Читать онлайн «Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)». Страница 67

Мисс Шеррик поет и кажется еще краше прежнего. Клайв Ньюком от нее в восторге, и бесхитростная Рози тоже. Сердечко ее радостно трепещет, голубые глаза сияют восхищеньем и благодарностью, и она простодушно говорит мисс Шеррик:

— Зачем же вы просили меня петь, когда сами так прекрасно, так дивно поете? Прошу вас, не отходите от фортепьяно, спойте еще! — И она протянула победительнице ласковую ручку и, зардевшись, повела ее обратно к инструменту.

— Для вас, деточка, мы с Джулией будем петь, сколько угодно, — отвечает миссис Шеррик, приветливо кивая Рози.

Наконец и миссис Маккензи, которая все это время сидела в сторонке и, покусывая губы, барабанила пальцами по столику, подавляет обиду и рассыпается в комплиментах одержавшим верх певицам.

— Как это жестоко, мистер Ханимен, — заявляет она, — скрыть от нас, какое вы нам приготовили… удовольствие. Я и не подозревала, что мы встретим здесь настоящих певиц. Миссис Шеррик поет просто бесподобно.

— Приходите к нам в Риджентс-парк, мистер Ньюком, — говорит между тем мистер Шеррик, — и моя жена с дочкой будут петь вам, сколько душе угодно. Довольны вы домом на Фицрой-сквер? Может, надо что-нибудь починить? Для хорошего жильца я хороший хозяин. В таких делах я не смотрю на расходы. Бывает, что остаюсь в накладе. Назначьте день, когда пожалуете к нам, и я приглашу для вас хорошую кампанию. Ваш папенька заходил как-то с мистером Бинни — вы тогда были еще мальчиком, — и, смею думать неплохо провел вечер. Приходите — не пожалеете: я угощу вас стаканчиком доброго вина, не хуже, чем у других, — и он улыбается, видно, вспомнив про шампанское, которое разбранил мистер Уорингтон. — Я сегодня в карете, чтобы сделать приятное жене, — продолжает он, глядя из окна на щегольской экипаж, только что подкативший к дому. — Хорошо идут вместе эти лошадки, не правда ли? Любите лошадей? Знаю, что любите. Видел вас в Парке и несколько раз на нашей улице. У полковника редкая посадка, да и у вас, мистер Ньюком, не хуже. "Что бы им спешиться да зайти, — не раз говорил я себе… — Пришли, мол, перекусить, Шеррик, и осушить стаканчик хереса". Назначьте день, сэр. Может, и вы бы зашли, мистер Пенденнис?

Клайв Ньюком "назначил день" и в тот же вечер сообщил об этом отцу. Полковник помрачнел.

— Что-то в этом мистере Шеррике мне не нравится, — проговорил сей тонкий знаток людей, — сразу видно, что он не настоящий джентльмен. Мне, Клайв, все равно, чем зарабатывает человек на жизнь. Кто мы такие, в самом деле, чтобы чваниться перед другими? Но когда я уеду, мой мальчик, и возле тебя не будет никого, кто бы знал людей так, как я, ты можешь попасть в лапы мошенников, а там недолго и до беды. Смотри, будь осторожен, Клайв! Вот мистер Пенденнис знает, сколько кругом коварства, — сказал наш милый старик, кивнув мне весьма многозначительно. — Присмотрите за мальчиком в мое отсутствие, Пенденнис. А впрочем, мистер Шеррик до сих пор был нам добрым и обязательным хозяином. Да и почему бы виноторговцу не угостить приятеля бутылочкой? Рад, что вы повеселились, мальчики. Надеюсь, и вы, сударыни, приятно провели день. Мисс Рози, вы вернулись, чтобы напоить стариков чаем? А Джеймс-то у нас молодцом! Дошел до Гановер-сквер, миссис Маккензи, и никакой боли в ноге.

— А я готова огорчиться, что он так быстро выздоравливает, — откровенно призналась миссис Маккензи. — Вот он поправится, и мы уже не будем ему нужны.

— Что вы, дражайшая! — вскричал полковник, поднося к губам ее прелестную ручку. — Вы будете, непременно будете нужны ему. Джеймс так же неопытен в жизни, как наша мисс Рози, к, не будь меня рядом, не сумел бы о себе толком позаботиться. Кто-то должен жить с ним, раз я уезжаю в Индию, да и моему мальчику нужно прибежище, — добавил наш добрый служака упавшим голосом. — Я надеялся, что родня будет больше привечать его… Ну, да бог с ними… — вскричал он уже веселее. — Я, наверно, не пробуду там и года! А может, и совсем не придется ехать. Я ведь второй по списку. Двое наших престарелых генералов могут в любой день отдать богу душу, и как только я получу полк, я вернусь и останусь дома. А пока меня не будет, милейшая моя сударыня, смотрите за Джеймсом и не оставляйте заботами моего мальчика.

— Уж будьте покойны! — отвечала вдова, вся засияв от радости; она схватила молодого человека за руку и сжала ее в своей, а на добром лице его отца появилось то трогательное, благословляющее выражение, которое делало его в моих глазах самым красивым из виденных мной людей.

Повесть наша, как, разумеется, уже понял рассудительный читатель, писалась на покое, когда отшумела молодость и осталось позади долгое плаванье, а с ним и все опасности и приключения, о коих здесь ждет речь, — ветры попутные и противные штормы, подводные рифы, кораблекрушенья, спасительные острова и все прочее, с чем столкнулся Клайв Ньюком в начале своего жизненного пути. События в таком повествовании излагаются последовательно, но не обязательно во взаимосвязи. Вот повстречались два корабля — один капитан навестил другого — и снова поплыли, каждый в своем направлении. На "Клайве Ньюкоме" заметили сигналы встречного судна — вышла вся вода и припасы, — и, оказав бедствующему нужную помощь, наш капитан покидает его, чтоб больше не увидеть. Один или два корабля из нашей флотилии потерялись в бурю и плачевным образом затонули; другие, жестоко побитые штормом, возвратились в гавань или были выброшены на неведомые острова, где счастливую команду ждали всякие непредвиденные блага. Да и автор сей книги, получивший в руки судовой журнал Клайва, дабы составить из истории друга два томика in octavo [81], ведет рассказ на свой манер: говорит то, чего не говорил Ньюком; описывает воображаемых людей и события, коим никак не мог быть свидетелем, и допускает ошибки, на которые ему еще укажут критики. Всем известно, к примеру, что большинство описаний в "Путешествиях Кука" придуманы доктором Хоксвортом, "составителем" этой книги. В нашей тоже приводятся диалоги, которых никак не мог слышать рассказчик, и прослеживаются мотивы, которыми руководствовались люди, безусловно не поверявшие их автору; а потому заранее предупреждаем читателя, что рассказ наш построен в значительной степени на домыслах сочинителя и что творит он его, как умеет, из разрозненных записей, пересказанных ему разговоров и собственного, верного или нет, понимания изображаемых характеров; и печатаются эти авторские домыслы и догадки точно тем же шрифтом, что и достоверные факты, как это принято в серьезных исторических трудах. Со своей стороны, я полагаю, что речи, приписанные Клайву, его батюшке и всем прочим, не менее подлинны, чем орации у Ливия и Саллюстия, и лишь об одном прошу правдолюбивого читателя: не сомневаться, что изложенные здесь события, в том числе и происходившие без свидетелей, либо стали мне позднее известны, как составителю данной хроники, либо, по логике вещей, несомненно предшествовали известным нам обстоятельствам. Случись вам, к примеру, прочитать на обломке римского камня "QE ROMANS" и ваши обширные познания в древности позволят вам утверждать, что когда-то перед этим стояло еще "SENATS POPLS" [82]. Вы смотрите на изуродованную статую Марса, Бахуса, Аполлона или римского воина и невольно приставляете ей мысленно недостающую руку, ногу или нос, коих лишило ее время или варвары. Каждый рассказывает, что знает и как умеет, и при этом излагает факты по своему разумению, — на том стоят мистер Джеймс, Тит Ливий, шериф Эдисон, Робинзон Крузо и все прочие историки. Ошибки неизбежны даже в лучших из этих книг, а еще больше в них сомнительных и необоснованных утверждений.

Но вернемся к своему делу и продолжим нашу историю. Мне придется здесь прибегнуть к догадкам, чтобы сообщить вам о некоторых событиях, которым я самолично не был свидетелем и о которых ни от кого не слышал. Предположим, что Клайв есть — Romans и нам надлежит восполнить надпись двумя предшествующими словами: Senats Poplsqe. Когда миссис Маккензи с ее пригожей дочкой прожили несколько месяцев в Лондоне, откуда и не думали уезжать, хотя поврежденная нога мистера Бинни зажила и служила ему теперь так же исправно, как прежде, нежные чувства между полковником и его родней на Парк-Лейн начали оживать. Но откуда мы, вообще, знаем, что там была ссора или, по крайней мере, охлаждение? Не такой был человек Томас Ньюком, чтобы обсуждать с кем-либо подобного рода дела. Однако слово-другое, случайно оброненное в беседе нашим простодушным джентльменом, позволили тем, кого занимали его семейные дела, сделать подобный вывод. После поездки полковника с сыном в Ньюком Этель постоянно находилась при бабушке. Полковник специально ездил в Брайтон, чтобы повидать свою маленькую любимицу, но двери леди Кью так и не открылись ему ни в первый, ни во второй, ни в третий раз. Даже свирепая физиономия на дверном молотке ее сиятельства была любезнее той гримасы, какую состроила эта пожилая дама, увидев Нъюкома из своей коляски во время прогулки по окрестностям. Правда, когда однажды полковник увидел свою хорошенькую племянницу — самую очаровательную в восхитительной кавалькаде амазонок, ехавших за учителем верховой езды, мистером Уиски, — Этель ему обрадовалась, и в глазах ее засияло прежнее выражение доверчивости и любви; но когда он подъехал, она вся как-то напряглась, когда заговорил о Клайве, отвечала очень сдержанно и так погрустнела, когда он простился, что сердце его невольно сжалось от боли и сострадания. И он воротился в Лондон, только разок за всю неделю взглянув на свою милочку.