Читать онлайн «Приключения Родрика Рэндома». Страница 61

— Ma foi! Le garcon est bien fait![62]

С этим мнением Нарцисса согласилась, присовокупив на том же языке похвалу моей понятливости, что весьма польстило моему тщеславию.

Разговор, коснувшись других предметов, перешел на молодого сквайра, о котором осведомилась миледи, именуя его дикарем, и узнала от своей племянницы, что он еще спит, отдыхая от утомительного кутежа прошлой ночи и набираясь сил и бодрости для предстоящей охоты на лисиц, назначенной на следующее утро в обществе сэра Тимоти Тикета, сквайра Бампера и многих других джентльменов такого же склада, вследствие чего на рассвете во всем доме будет шум и гам. Это была крайне неприятная новость для ученой леди, объявившей, что, ложась спать, она заткнет себе уши ватой и примет опиум с целью заснуть покрепче, чтобы эти «грубые люди» ее не потревожили и не расстроили.

По окончании их обеда я вместе с другими слугами уселся за наш обед в кухне, где узнал, что сэр Тимоти Тикет был богатым землевладельцем, жившим по соседству, которого брат Нарциссы прочил ей в мужья, обещая в то же время жениться на сестре сэра Тимоти, благодаря чему — ибо их состояние было примерно одинаково — молодые леди будут обеспечены, а братья их не станут от того беднее; но что обе леди не сочувствовали такому плану, так как они питали искреннее презрение к джентльменам, предназначенным благодаря такому соглашению им в мужья. Это сообщение вызвало во мне смертельную ненависть к сэру Тимоти, которого я почитал своим соперником и в глубине души проклинал за самонадеянность. Утром на рассвете, пробудившись от шума, поднятого охотниками и собаками, я встал с постели посмотреть на кавалькаду и увидел своего соперника, чьи достоинства, если исключить его богатство, показались мне недостаточно блестящими, чтобы вселить опасения касательно Нарциссы, которую, как льстил я себя надеждой, нельзя было покорить теми качествами, как внешними, так и душевными, которыми он располагал.

Мою хозяйку, несмотря на принятые ею меры предосторожности, столь обеспокоили гости ее племянника, что она не вставала до пяти часов дня, благодаря чему я имел возможность осмотреть на досуге ее библиотеку, а к такому осмотру меня упорно толкало любопытство. Здесь я нашел тысячу отрывков ее собственных стихов, состоявших из трех, четырех, десяти, двенадцати и двадцати строк на любые темы, начатых по вдохновению, но, за недостатком у нее и способностей и настойчивости, не принявших сколько-нибудь законченную форму. Самым же примечательным для поэтессы было отсутствие во всех ее произведениях малейшего упоминания о любви. Я нашел отрывки пяти трагедий, носивших заглавия: «Строгий философ», «Двойной убийца», «Святотатственный предатель», «Падение Люцифера» и «Последний день». Отсюда я заключил, что нрав у нее мрачный, а воображение пленяется ужасными образами.

В ее библиотеку входили произведения лучших английских историков, поэтов и философов, всех французских критиков и поэтов и несколько книг на итальянском языке, главным образом поэтических сочинений, возглавляемых Тассо и Ариосто, читанных ею неоднократно. Были здесь также классики в переводе на французский язык, но ни одной книги на латинском или греческом, и это обстоятельство указывало на ее незнание этих языков.

Внимательно обозрев ее собрание книг, я удалился и в обычный час хотел накрывать на стол, когда горничная сказала мне, что ее госпожа еще лежит в постели, так как утром ее крайне встревожил лай собак, вследствие чего ей чудится, будто она — заяц, окруженный охотниками, и на завтрак она попросила принести ей пожевать овощей. Когда я выразил удивление по поводу столь необъяснимой фантазии, горничная поведала мне, что миледи весьма склонна к подобным причудам: иной раз она начинает считать себя каким-нибудь животным, иногда — мебелью, и что во время таких воображаемых превращений весьма опасно приближаться к ней, в особенности когда она изображает зверя, так как недавно, разыгрывая роль кошки, она подскочила к горничной и ужасно расцарапала ей лицо; что несколько месяцев назад она предсказала великий пожар, который грозит вот-вот начаться и может быть потушен только ее мочой, которую она по этой причине так долго удерживала, что жизнь ее была в опасности, и ей пришлось бы умереть, если бы не придумали способа заставить ее помочиться: под окном ее спальни разложили костер и внушили ей, что дом объят пламенем, после чего она с величайшим спокойствием приказала принести все кадки и сосуды, какие только найдутся, чтобы наполнить их для спасения дома, и немедленно препроводила в один из них причину своей болезни. Узнал я также, что ничто так не споспешествует обретению ею рассудка, как музыка, к которой всегда в таких случаях прибегает Нарцисса, играющая на клавикордах, и к ней-то шла сейчас горничная, чтобы сообщить о болезненном состоянии ее тетки.

Как только она удалилась, звук колокольчика призвал меня в спальню миледи, где я застал ее сидящей прямо на полу, поджав ноги, совсем, как заяц, прислушивающийся к крикам преследователей. При моем появлении она в испуге вскочила и бросилась в другой конец комнаты, чтобы ускользнуть от меня, которого, несомненно, приняла за гончую, посягающую на ее жизнь. Видя ее крайнее смятение, я вышел и на лестнице встретил спускавшуюся вниз прелестную Нарциссу, которой и доложил о положении моей госпожи. Она не проронила ни слова, но с невыразимо чарующей улыбкой вошла в комнату своей тетки, и немного погодя мой слух был восхищен ее искусной игрой. Звукам инструмента сопутствовал ее голос, столь нежный и мелодический, что меня не удивила поразительная перемена, происшедшая в расположении духа моей хозяйки, которая вскоре обрела покой и рассудительность.

Примерно в семь часов вернулись охотники, а перед ними в качестве трофеев несли шкуры двух лисиц и одного барсука. Когда они уселись за обед — или за ужин — сэр Тимоти Тикет пожелал, чтобы Нарцисса почтила их своим присутствием за столом. Но в этой просьбе, вопреки угрозам и мольбам брата, она отказала, якобы потому, что должна ухаживать за своей расхворавшейся теткой, и я имел удовольствие видеть унижение моего соперника. Однако это разочарование не произвело на него сильного впечатления, так как он утешился бутылкой, к которой вся компания прибегала с таким усердием, что после оглушительного шума, вызванного хохотом, песнями, руганью, пляской и дракой, их всех разнесли по кроватям в бессознательном состоянии.

Поскольку мои обязанности не имели никакого касательства к сквайру и его семье, я вел довольно спокойную и приятную жизнь, ежедневно услаждаясь пьянящим напитком любви к Нарциссе, прелести которой с каждым днем все больше и больше пленяли мои взоры. Сколь ни было низко мое положение, я перестал замечать свое собственное ничтожество и даже возымел надежду когда-нибудь насладиться этим милым созданьем, чья приветливость весьма поощряла мои самонадеянные мечты.

Моя хозяйка удивлена моей ученостью. — Читает мне свои произведения. — Я знакомлю ее с некоторыми моими стихами. — Уязвлен ее холодной похвалой. — Нарцисса одобряет мое поведение. — Я невольно одерживаю победу над кухаркой и молочницей. — Их взаимная вражда и столкновения. — Ревность их любовников

В течение этого периода любви и спокойствия моя муза, так долго спавшая, пробудилась и произвела на свет несколько небольших произведений на тему моей любви. Но, поскольку я был весьма озабочен в сокрытии истинных моих чувств и моей личности, мне пришлось подавить свое желание услышать похвалу и ограничиться чтением их самому себе и своим собственным одобрением. Тем временем я стремился постепенно укрепляться в добром мнении обеих леди, и благодаря старательности, а также исполнительности преуспел в такой мере, что вскоре стал любимым слугой; весьма часто мне приходилось слышать упоминания обо мне на французском и итальянском языках, исходящие из уст предмета всех моих желаний, упоминания теплые и сделанные не без удивления, как о человеке столь похожем на джентльмена внешним видом и разговором, что она не может-де обходиться со мной, как с обыкновенным лакеем. Моя скромность и осторожность не могли долго сопротивляться таким восхитительным комплиментам.

Однажды, когда я прислуживал за обедом, мои госпожи заговорили о замысловатом отрывке из «Иерусалима» Тассо, поставившим в тупик их обеих; высказав немало неудовлетворительных догадок, моя хозяйка вытащила из кармана книгу, отыскала этот отрывок и несколько раз безуспешно его перечитала; отчаявшись, наконец, добраться до его смысла, она обратилась ко мне:

— Подойди-ка сюда, Бруно. Посмотрим, не придет ли фортуна нам на помощь. Я растолкую тебе то, что предшествует этому темному отрывку и что за ним следует, и объясню отдельные слова, чтобы ты мог сопоставить то и другое и добраться до смысла, который от нас ускользает.