Читать онлайн «Крах 1941 – репрессии ни при чем! «Обезглавил» ли Сталин Красную Армию?». Страница 61

Ну, а безынициативность командиров подразделений не только тоже имела место и в «предрепрессионной» РККА, но и была, можно сказать, ее «визитной карточкой»! Напомним, что и в 35-м «все заключения» знакомившихся с Красной Армией японских офицеров были «проникнуты» «характерными указаниями» на «отсутствие» у советских командиров «самодеятельности, смелости и решимости», на «неспособность своевременно принять решение при быстрой перемене обстановки», на то, что у советских командиров вообще «недостаточно развита способность принимать решение [т. е. проявлять инициативу. – А.С.]»12. Напомним и оценку, данную 9 декабря 1935 г. на Военном совете при наркоме обороны (далее – Военный совет) заместителем наркома обороны Маршалом Советского Союза М.Н. Тухачевским: «[…] Если спуститься, войти в боевой порядок батальона, роты, взвода и посмотреть, как командиры принимают решения, то, к сожалению, этой инициативности, самостоятельности, вклинивания во фланг и тыл противнику до сих пор у нас нет в той мере, как это нужно. […] Отрывов просто боятся [в точности, как на Халхин-Голе! – А.С.]»13. Так было тогда и в Забайкальской группе ОКДВА (с 17 мая 1935 г. – Забайкальский военный округ, ЗабВО), чьи 36-я и 57-я стрелковые дивизии дрались потом на Халхин-Голе. Весенние учения, признал 10 декабря 1935 г. на Военном совете командарм Особой Дальневосточной Маршал Советского Союза В.К. Блюхер, показали, что нет «нужной инициативности, быстроты действия со стороны командиров батальонов, командиров рот и командиров взводов»…14

Еще и в директиве от 29 июня 1936 г. М.Н. Тухачевскому пришлось решительно напоминать, что «долгом каждого командира и бойца является самостоятельное движениие вперед», что надо проявлять инициативу15. Младшие командиры, на вопросе об инициативности которых Тухачевский особо остановился в докладе от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», т. е. отделенные и часть тогдашних взводных, не обрели такую способность и к осени (исключением была, пожалуй, лишь 24-я стрелковая дивизия КВО. «Младшие командиры, лейтенанты и даже рядовые бойцы, – докладывал 1 сентября 1936 г. К.Е. Ворошилову побывавший в ней начальник Управления боевой подготовки РККА (УБП РККА) командарм 2-го ранга А.И. Седякин, – тактически активны, инициативны и действуют грамотно, сознательно, оригинально»16. Но в другой обследованной им тогда дивизии – «ударной» 44-й стрелковой – он ничего подобного не обнаружил…). А ситуация, сложившаяся тут в первой, «предрепрессионной» половине 37-го, вполне ясна из характера проводившихся тогда в частях командирских занятий. «Не вырабатывалось навыков к принятию и проведению смелых и инициативных решений» (директивное письмо начальника Генерального штаба РККА Маршала Советского Союза А.И. Егорова от 27 июня 1937 г.); «командирам в большинстве случаев прививают схему и шаблон в действиях вместо воспитания их в духе инициативы, решительности, смелости» (приказ командующего войсками КВО командарма 2-го ранга И.Ф. Федько № 0100 от 22 июня 1937 г.); «очень мало встречалось таких заданий, в процессе которых командиру прививались бы смелость и разумная дерзость при решении задач и напористость при их выполнении» (приказ командующего ОКДВА об итогах зимнего периода обучения 1936/37 учебного года); «в процессе занятий со средним комсоставом не вырабатываются у него волевые качества, решительность и храбрость» (приказ командира 23-го стрелкового корпуса БВО комдива К.П. Подласа № 04 от 15 января 1937 г.)17. В такой атмосфере инициативности развиться просто невозможно…

Взаимодействие. «Взаимодействие родов войск почти отсутствует […]», – констатировал, разговаривая 12 июля 1939 г. с Г.К. Жуковым по телеграфу, К.Е. Ворошилов18. «Организовать взаимодействие в масштабе батальона и полка, – докладывал в те же дни с Халхин-Гола заместитель наркома обороны командарм 1-го ранга Г.И. Кулик, – комсостав и штабы не умеют»19. (Напомним, что практическое осуществление взаимодействия осуществлялось тогда как раз на батальонном уровне.)

А высшие командиры часто и вовсе игнорировали необходимость организовывать взаимодействие родов войск! В майских боях командование 57-го корпуса бросало пехоту в бой даже без артподготовки; в «Баин-Цаганском побоище» подобную безграмотность продемонстрировал и новый комкор-57 Г.К. Жуков. Речь идет о его знаменитом приказе 11-й легкотанковой бригаде от 3 июля 1939 г. на атаку противотанковой обороны японцев на горе Баин-Цаган без поддержки пехоты и артиллерии. Вначале, правда, предполагалось, что с танками будет взаимодействовать 24-й стрелковый полк 36-й стрелковой дивизии – но и он должен был поддерживать только один из трех атакующих танковых батальонов20. А после того, как выяснилось, что полк к назначенному времени на исходные позиции не вышел, Жуков приказал танкистам атаковать и вовсе без пехоты. Что до артиллерии, то против японских войск на Баин-Цагане перенацелили 185-й артполк РГК и артиллерийские подразделения, находившиеся на восточном берегу Халхин-Гола, но никакого взаимодействия между ними и танковыми батальонами организовано не было, и атака танков проходила и без артиллерийской поддержки…21

В своих «Воспоминаниях и размышлениях» Георгий Константинович объяснял свое решение тем, что «медлить с контрударом было нельзя, так как противник, обнаружив подход наших танковых частей, стал быстро принимать меры для обороны и начал бомбить колонны наших танков. А укрыться им было негде – на сотни километров вокруг абсолютно открытая местность, лишенная даже кустарника»22. Однако эта версия не выдерживает критики. К моменту принятия Жуковым решения на атаку без пехоты «меры для обороны» японцы уже приняли и оборону (и в том числе противотанковую) уже организовали. Правда, из донесения начальника особого отдела 57-го корпуса от 9 июля 1939 г. можно заключить, что Жуков об этом не ведал: согласно донесению, «в атаку на мощную противотанковую оборону противника» 11-я бригада оказалась брошена «в результате неверной информации» «со стороны инструктора I отдела штаба МНРА [Монгольской народно-революционной армии. – А.С.] Афонина»23. Но из текста состоявшейся в октябре 1950 г. беседы Г.К. Жукова с писателем К.М. Симоновым видно, что, приказывая атаковать Баин-Цаган одними танками, Жуков все-таки знал, что японцы уже успели закрепиться на горе и создать там противотанковую оборону. «Перетащили дивизию, – рассказывал он Симонову об обстановке, в которой принимал решение, – и организовали двойную противотанковую оборону – пассивную и активную. Во-первых, как только их пехотинцы выходили на этот берег, так сейчас же зарывались в свои круглые противотанковые ямы. Вы их помните. А во-вторых, перетащили с собой всю свою противотанковую артиллерию, свыше ста орудий. […] Я принял решение атаковать японцев танковой бригадой Яковлева. Знал, что без поддержки пехоты она понесет тяжелые потери, но мы сознательно шли на это. […] Она развернулась и пошла. Понесла очень большие потери от огня японской артиллерии, но, повторяю, мы к этому были готовы [т. е. знали, что японцы уже организовали оборону, насыщенную противотанковой артиллерией. – А.С.]»24.

Ложно и утверждение Жукова о начатой противником бомбежке 11-й легкотанковой бригады. Реконструируя картину действий советской и японской авиации утром 3 июля 1939 г., В.И. Кондратьев не обнаружил в советских источниках упоминаний об ударах японских бомбардировщиков по советским танкистам; таким ударам в то утро подверглась лишь 6-я кавалерийская дивизия монголов…25

В беседе с К.М. Симоновым в октябре 1950 г. Г.К. Жуков дал другое, более убедительное объяснение своему решению бросить танки на Баин-Цаган без поддержки пехоты: «создавалась угроза», что японцы «сомнут наши части» на западном берегу Халхин-Гола и «принудят нас оставить плацдарм» на восточном берегу. «А на него, на этот плацдарм, у нас была вся надежда. Думая о будущем, нельзя было этого допустить»26. Действительно, при отсутствии плацдарма наступление с целью разгрома японской группировки пришлось бы начинать с такой крайне сложной задачи, как форсирование водной преграды. Но, так или иначе, эффекта принятое Жуковым решение все равно не дало. Разгромить японскую группировку на Баин-Цагане атакой не поддержанных пехотой и артиллерией танков не удалось. Советские войска сумели сделать это только после двух суток ожесточенных боев, утром 5 июля – и только после того, как танки поддержал подошедший наконец 24-й стрелковый полк! Задержать продвижение противника вдоль западного берега Халхин-Гола (и соответственно выход его в тыл советской группировке на восточном берегу) атака танковых батальонов, по-видимому, смогла – но вряд ли эта задержка имела принципиальное значение для исхода задуманной японцами операции. В самом деле, после подхода пехоты баин-цаганскую группировку удалось разгромить даже при том, что 11-я легкотанковая после самоубийственной атаки 3 июля осталась менее чем с половиной танков. Рискнем поэтому утверждать, что при использовании полнокровной и взаимодействующей с пехотой и артиллерией бригады разгром состоялся бы даже и в том случае, если бы японцы вышли на какое-то время в тыл советским войскам, находившимся на восточном берегу…