую систему пересылки почтовых отправлений в специальных почтовых каретах, мальпостах, вместо прежней медленной (пять миль в час), при посредстве курьеров. Почтовые кареты перевозили не только почтовые отправления, но также пассажиров. Основная идея новой системы состояла в установлении расписания движения карет. Загрузив пассажиров, которые собирались в одной из гостиниц в центре города (на Пикадилли), почтовые кареты «мчались» к главному почтамту (в Сити) и, забрав здесь мешки с почтой, ровно в 8 часов вечера отбывали из Лондона. Прибывали все кареты в Лондон рано утром, приблизительно в одно время — не позже 7 часов, за исключением воскресенья, когда почта не разносилась и кучерам предоставлялось проводить ночь на любимом постоялом дворе в веселом обществе товарищей по профессии. В момент наивысшего процветания этого вида почтового и пассажирского сообщения — в 1836 г., когда Диккенс писал «Записки Пиквикского клуба», в Англии ходило 54 почтовых кареты (в Ирландии — 30, в Шотландии — 10).