Читать онлайн «Свастика и орел. Гитлер, Рузвельт и причины Второй мировой войны. 1933-1941». Страница 34

В связи с политическими соображениями флоту не позволялось ни захватывать суда США, ни вести против этой страны коммерческую войну, а оружие разрешалось использовать только для самообороны. «В свете долгосрочных перспектив это нельзя считать приемлемым решением». Флот должен, по крайней мере, получить право обстреливать суда, идущие без огней. В чем же теперь заключаются различия между войной и миром, спрашивалось в меморандуме. Альтернативы ясны: либо продолжать нынешнюю политику, дающую США свободу действий и тем самым вообще отказаться от битвы за Атлантику, либо прояснить ситуацию, разрешив флоту применять закон о призах в отношении американских «купцов», обстреливать американские военные корабли, если они будут угрожать немецким кораблям, атаковать все неосвещенные суда без предупреждения, а также американских «купцов», идущих в составе конвоя, обстреливать суда нейтральных стран, если они будут мешать проведению операций немецкого флота. На все эти предложения Гитлер ответил, что позиция Рузвельта слаба и Германия ни при каких обстоятельствах не должна допустить вступления Америки в войну в результате морских столкновений. Фюрер в лучшем случае мог рассмотреть вопрос о том, чтобы послать Рузвельту предупреждение, что же касается остальных предложений, то их надо отложить и посмотреть, как будет вести себя Америка[88].

27 мая Рузвельт провозгласил «неограниченное чрезвычайное положение», сославшись на все усиливающуюся угрозу войны и постоянные столкновения в океане («если страны оси не смогут добиться господства на море, они будут обречены»). Все это было несколько смягчено тем, что президент не объявил об ожидаемом введении конвоев. Поэтому руководство флота, не испугавшись безразличия Гитлера к тем вопросам, которые оно поднимало, решило в течение лета 1941 года добиться своего, поскольку считало, что ситуация постоянно ухудшается. В июле, отметив, что «только уважение к высшим политическим соображениям» заставляет воздержаться от нападения на американские корабли, оперативное командование флота в своем докладе заявило, что «деятельность американцев ведет к необычайному усилению подводной войны». Далее в докладе писалось, что, если американские поставки будут продолжены, потребуется признать «жестокую правду» и принять соответствующие меры. Эти слова снова стали гласом вопиющего в пустыне. В обзоре директив, переданном 17 сентября командованию подводным флотом, американские военные и торговые корабли снова были исключены из числа целей. Ни отсутствие огней, ни радиопереговоры не считались поводом для нападения.

Добиваясь от Гитлера разрешения действовать в рамках закона о призах, военно-морские советники продолжали настаивать на изменении немецкой политики по отношению к расширению панамериканской зоны безопасности. Гитлер и Риббентроп в апреле обсудили этот вопрос, и Гитлер отказался даже послать ноту протеста по поводу ее расширения[89].

Редер понимал, военные соображения требуют, чтобы он возобновил свои просьбы разрешить немецкому флоту проводить операции в пределах зоны для того, чтобы заставить противника распылить свои силы. Он заявлял, что достаточно только дать флоту оперативную свободу в зоне – и не потребуется никаких нот или заявлений. США не имеют права жаловаться, поскольку Британия с самого начала не обращала на зону никакого внимания.

Эти идеи, зафиксированные в военных дневниках, были сообщены Гитлеру на совещании, состоявшемся 17 сентября. Редер предупредил его, что теперь надо ожидать боевых столкновений «на каждом шагу». «В настоящее время, – пояснил он, – нет никакой разницы между британскими и американскими кораблями». После этого Редер высказал ряд подробных предложений, среди которых было предложение о том, что подвергаться нападению не должны только одиночные американские военные корабли[90].

Несмотря на послевоенные уверения Риббентропа о том, что речь Рузвельта произвела на Гитлера «огромное впечатление», фюрер отказался менять свою позицию до середины октября, а сам Риббентроп, хотя и назвал речь президента «лживой от начала до конца» и «не имеющей ни малейшей связи с угрозой со стороны Америки», заверил своего японского коллегу, что Германия будет проводить в Атлантике политику «благоразумия».

Реакция ОКМ на различные инциденты в Атлантике между немецкими и американскими кораблями свидетельствует о том, что, настаивая на более агрессивной политике, командование немецкого ВМФ хорошо понимало, на какой риск оно идет. Адмиралы реально оценивали опасность постоянных стычек и возможного полномасштабного столкновения с американским военно-морским флотом. Тем не менее они сильно сомневались, что стремление во что бы то ни стало избегать стычек сможет удержать Америку от вступления в войну. Эта политика в лучшем случае считалась проблематичной[91].

Редер, к примеру, с удовлетворением воспринял весть о столкновении между немецкой подлодкой и эсминцем «Гриер». Потопление американского корабля «Робин Мур» продемонстрировало, что Германия не намерена шутить и что «решительные меры всегда более эффективны, чем очевидные уступки», как выразился адмирал[92].

Тем не менее на совещании у фюрера, состоявшемся за три недели до нападения на Пёрл-Харбор, на котором обсуждались все эти вопросы, несмотря на явную готовность ОКМ идти на риск дальнейших столкновений, было решено, что флот «в соответствии со стратегической необходимостью» будет вести себя сдержанно. Даже если законы о нейтралитете будут полностью отменены (о чем предупреждал Редер), Гитлер решил быть непреклонным: приказ избегать провокаций остается в силе и будет изменен только «в зависимости от обстоятельств», что бы это ни означало.

Опасалось ли руководство немецкого флота, что столкновения между подводными лодками и американскими кораблями приведут к официальному вступлению Америки в войну? Очевидно, нет, поскольку упоминания о такой возможности очень редки. Вера в то, что быстрая победа над Британией исключит вмешательство Америки, ссылки на недовольство американского общественного мнения, а также появление Японии в военно-морских планах ОКМ в течение 1941 года – все это, без сомнения, заставляло некоторых адмиралов верить в то, что Америка в войну не вступит[93].

Впрочем, складывается такое впечатление, что руководство флота на тот момент просто не задумывалось над этим вопросом. Как постоянно повторял Редер, война на море была уже в полном разгаре, несмотря на то что официально она не была объявлена. И в течение всего этого года он пытался убедить в этом Гитлера[94].

В этом конкретном аспекте политики Гитлера постоянно поддерживало министерство иностранных дел, и совещания Редера с дипломатами были столь же разочаровывающими, как и совещания у фюрера. Министерство, например, было очень встревожено потоплением «Робина Мура», а также тем, как отнеслось к этому руководство флота. В меморандуме, составленном по этому случаю, писалось, что подобные инциденты относятся не только к компетенции ОКМ, но и дипломатов, и подчеркивалось, что флот не должен подталкивать министерство иностранных дел. За две недели до нападения на Пёрл-Харбор, толкая японцев на проведение агрессивного курса против Америки, Риббентроп предупредил ОКМ, что флот должен проявлять особенную осторожность за пределами панамериканской нейтральной зоны, чтобы избежать политических осложнений с Америкой. Поддавшись на провокацию, предупреждал он, мы только дадим американцам повод для вступления в войну. Экипажи подводных лодок должны проявлять сдержанность, поскольку нападения на суда могут привести к началу боевых действий между Америкой и Германией.

Нам осталось рассмотреть последний вопрос: почему Гитлер не давал своим адмиралам свободы действий? Трудно представить себе сомневающегося Гитлера, требующего строгого соблюдения международного морского права. Было ли это результатом реалистичного понимания американской мощи? Вряд ли. Хорошо известное презрение Гитлера к роли США в мировой политике резко контрастирует с его стремлением проявлять крайнюю осторожность и ни в коем случае не ущемлять интересы этой страны на просторах океана. Но если он не считал угрозу со стороны Америки серьезной, почему же он так боялся спровоцировать ее? Здесь мы сталкиваемся с одним из парадоксов гитлеровской внешней политики и его военных планов, который становится еще более выпуклым на фоне того безрассудного курса, который он навязывал Японии. Здесь присутствует определенный элемент непоследовательности и, изучая поступки такого человека, как Гитлер, нельзя сбрасывать со счетов этот элемент. Однако следует повторить те факторы, которые породили эту непоследовательность.