Читать онлайн «Османская Турция. Быт, религия, культура». Страница 41

Ткань с большими ровными волнами стоила весьма дорого, одежду из нее носили самые богатые и знатные люди.

Подобно городским обитателям, крестьяне относились к своим домашним животным бережно и благоразумно. Хотя за некоторыми животными охотились для пополнения запасов продовольствия, а других заставляли выполнять такую же монотонную тяжелую работу, какой занимались сами, к беззащитным существам никогда не проявляли ни малейшей жестокости. Даже самые бедные люди обращались с животными как с собственными детьми. Имелось много коневодческих хозяйств и великолепных ветеринарных врачей. С лошадьми обращались мягко, без окриков и битья, ночью укрывали одеялами. Владельцы лошадей относились к родословным своих питомцев с тем же вниманием, что и к особенностям их поведения. Особенно ценились кобылы, которых проверяли на устойчивость посредством быстрого спуска на них с крутых склонов, причем кобылы были подкованы сплошными, почти круглыми подковами, чтобы проследить, будут ли они спотыкаться. В ряде провинций широко употребляли кумыс, который изготовляли из забродившего кобыльего молока. Турки очень любили кошек, следуя примеру пророка, который сказал, что он скорее отсечет рукав своего халата, чем побеспокоит кошку, спящую на нем. В садах при мечетях и на улицах всегда было много кошек, которых кормили несколько вакфов. Даже к собакам турки относились по-доброму, хотя эти животные считались нечистыми и часто бродили в сельской местности целыми стаями. Пастушеские собаки были свирепы и одновременно преданы своим хозяевам, полностью им подчинялись и не знали страха. Чистокровные собаки стоили в семь-восемь раз дороже здорового мальчика-раба на рынке Стамбула, а отношения хозяина и собаки на отдаленных пастбищах были таковы, что они ели из одной тарелки. На собак надевали широкий кожаный ошейник с металлическими шипами. И не существовало дикого зверя или другой угрозы отаре, которую они не были бы готовы отразить. Мастифов местной породы отпускали по ночам охранять армейские штабы, они были наилучшим средством устрашения потенциальных преступников.

Особенно любили аистов, которые гнездились на крышах мечетей и домов. Они без боязни ходили среди людей, уважавших птиц за добродетель, которой восхищались: ответственность перед сообществом себе подобных. Среди аистов безбоязненно селились небольшие птицы самых разных видов, а сами аисты кормили и оберегали своих старших особей, которые уже не могли о себе позаботиться. Осенью аисты терпеливо ожидали, когда соберутся все члены стаи, чтобы всем вместе взмыть вверх на большую высоту и организованно отправиться по строго намеченному маршруту в Африку. В ходе перелета выделялись часовые для охраны стаи во время передышек на земле. Тех аистов, которые были уже не способны совершить вместе со стаей долгий перелет в южные страны, кормили и оберегали сами турки.

Дома большинства крестьян напоминали норы на склонах холмов. Склон холма подрезался так, чтобы иметь вертикально расположенную плоскую поверхность, а затем изнутри холма выгребали землю для образования комнаты. Извлеченную из холма землю использовали для постройки стен и крыши передней дома так, чтобы он выступал из склона холма, но вскоре эта земля зарастала травой, просматривался лишь вход в дом. Траву щипали телята, а на крыше, покрытой дерном, играли дети. Самой заповедной частью дома была женская половина. К основному помещению спереди примыкало стойло для скота, где грелись животные зимними ночами. Очаг для приготовления пищи представлял собой огромный глиняный кувшин, частично вкопанный в пол главной комнаты, и топливом для нее служила смесь рубленой соломы и помета животных. Котел с варевом подвешивался цепью на перекладине над горлышком кувшина, а дым выходил не без труда через небольшое отверстие, пробитое вверху на передней стенке дома. Обстановка дома была скромной: несколько ковров и стеганых одеял, кожаные или вязаные сумки с запасной одеждой и вещами. Все это развешивалось на стенах или складывалось в углах. Пол покрывали килимами, представлявшими собой коврики, плетенные из шерстяных полос того же типа, что шли на изготовление седельных сумок. Полосы, сшитые вместе в соответствии с требуемой шириной, отличались цветами светлых тонов и традиционными местными узорами. В кладовке, помещавшейся с одной стороны дома, находился бак для приготовления бузы, а также кувшины для хранения зерна и прочих продуктов. Внутреннее помещение большинства домов, сколь бедно оно ни выглядело, как правило, было чистым, особенно там, где хранилась или готовилась пища.

Члены семьи ели сидя на корточках или на полу, скрестив ноги. Их пища состояла главным образом из хлеба с солью, а также черемши, лука и чеснока или репы, пастернака и огурцов, кислого молока, сыра, свежих или сушеных фруктов. Баранина или курятина с рисом считались деликатесными блюдами и подавались на праздники, так же как пироги, сладкий напиток шербет, виноградный сок, вода, разбавленная медом или сахаром.

Большинство семей выращивали на своих земельных участках все необходимые овощи, часть которых запасали на зиму. Осень была напряженным временем, когда делали необходимые заготовки на предстоящие месяцы. Женщины готовили брикеты из соломы и навоза в качестве топлива. Массивными палками они выбивали горох из шелухи, носили домой зерно с урожайных полей. Зерно рассыпали на земле для обмолота, – этим занимались бык или пара ослов, двигаясь снова и снова по кругу и таща за собой молотилку. Она представляла собой платформу из деревянных досок, в которую рядами вставляли камни с острыми краями, рассекавшими шелуху на зернах. Иногда на платформу садились мальчик или девочка, чтобы утяжелить ее, но не переутомить тягловых животных. Затем зерно просеивали через большие сита и бросали по ветру, чтобы освободить от мякины. Муку издавна мололи на ветряных мельницах, однако при Сулеймане Великолепном был внедрен способ помола жерновами, вращаемыми упряжкой лошадей. Этот способ быстро распространился в империи.

Хотя формально Анатолия считалась мусульманской провинцией, религиозные верования в ней не носили ортодоксального характера, а многие обычаи сохраняли очевидные следы их доисламского происхождения. Вдобавок к языческим пережиткам в ряде районов провинции пользовались сильным влиянием религиозные секты. Так же как и в городах, приверженцы ордена Бекташи и в сельской местности были обязаны своей популярностью учению, раскрепощавшему и внушавшему оптимизм; целые деревни объявляли себя сторонниками этого учения. Повсюду распространилось влияние ордена Мавляви. В начале года, 10 мухаррама, в ряде районов, в шиитских деревнях, в атмосфере ритуального траура разыгрывали экзальтированные представления на тему мученичества Хусейна, сопровождавшиеся исступленными танцами и самобичеванием цепями до крови.

Некоторые из наиболее соблюдаемых ритуалов сочетали религиозные элементы с древними обычаями. Вот пример. Первые 40 холодных дней зимы каждый год уносили жизни стариков и слабых здоровьем, затем следовали 50 дней, лишь немногим менее холодных и смертоносных, а после этого все выжившие начинали готовиться к празднику благодарения и радости. Они приносили жертвы, раздавали милостыню, молились во спасение, а затем отмечали конец суровых холодов празднествами. Эти встречи проходили главным образом в цеховых комнатах, в это время ели всевозможные сладости, особенно сладости из абрикосов, лимонов и крема, рис, подслащенный виноградным сахаром, разные виды халвы, приготовленной либо на основе манной крупы, либо на основе смеси кунжута и меда, пили бузу из проса. Торжественный момент состоял во внесении в комнату огромного медного подноса, на котором громоздилась горка муки, окруженная у основания сахаром. Вокруг подноса становились 10–12 кондитеров, вымывших руки и закативших рукава. Держа руки на груди и совершая глубокий поклон при каждом упоминании имени пророка, они шептали гюльбанк – обращение к Господу, – завершая его звучным «ху-у-у». После девяти ударов по барабану «ху-у-у» повторялось, и снова звучали удары по барабану. Затем под песни, музыку и шутки они погружали руки в муку, замешивали в нее сахар и приготовляли из смеси этакую сахарную тянучку, которой угощались все присутствующие. В канун весеннего праздника совершали очищающий ритуал перепрыгивания через костер, а также вытаскивали наудачу из кувшина небольшие сувениры и раздавали их окружающим под декламацию соответствующих стихов.

В сельской местности развлечений было немного, и жители деревень творили их сами почти исключительно в виде местных танцев и незатейливых спектаклей, в которых женские роли играли мужчины. Они сопровождали развлекательными мероприятиями такие семейные торжества, как дни рождения, обрезания и женитьбы, так же как смену времен года и циклов сельскохозяйственных работ, как в течение года, так и по случаю. Это сопровождалось сбором продуктов во время хождения от дома к дому – иногда под музыку и танцы – для подготовки к празднику, в котором принимала участие вся деревня. К подобным развлечениям относился также вызов дождя, когда юноша или девушка, облаченные в камуфляж из листьев, танцевали у какого-нибудь дома, а его обитатели брызгали им на голову воду. По случаю спаривания баранов с овцами парень, обвешав себя вокруг пояса колокольчиками, молча танцевал на деревенских улицах и останавливался у каждого дома, где ему давали продукты для предстоящего праздника. В конце сезона дождей парни с горящими факелами в руках под музыкальное сопровождение скрипки пели и танцевали перед домами, порой бросая в двери жилищ горящий факел – символ солнечного тепла. Другие празднества посвящались окончанию сбора урожая, зимнему солнцестоянию, сопровождаемые танцами на тему смерти и воскрешения, которые символизировали пробуждение природы. В ряде районов провинции проводились сезонные ярмарки, имевшие давнюю традицию. Поскольку крестьянам для участия в ярмарках приходилось преодолевать большие расстояния, они редко длились менее трех дней, а часто неделю и более. Большие скопления людей во время ярмарок охранялись подразделениями солдат, отряженных властями. Помимо продажи продовольствия и разных изделий ремесленников, характерной особенностью ярмарок были танцы и театральные представления.