Читать онлайн «Украинский национализм. Факты и исследования». Страница 39

Большие усилия, судя по всему, затрачены были на преодоление национализма западноукраинцев, который коммунисты считали угрозой своему режиму. За несколько месяцев до того, как советские войска вновь заняли Галицию, Хрущев, первый секретарь Коммунистической партии Украины, обращаясь к шестой сессии Верховного Совета Украинской ССР, осудил националистов в самых резких выражениях. Главный выпад был направлен против националистических партизан: «Если спросить украинско-немецких националистов, сколько немецких оккупантов они уничтожили, сколько немецких частей они разбили, сколько мостов взорвали, чтобы помешать агрессорам перебрасывать оружие для порабощения и уничтожения украинского народа, они не смогут ответить».[476]

Его речь определила направление советской пропаганды, которая объявила сторонников Бандеры, Мельника и Бульбы немецкими агентами, противопоставив им «истинных патриотов советской родины»[477]. Была сделана очевидная попытка вбить клин между крестьянством – рабочим классом, с одной стороны, и интеллигенцией – с другой. Первые были объявлены обманутыми опасной доктриной, которую распространяла интеллигенция[478]. Советские пропагандисты обещали, что западноукраинской интеллигенции, не имевшей «преимуществ» воспитания в советской школе, а учившейся в «буржуазных» учебных заведениях, прививших ей «буржуазную идеологию», в результате чего она стала пособником «украинско-немецких националистических бандитов», будет уделено «особое внимание»[479]. Как это бывало с социальными элементами, подвергшимися яростным нападкам советских правителей, значительная часть интеллигенции была, вероятно, «ликвидирована как класс».

В то же время предлагался некоторый выход националистическим чувствам, с уклоном на классовое сознание, когда подчеркивались героические подвиги некоторых украинских командиров красных партизанских отрядов на Львовщине[480]. Однако эта тема звучала относительно тихо – вероятно потому, что не хватало украинских образцов для прославления. Гораздо более существенным в конечном итоге было молчаливое согласие советской власти на выдворение польского меньшинства из Восточной Галиции. Принудительный «обмен населением», обговоренный с польским правительством, контролируемым коммунистами, был закончен к началу 1945 года. Так как эта мера осуществлялась открыто, она была явно рассчитана на то, чтобы удовлетворить украинские чаяния об «этнически чистой» Восточной Галиции.[481]

В Закарпатской Украине, где красные партизаны, очевидно, получили подлинную поддержку как освободители от антиукраинского венгерского режима, обращение к национальным чувствам использовалось гораздо шире. Были опубликованы целые списки партизанских вожаков, включая по крайней мере одного священника. Кроме того, кто-то из партизан, как заявлялось, говорил «на чистом украинском языке», и все имели украинские фамилии[482]. Вслед за пропагандой последовала обычная практика формирования Народного комитета, который обратился с просьбой о присоединении провинции к Советскому Союзу[483]. Даже после того как война закончилась и Советская Украина закрепила новое приобретение, появилась статья, которую назвали бы «расистской», если бы она не была написана коммунистом. В статье указывалось, что в некоторых деревнях Закарпатской Украины говорят только по-венгерски, хотя на их «чисто украинский» характер указывают фамилии жителей и их «славянская внешность».[484]

К счастью, в большинстве своем западноукраинская националистическая интеллигенция не осталась наслаждаться благами советского «перевоспитания». Один из странных парадоксов немецко-украинских отношений времен войны состоял, однако, в том, что в тот самый период, когда Германия больше всего нуждалась в поддержке украинцев и когда их помощь привела к созданию дивизии «Галычина», на националистических лидеров обрушилась новая волна репрессий. Это случилось осенью 1943 года; непосредственные причины нельзя с точностью определить, но кажется, это было в основном результатом тенденции немцев добиваться максимальных результатов, используя силу и обман, что так портило их отношения с восточными народами. Одним из первых украинских лидеров, кто стал жертвой таких методов, был Боровец. За месяц до того как Боровец поехал в Варшаву с целью получить помощь в восстановлении своего партизанского отряда, немцы решили, что надо бы провести переговоры с лидерами националистических партизан, чтобы определить, что они собой представляют, и арестовать их во время переговоров, если это окажется необходимым[485]. Неизвестно, была ли какая-либо прямая связь между этим планом и судьбой, постигшей Боровца, но процедура, использованная применительно к нему, была сходной с упомянутой. После того как вермахт начал беседы с Бульбой, внезапно появилась полиция, арестовала его и его помощника Олега Штуля, а затем поместила их в концлагерь Заксенхаузен вместе с Бандерой и его помощниками.[486]

К этой группе вскоре присоединились ведущие члены ОУН-М. После падения Муссолини представитель украинских националистов в Италии Евген Онатский написал статью, критикующую фашизм как форму правления, на основании того, что он является прибежищем привилегированного класса. Статья была целиком напечатана в газете «Украинськый виснык» и привлекла к себе внимание немецкой полиции, которая арестовала 29 сентября 1943 года Онатского, но не переправляла его в Заксенхаузен из римской тюрьмы Реджина Коэли до 12 декабря[487]. Во время этого заключения основным предметом его допросов были связи Мельника и Коновальца с украинцами, проживающими в странах союзной коалиции[488]. Очевидно, такие связи, по крайней мере в форме инспирации антигерманских материалов в союзнической прессе, и контакты с украинскими организациями вне германской орбиты послужили одной из причин ареста 26 января 1944 года самого Мельника вместе со специалистом Провода по иностранным делам Дмытро Андриевским[489]. Серьезным поводом для ареста руководителей ОУН-М явились антигерманские подпольные публикации ОУН-М в Восточной Украине и публикации, обнаруженные в квартире Кандыбы во Львове[490]. Кандыба и многие другие члены ОУН-М были арестованы примерно в то же время, а «Наступ» запретили. Три члена Провода были убиты в течение предыдущих четырнадцати месяцев, так что из руководства оставались на свободе только пожилые генералы Капустянский и Курманович.[491]

Большинство руководителей ОУН находились в заключении в судьбоносные месяцы, когда Западная Украина переходила под власть коммунистов. К октябрю они были освобождены[492], но почти все украинские земли уже перешли под контроль коммунистов. В руках немцев оставались, однако, около двух миллионов человек украинского происхождения – тысячи беженцев, более миллиона остарбайтер, несколько сотен тысяч военнопленных и около четверти миллиона в составе вспомогательных частей[493]. Последние в большинстве своем были разбросаны по разным мелким осттруппен, которые насчитывали в целом около 700 тысяч человек.[494]

Нацистское руководство хотело использовать этот значительный людской потенциал для укрепления разваливающейся обороны. Основная часть этих усилий сосредоточивалась вокруг Власова, которому в конечном итоге дали сравнительную свободу в организации антисоветского политического центра и военных формирований в размере до дивизии. Власов получил поддержку Гиммлера и ряда других высоких чинов СС, которые теперь были готовы хвататься за любую возможность, чтобы спастись от поражения. Одновременно другие нацистские круги, включая офицеров СС, как и чиновников «восточного министерства», пытались сформировать украинский центральный политический орган.

Основной германской задачей после ухода из Западной Украины было установление там связи с националистическими партизанами[495]. В начале 1944 года офицеры вермахта, возможно лишь потому, что уже сталкивались с проблемой красных партизан перед отступлением с востока Украины, оценили значение партизан, действующих за линией фронта в советском тылу. Германское командование не только предусмотрело общее соглашение о сотрудничестве с украинскими националистическими партизанами, но и разрешило местным командирам вермахта вступать в тактические союзы, если дело не касалось политических вопросов[496]. Немцы сознавали ограниченность возможностей националистических партизан лучше, чем они сами: если учесть недостаток в офицерах, имеющих опыт тактического командования большими соединениями, то мечты УПА об «организации фронта» против наступающих советских войск выглядели несбыточными. Даже типовое крупное формирование, развернутое на Волыни и использовавшееся в течение кампании УПА против Ковпака в Галиции в 1943 году, пришлось заменить на формирования в размере роты (сотня). Основной план УПА состоял в уходе в наиболее труднодоступные места Карпат на границе между Галицией и находившимся под венграми Закарпатьем.[497]