Читать онлайн «Комментарий к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба»». Страница 45

Дорога в Бат, являвшаяся во времена Пиквика благоустроенной дорогой для пассажирских карет (ч. 58), отличалась, кроме того, разнообразием и живописностью. Наши путешественники преодолели сто шесть с лишним миль от Лондона до Бата за двенадцать часов, что считалось тогда очень большой скоростью. «Ничего достойного особого упоминания во время пути не произошло», — говорит Диккенс. Точно так же воздерживается он и от описания самой дороги, и от перечисления остановок, — мы узнаем только, что путешественники выехали из Лондона через Кенсингтонскую[65] заставу и прибыли к месту назначения в семь часов вечера. Может быть, отсутствие описания живописной дороги объясняется тем, что карета была отправлена в ненастный день, а интереснейшее из проезжаемых ею мест — меловые возвышенности Мальборо — изображено в ненастную погоду торговым агентом в рассказе о Томе Смарте (гл. XIV).

Главный город (сити; ч. 33) графства Сомерсет, в одиннадцати-двенадцати милях к востоку от Бристоля, Бат считается одним из самых красивых городов Англии. Его защищенное положение, мягкий климат, целебные источники, на которых римляне сооружали бани в I веке до нашей эры, сделали из Бата очень популярный курорт. Время его наибольшего расцвета, когда вся «фешенебельная» Англия считала своим долгом побывать на этом курорте, — XVIII век, время управления весьма популярного тогда щеголя (beau) Ричарда Нэша. Едва ли не все крупнейшие писатели XVIII века изображали этот курорт — Филдинг, Смоллетт, Шеридан, мисс Бёрни (мадам д'Арбле) и многие другие; Оливер Голдсмит, автор «Векфилдского священика», выпустил даже особой книжкой биографию названного Ричарда Нэша[66].

Этот Нэш (1674—1762), непреуспевший юрист и преуспевший франт, хотя и не из самого высокого общества, для содержания себя в надлежащей роскоши вынужден был прибегнуть к карточной игре, которую и начал широко практиковать в Бате. Здесь он получил должность церемониймейстера курорта, в каковом качестве скоро приобрел непререкаемый авторитет как законодатель бонтона. Он установил новые правила балов и ассамблей, уничтожил обычай являться в публичные места при шпаге, заставил кавалеров приходить на парадные собрания не в сапогах, а в чулках и туфлях, но кроме того, ввел порядок в обслуживание больных или мнимобольных и руководил благоустройством всего города. Вообще это был один из первых представителей типа щеголей (beaux), давших такую богатую пищу сатирической литературе XVIII века. По определению Словаря С. Джонсона, «beau» — «человек платья; человек, величайшая забота которого состоит в том, чтобы украсить свою персону»; по всей вероятности, Джонсон составил это определение под влиянием замечания, которое встречается в одной из комедий Филдинга; «Щеголь, сэр, всегда щеголь, какой бы профессии он ни был; щеголи всех профессий ничем не различаются, кроме платья». («Эвридика». Фарс.)

Во времена Пиквика Бат в значительной мере потерял прежнее значение, состав его посетителей снизился с уровня высоко аристократического до того, какой нам показывает Диккенс, а роль Нэша выполнялась таким жалким последышем щеголей XVIII века, каким Диккенс представляет Энджело Сайреса Бентама, эсквайра (гл. 31, XXXV). Манера вести себя у этого джентльмена. его одеяния, лошади и пр. — злая карикатура на Нэша, который носил платье, украшенное пышными вышивками, ездил в экипаже, запряженном шестеркою серых лошадей, со свитою лакеев и под звуки валторны; Диккенс не изображает только церемониймейстерского головного убора, изобретенного Нэшем и являвшегося знаком его должности: белой треуголки непомерной величины[67].

«Белый Олень» помещался прямо против Большой галереи батских минеральных вод. Бювет галереи с его коринфскими колоннами Диккенс детально описывает, не забывая упомянуть о старой статуе Нэша и часах Томпиона, «отца английского часового производства», знаменитого лондонского часовщика конца XVII и начала XVIII века (гл. 32, XXXVI). Но любопытно, что наряду с такою точностью в передаче внешних деталей Диккенс на протяжении каких-нибудь двадцати строк путает два последовательных действия. Устами церемониймейстера Бентама Диккенс приглашает пиквикистов расписаться в книге знатных посетителей, которая хранится в Большой галерее минеральных вод, и затем «в назначенный час» ведет их расписываться совсем в другое помещение, находившееся довольно далеко от гостиницы и галереи, — в Залы ассамблей (гл. 31, XXXV). Здание этих зал было сооружено в последней трети XVIII века, и по изяществу убранства и обстановки они считались едва ли не лучшими во всей Англии. Судя по тому, что Бентам характеризует помещение, где происходила запись гостей, как «великолепное» (splendid), по всей вероятности, описка у Диккенса произошла в первом случае. Пиквикисты в тот же вечер посетили бал в Залах ассамблей, где сошлась публика, едва ли оправдывавшая то восторженное представление, которое о ней составилось у Бентама[68]. «Рай» в Залах ассамблей Бентам, рискуя задеть классовые чувства мистера Пиквика, противопоставил менее утонченным, вследствие присутствия на них «торговцев», собраниям в батском Гилдхолле (ратуше), здание которого, с изящным фасадом в древнегреческом стиле, было сооружено за несколько лет до Залов ассамблей.

За билетами на бал мистер Пиквик послал Сэма к Бентаму, которого Диккенс поселил на Куин-сквер, примерно на полпути между гостиницей «Белый Олень» и Залами ассамблей, и там Сэм завязал знакомство с напудренным мистером Смаукером. Благодаря этому знакомству Сэм попал на «сваре» (soirée) избранных батских лакеев (гл. 33, XXXVII). Единогласного мнения о том, где происходило это изысканное собрание, или, другими словами, что представляла собой лавочка Харриса, не существует. Нет сомненья, что подобного рода пирушки имели место в то время, и, следовательно, та, что описана Диккенсом, — не всецело плод его воображения, но был ли Диккенс очевидцем таких вечеринок и как он мог попасть на них, остается неясным. — Рапе́ (франц. rapé), к которому мистер Смаукер приучал себя, нюхая кофе (гл. 31, XXXV), — сорт крепкого нюхательного табака. У Гоголя в «Невском проспекте» немец Шиллер, — «не тот Шиллер, который написал “Вильгельма Телля” и “Историю Тридцатилетней войны”, но известный Шиллер, жестяных дел мастер в Мещанской улице», — рассуждает: «Я не хочу, мне не нужен нос! ‹...› У меня на один нос выходит три фунта табаку в месяц. ‹...› На один нос четырнадцать рублей сорок копеек! Да и по праздникам я нюхаю рапе, потому что я не хочу нюхать по праздникам русский скверный табак. В год я нюхаю два фунта рапе, по два рубля фунт...»

Так как пиквикисты решили остаться в Бате на довольно продолжительный срок, они покинули гостиницу и переселились в меблированные комнаты, которые мистер Пиквик нашел на расположенной в виде полуокружности улице — Ройял-Кресент (crescent — полумесяц); сюда же переехала и чета Даулеров. Диккенс воспользовался формой Кресента, чтобы заставить Уинкля бегать по кругу (конец гл. 32, XXXVI). Поводом для этого Диккенс избрал запоздалое прибытие миссис Даулер в портшезе, или, как он назывался в Англии, в седанском кресле (по предположению, впервые портшез был введен в употребление в городе Седане, во Франции).

В Англии портшезы появляются в 1634 г. и особенно широкое распространение получают в XVIII веке. Портшез — собственно закрытое со всех сторон кресло, которое переносится двумя носильщиками на длинных шестах, продеваемых в кольца, укрепленные по бокам заключающей в себе сиденье коробки. В боковых стенках коробки имелись окна, которые закрывались изнутри шторками, а дверца находилась спереди. Крыша коробки могла откидываться, что было в интересах модниц XVIII века с их непомерно высокими прическами и чем своеобразно воспользовался мистер Пиквик, когда его в портшезе несли к судье города Ипсуича (гл. 21, XXIV). Портшезы вышли из употребления только в XIX веке, — в Лондоне они держались до 1830 г., в других городах Англии и континента — еще дольше; на некоторых курортах они сохранялись до самого последнего времени, в том числе в Бате, хотя именно Бат имел также кресла собственного изобретения, называемые батскими креслами и также упоминаемые в «Пиквике» (гл. 32, XXXVI).

Батское кресло — это колясочка о трех колесах с поднимающимся и опускающимся верхом и с окном впереди, которую везущий толкает сзади, как детскую коляску; переднее колесо свободно, и сидящий в кресле может управлять им, как рулем.

Выводя на сцену портшез и его носильщиков, Диккенс прибег к самому элементарному комическому приему, сделав одного из носильщиков чрезмерно длинным и худым, а другого коротким и толстым. Как ни прост этот прием, но возможно, что он был подсказан Диккенсу одним современным ему рисунком, который был помещен в «Table-Book» цитированного уже У. Хона (издании, выходившем отдельными выпусками в 1827—1828 гг.)[69]. Рисунок изображает похороны «мертвого», то есть мертвецки напившегося носильщика портшеза. Когда напившийся накануне носильщик не являлся наутро к месту стоянки своего портшеза, его товарищи отправлялись к нему, вытаскивали из постели, укладывали на носилки и торжественно совершали похороны. Процессия двигалась в определенном порядке: впереди с колокольчиком пономарь (могильщик), за ним — двое плакальщиков, затем — факельщик (с фонарем в руке) и, наконец, — «труп», покрытый погребальным покровом (его же сюртуком). Траурный кортеж замыкали друзья «покойного», шествовавшие парами. После небольшой прогулки компания направлялась в излюбленный трактир, где «воскресший» угощал всех элем. Угощение нередко продолжалось со специальной целью довести одного из участников пирушки до такого же «мертвого» состояния к следующему утру. Носильщики выполняющие на рисунке роль «плакальщиков», вполне соответствуют описанию Диккенса; а сравнивая этот рисунок с иллюстрацией Физа, можно предположить, что и Физу он был знаком. У Физа. кроме того, изображены: стражник («Чарли», см. ч. 34) c фонарем и ночной проводник, у факела которого грел руки толстый носильщик (гл. 32, XXXVI). Ночные проводники — по большей части ими были мальчики-подростки — специальная профессия, существовавшая в те времена, когда городские улицы вовсе не освещались или освещались очень слабо. Вооруженные смоляным факелом, они сопровождали по ночам запоздавших пешеходов или портшезы, освещая им дорогу; в Англии в старых городских домах до сих пор можно встретить прикрепленные у ворот или подъездов особые «гасильники» для этих факелов.