Читать онлайн «Судьба империи. Русский взгляд на европейскую цивилизацию». Страница 29

Так что жалеть нас некому и незачем, тем более желать «добра» в материальном плане. Нам все еще очень даже есть что терять. И мы, безусловно, потеряем свою долю в мировом распределении, если вместо знания о реальных механизмах этого распределения будем пользоваться утопическими иллюзиями, навязываемыми нам для интеллектуальной дезориентации. Если раньше наш уровень жизни защищала «огненная стена» иначе организованной деятельности, принципиально другое системное, более сложное устройство хозяйства, то сегодня нас защищают только государственные границы, государство как таковое.

Это обстоятельство резко поднимает уровень требований к нашему государству по сравнению с советским периодом истории России, как ни парадоксально это звучит, а вовсе не по отношению к сегодняшнему недогосударству. Если, конечно, мы не хотим добровольно раздать свое добро и пойти по миру.

Удержание и тем более повышение уровня потребления невозможно без реального включения государства в общемировую борьбу за перераспределение богатств, имеющую мало общего с приватизацией, остающейся единственным реальным политэкономическим курсом по сегодняшний день. И это не замаскировать лозунгами «модернизации экономики», придания ей «инновационного характера». Ведь все эти слова – не более чем новая формулировка тезисов об «ускорении научно-технического прогресса» (Горбачев) и «эффективности рынка» (Гайдар). И если государство нуждается в поддержке своих граждан, оно должно будет объяснить им механизмы этой мировой политики распределения без всякой политкорректности, цензуры и оглядок на «большого брата».

Современный капитализм вырастал на плечах торговли и ссудного процента. Центр этого мира и, соответственно, место концентрации основных капиталов перемещались из Флоренции в Венецию, далее в Голландию и, наконец, в Британию и США.

Капиталы формировались во многом за счет обмана целых стран, неравноценного обмена и принуждения к кабальному договору. Вспомним хотя бы о знаменитом обмене стеклянных бус на золото, слоновую кость и рабов в Африке. Изъятие золота на американских континентах времен их покорения цивилизованными европейцами происходило еще проще: золото просто отбирали, а законных владельцев уничтожали.

К середине XVIII века Великобритания была и торговым, и колониальным мировым лидером, опережая и Испанию, и Францию. Прибыль на колониальных товарах составляла сотни, а порой и тысячи процентов. Капитал, сформированный за счет колониальных и торговых сверхприбылей, был в достаточном для инвестиций количестве к тому времени только у британцев. Фактически только они имели возможность инвестировать крупные «временно свободные» средства в промышленные разработки. Поэтому они и стали лидерами промышленной революции. Точно так же можно долго обсуждать роль либерализма в промышленной революции в США в конце XIX века, однако если бы американцам не удалось сформировать к тому времени крупные капиталы на работорговле и рабском труде, то вряд ли бы в США состоялась индустриализация.

Само промышленное производство товаров главной целью имело создание сверхприбыли через объемы сбыта – прежде всего на экспорт. И расширение рынка сбыта всегда было ахиллесовой пятой промышленной модели капитализма. Переход к промышленному производству все новых товарных групп неизбежно приводил к «кризису перепроизводства». Финансовая сущность капитализма никуда не исчезла в результате промышленной революции.

Оказавшись в борьбе за мировое господство перед лицом превосходящего по силе противника – СССР, Северо-Американские Соединенные Штаты вынуждены были не только выстроить собственную, альтернативную коммунизму светскую веру в демократию, но и искать вполне «посюсторонний» механизм концентрации экономических ресурсов, который мог бы противостоять экономической мощи СССР и социалистического лагеря в целом. После окончания Второй мировой войны это обстоятельство стало ключевым и определяющим для процессов мировой экономики.

Участие США во Второй мировой войне было значимо для преодоления ими Великой депрессии 1930-х и ее последствий, однако основным «лекарством» все равно выступила банальная девальвация доллара против золота. В начале этого процесса у всех граждан Соединенных Штатов отобрали все физическое золото под страхом уголовного преследования, ввели мораторий на обмен долларов в собственности нерезидентов и других государств на золото. И только после этого обозначили новую – существенно меньшую – долю золотого наполнения доллара. Известные Бреттон-Вудские соглашения фиксировали такое наполнение доллара золотом, которое давало возможность эмиссионного финансирования хозяйства США в течение десятилетий. Тем более что после войны 2/3 золотого запаса мира в физическом выражении и так было сосредоточено в США. США поддержали свои сверхприбыли также за счет плана Маршалла – финансирования послевоенного восстановления Западной Европы. Однако финансовый потенциал и золотой девальвации доллара, и кредитов под восстановление европейского хозяйства «с нуля» к началу 60-х годов был исчерпан.

Вторая американская депрессия 1967–1980 годов была преодолена Соединенными Штатами тем же способом – с помощью финансовой уловки, только с еще большим цинизмом. Когда президент Французской Республики Шарль де Голль начал требовать обмена скопившихся у Франции долларов на реальное золото, он встретил жесткое непонимание и противодействие американских властей. «Деголлевские» пароходы с наличными долларами обменяли на наличное золото – по Бреттон-Вудсу. Но другие государства получили отказ. А де Голля ждала студенческая революция 1968 года в Париже и отставка.

США ввели мораторий на обмен долларов, а затем и вовсе отказались от золотого стандарта. Эмиссионные возможности долларовой мировой финансовой системы снова резко и многократно выросли.

Однако этого хватило ненадолго. Фактически к 1973–1975 годам хозяйственно-экономическая система США окончательно проиграла СССР. Советская социалистическая система прямого управления всеми без исключения ресурсами оказалась эффективнее и конкурентоспособнее. Советская экономика обеспечила как валовые показатели в натуральном выражении, так и доступ населения к потребительским и социокультурным благам, образованию и здоровью. Сегодня это настолько общеизвестно, что повторять эти прописные истины как-то неловко.

На деле именно плановое хозяйство и централизованное управление экономикой в СССР давало более высокие возможности мобилизации крупных производственных мощностей, позволяло управлять социальными процессами. Последствия военной разрухи в СССР были практически устранены. В то же время США вынуждены были поддерживать заявленный ими опережающий рост уровня потребления – и у себя за океаном, и в Западной Европе. Немаловажно, что такая ситуация очевидного проигрыша в реальной экономической гонке сложилась после того, как СССР понес гигантские потери в ходе Второй мировой войны, а США, наоборот, на этой войне заработали.

К началу 70-х годов ХХ века ситуация стала критической, так как гонка вооружений легла непосильным бременем именно на плечи США. Политические инициативы ограничения роста вооружений исходили от американской стороны, которая уже не могла поддерживать паритетный рост мобилизационных мощностей. Америка стояла на пороге превращения экономического поражения в политическое.

Но этого не случилось, потому что высшее руководство СССР приняло решение «не валить» США, а ограничиться «разрядкой и разоружением». Советская сторона приняла это предложение американцев, посчитав его признаком слабости и уверовав, что в противостоянии двух держав произошел коренной перелом – в нашу пользу. При этом темпы роста мобилизационно ориентированных производств в СССР были сохранены, американцы же их немедленно свернули. Мы считали себя победителями. Как выяснилось позже, совершенно напрасно.

США нашли очередное – и последнее – финансовое решение для выхода из очередного кризиса. Они начали занимать. Это политэкономическое изобретение получило название «рейганомика».

Американский ответ на собственное поражение в 1970-х не мог лежать в силовой плоскости, хотя, казалось бы, еще совсем недавно, во время Карибского кризиса 1962 года, другая модальность противоборства просто не предполагалась. В 70-е ответ США был подлинно асимметричным. Началось использование новой финансовой схемы, элементы которой, впрочем, были тщательно продуманы, подготовлены и задействованы еще ранее, сразу после войны.

Мировыми «деньгами» после войны стал доллар – в том числе и с согласия СССР и лично Сталина. Особенность новых денег, кроме того, что именно они стали мировыми, заключалась в принципиальном отказе от металлического, то есть объективного обеспечения – с согласия всех участников новой финансовой системы. Таким образом, новые деньги обеспечивались только общей верой участников системы в США, в их мировую роль и платежеспособность. Одобрили эту систему и мы. Мы тоже поверили в американский доллар.