Читать онлайн «Эсеры. Борис Савинков против Империи». Страница 32

Московское охранное отделение искало революционеров по всей империи. В Северо-Западном крае в 1897 году был создан «Бунд», Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России, объединивший все имперские еврейские революционные группы. Это была мощная и хорошо законспирированная организация, в разговорах использовавшая трудно понимаемый даже для специалистов специфический еврейский жаргон. Главный орган «Бунда» газета «Арбейтерсштимме» издавался на жаргоне, как и все пропагандистские издания. Филеры Медникова и Зубатова мотались по всей Белоруссии и Литве, следили за бундовцами в Минске, Гродно, Ковно, Белостоке. Они выяснили всех ведущих революционеров «Бунда» и их массовые аресты провели офицеры Зубатова с приданными им местными жандармскими управлениями. Еврейских революционеров вагонами везли в Москву, где шло следствие. Доказательств, как всегда было очень мало, и бундовцев сослали в Сибирь без суда.

В первые годы работы начальником Московского охранного отделения для борьбы с революционерами Зубатов использовал два метода. Охранники давали группе разрастись и потом арестовывали всех с возможно большими доказательствами и уликами, во втором случае охранники проводили систематические аресты, мешали революционерам, не давали им организовываться, сеяли их недоверия друг другу. Поняв и оценив опасность рабочего движения, Зубатов решил разложить его изнутри, создать многочисленные автономные общества, которые бы занимались исключительно экономической борьбой с заводчиками и фабрикантами, отказываясь от политической борьбы и поддерживая монархию. Зубатов решил отвлечь рабочих от революционной борьбы и прекрасно понимал, что их недовольство вызвано условиями труда и быта на фабриках, заводах и в мастерских. Революционные партии эсеров и социал-демократов еще только создавались, имея у себя теорию социализма Карла Маркса, и вот-вот тысячи пропагандистов должны были начать организовывать миллионы рабочих. Зубатов решил организационно овладеть рабочим классом и рассеять его, арестовать среди рабочих революционных идеологов и заменить их идеологию своей. Его действия стали называть полицейским социализмом. Зубатов оказался в нужном месте в нужное время, и его программа могла изменить историю империи, сделав ее не такой кровавой. Статский советник, так никогда и не ставший генералом, в своем монархическом угаре ни как не мог принять полную имперскую некомпетентность Зимнего дворца и его равнодушие к жизни подданных. В 1900 году, на переломе веков и эпох, рабочее движение стояло на перепутье и только от самодержавия зависело, какую дорогу выберут миллионы пролетариев.

В 1897 году был принят имперский закон о продолжительности рабочего дня. Закон сокращал рабочий день с четырнадцати – шестнадцати часов до одиннадцати с половиной в обычные дни, и до десяти часов ночью и в субботу. Хозяева фабрик и заводов под давлением министра финансов Витте сквозь зубы согласились на сокращение рабочего дня законом, который, впрочем, тут же свели на нет широко применявшимися сверхурочными работами. Сами рабочие все больше и больше прислушивались к революционным пропагандистам, которые предлагали им борьбу не только политическую, но и смену социального уклада жизни. На фабриках и заводах заговорили о социальной революции и диктатуре пролетариата. Зубатов решил легализовать рабочее движение, сделать его законным, а значит, безопасным для монархии. Он понимал, что только экономическими уступками ему можно отвлечь рабочих от революционеров. Однако ни он, ни самодержавие, ни как не могли понять, что применять колоссальную провокацию в миллионных движениях – значило играть с огнем.

Зубатов попытался объяснить самодержавию, что социалистические идеи направлены против царствующей династии, а рабочие не довольны только алчными заводчиками и фабрикантами, потому, что их жизнь была удачна. Репрессиями рабочих выгонять на смену не получится. К концу XIX столетия в России официально насчитывалось более семи миллионов рабочих, а реально их было почти десять миллионов. Для империи, в которой сто двадцать миллионов подданных охраняла двухмиллионная армия, это было уже много. Зубатову отвечали из Зимнего, что «благодаря нашим счастливым условиям землепользования большая часть русских рабочих тесно связана с землей и на фабричные работы она идет как на отхожие промыслы, ради подсобного заработка». Зубатов отвечал, что в руках рабочих находилась вся техника страны, а сами рабочие опираются на крестьянство, снизу, и активно общаются с интеллигенцией сверху: «Будучи разъярен социалистической пропагандой и революционной агитацией в направлении уничтожения государственного и общественного строя, этот коллектив может оказаться серьезнейшей угрозой для существующего порядка вещей». А причин для того, чтобы разъярить миллионы рабочих, хватало.

Средняя продолжительность жизни имперских рабочих была 32 года. Россия занимала первое место в мире по их производственному травматизму. Многие владельцы заводов и фабрик сами были выходцами из крестьян и рабочих и считались в обществе самыми зверскими эксплуататорами, не желавшими идти ни на какие разумные уступки рабочим. Квалифицированные мастера и рабочие получали хорошее жалование, но их было мало. Основной рабочей массе заработка с трудом хватало на еду и оплату жилья и дров, которые стоили очень дорого. Чернорабочие вообще получали заработную плату меньше прожиточного минимума. Рабочие массово чувствовали ущербность и отверженность своей жизни. Обычно в одной квартире жили двадцать рабочих в комнате, в которой стояли длинный стол с двумя лавками и матрасами на полу. В прихожей-кухне за занавеской жила артельная кухарка. Семейная жизнь рабочих в городах была почти невозможна, и большинство рабочих не видели своих деревенских жен и детей годами. Половина рабочих была жената вот таким образом, а вторая половина не могла себе позволить даже этого. Бывшие крестьяне посылали своим семьям заработанные потом рубли, которые часто шли не на детей и жену, а на долги семейства перед общиной, связанной круговой порукой. Если городские рабочие отказывались платить по долгам нерадивых или ленивых крестьянских общин, в ответ они отменяли выданные рабочим паспорта, что лишало пролетариев правового статуса. Доходило до того, что некоторые общины рассматривали отпущенных на заработки своих крестьян, как источник дохода. Рабочих, как и крестьян, справедливо считали в обществе наиболее бесправными подданными, и они это хорошо понимали. Имперские писатели и журналисты подробно описывали скудную, нездоровую, бессемейную жизнь рабочих монархии: «Бывали ли вы, читатель, когда-нибудь в крупных фабричных селах средней России? Голая, ровная местность, не паханные и не сеянные, поросшие сорной травой голые поля; тихо протекающая в берегах без кустика вонючая речка – вот обычный ландшафт, среди которого вы видите высокие трубы и громадные корпуса фабричных зданий. Вы увидите здесь длинные ряды маленьких избушек без всяких признаков хозяйственных построек, утопающих в убийственной грязи и нечистотах, развешенное на веревках и кольях тряпье, представляющее одежду обитателей этих лачуг».

Рабочие с 1895 года проводили массовые забастовки, требуя отмены штрафов, с помощью которых хозяева, инженеры и мастера глумились над ними, забирая каждый десятый заработанный рубль. Рабочие требовали ненавистных мастеров и восстановления на работе уволенных товарищей. Они хотели остановить произвол начальства протестуя против собственного бесправия, социальной униженности, наглости и жадности фабрикантов, особенно молодых, борясь за собственное человеческое достоинство. Фабрична инспекция и заводская полиция всегда была, само собой, на стороне хозяев: «нанялся – продался, а закон барину не указ». За десять последних лет XIX века имперская промышленность выросла чуть ли не втрое и тут же стала зоной наибольшего социального напряжения. Еще агитаторы «Народной воли» во главе с Андреем Желябовым создавали в 1880 году рабочие кружки, но были выбиты Департаментом полиции. Теперь, на переломе венков, сотни революционных пропагандистов пробуждали и раскрепощали самосознание массового пролетариата. В ответ хозяева фабрик и заводов старались в ущерб производству брать на работу не опытных рабочих, которые могли за себя постоять, а женщин и подростков, которым платили втрое меньше.

Зубатов понимал, что с рабочим движением нельзя бороться только полицейскими мерами. Он заявил монархии, что если рабочими завладеют социалисты, то революция в России неизбежна. Нужно создавать легальные рабочие организации во главе с секретными сотрудниками охранки и внушать рабочим идею, что во всех их бедах виноват совсем не император, а плохие заводчики и фабриканты. Царь, конечно, делает все возможное, чтобы уменьшить эксплуатацию рабочих и улучшить их положение. Нужно просить Его Императорское Величество, чтобы он получил от хозяев фабрик и заводов экономические уступки рабочим, которые могут получить все, что им нужно, через царя. Лучшее этому доказательство – освобождение крестьян в 1861 году.