Читать онлайн «Хозяин кометы». Страница 37

«Помнишь, в Кобе с нами вместе всегда была музыка? Куродо – ребенок, рожденный музыкой. Он, верно, станет композитором. Моя мать после смерти переродилась в героиню оперы, а ее внук напишет много музыки. Ребенок навсегда остается звездой надежд. Что, и на том свете так же?»

На вопросы Джей Би Нами отвечала: «Да, это так», – а ее грустные глаза спрашивали у мужа: «Ты до сих пор хочешь увидеться со мной? Ты любишь меня? Если бы я воскресла, ты бы опять женился на мне?»

Чтобы ставшую призраком жену не мучила ревность, Джей Би предложил: «Вот закончится война, я стану свободным, и поедем в Ёсино. Сядем в саду, куда возвращаются с того света твои предки, и подумаем, что нам лучше делать дальше».

Джей Би оставался в Японии даже в качестве пленного, потому что поклялся вернуть прах Нами в сакуровый сад, где она родилась. Но призрачная Нами, наверное думая о Наоми, расспрашивала его: «Что тебе в самом деле хочется сейчас больше всего? Куда поехать?» Желание Наоми ему тоже хотелось исполнить. Она еще продолжала мечтать об Америке. Джей Би знал, что американская мечта жестоко расправляется с иммигрантами, но для Наоми Америка пока оставалась местом, дающим надежду. Гораздо больше, чем Япония. Джей Би сказал призрачной Нами:

«Я хочу сделать клумбу. Скажи мне названия цветов. Мы посадим вместе с Наоми сто разных видов, и у вас с мамой будет место, куда вы всегда сможете возвращаться».

Призрак Нами тихо исчез в пространстве.

А в другой день Джей Би посмотрел на потолок, поморгал несколько раз, и на потолке проступили смутные очертания его матери, одетой в кимоно. Джей Би соединил ладони, помолился перед призраком матери и стал представлять себе детские годы, которые могли бы у него быть. Как он ест суп мисо или жареную летучую рыбу, приготовленные матерью, или как мать идет с ним вверх по склону, держа его за руку, или как они вместе любуются океаном, или как он пишет письмо отцу, чтобы доставить матери приятное. Если бы отец взял мать с собой в дом в Сономе, то как бы сложилась ее жизнь? Стала бы она такой, как мисс Судзуки? Или же ее вдвоем с Джей Би выставили бы в квартал иммигрантов и ей пришлось бы жить, работая с утра до ночи в прачечной, подобно китайцам? Джей Би спрашивал призрачную маты «О какой жизни ты мечтала?» Она улыбалась сыну «Мне никогда ничего не было нужно, лишь бы ты был счастлив…» А может, ему так казалось. Думая о матери, Джей Би глубоко вздыхал, вновь осознавая, что, в конце концов, он не знает настоящего имени матери, не знает, почему она покончила с собой. Единственное, что он мог сделать, – это прижаться к призрачной матери своим сердцем перелетной птицы, как смотришь на небо, как слушаешь шум прибоя, как ощущаешь дуновение ветра в саду.

Вот закончится война, думал Джей Би, и он поедет в Нагасаки, где родилась, полюбила и рассталась с жизнью его мать, разыщет людей, которые помнят ее, и это поможет ему увидеться с ней в мире мертвых. Иисус, наверное, не встретил в раю ее – женщину, покончившую с собой. Духа, порвавшего с предками, скорее всего, не видел никто из этого мира. Похоронить ее сможет только сын, который живет, скитаясь «между».

С каждым днем рождения Джей Би понемногу приближался к старости, ведущей в ад. В лагере граница между тем и этим светом становилась смутной и расплывчатой. А его сын Куродо с каждым днем рождения все больше познавал глубину и широту мира. На теннисном корте построили деревянную времянку, интернированные стали вести там занятия и называть их «школой». Добровольные учителя с энтузиазмом взялись за изготовление миниатюрных школьных садов для каждой из представленных в лагере стран. Это была необычная школа, где тринадцать женщин с разным гражданством, разными обычаями, разными богами, которым они молились, разными языками, на которых говорили, стали преподавателями – каждая в той области, которую лучше всего знала, – и начали обучать детей. Подобно сельской школе в удаленном районе, где мало детей, здесь учителей было больше, чем учеников, все собирались в одном классе, но у каждого был свой учитель – разнобой царил жуткий. Только музыкой, рисованием и физкультурой все занимались вместе. В этой школе, находящейся «между», гражданином Японии был единственный ученик – Куродо.

Каждый день Куродо вместе с Наоми ходил в церковь и учился игре на фортепиано. С детской непосредственностью мальчик забегал в дома, где жили итальянцы, немцы, русские, англичане и турки, он существовал среди разных языков и песен. Русский Старухин, который был питчером[48] у «Джаянтс», учил Куродо ловить мяч и угощал кофейным напитком, сваренным из поджаренных соевых бобов. Он часто болтал с Наоми по-русски. Сын одного турка, построившего в Токио мечеть и создавшего исламский центр, бегло говорил по-японски и веселил всех. Впоследствии он взял себе американское имя Рой Джеймс и стал популярным диджеем на радиостанции.

Джей Би дал Наоми несколько обещаний. Все ее мысли были о послевоенном будущем, которое скоро должно наступить.

Она сказала, что хочет построить маленький домик на холме, так, чтобы был виден океан, и чтобы их никто никуда не гнал, и чтобы, вставая утром, слушать шум прибоя и наслаждаться свободой. А еще она говорила, что хочет уехать на другой берег Тихого океана, чтобы оказаться как можно дальше от собственной злобы и ненависти. Джей Би сказал ей: «Если Тихий океан опять превратится в мирный океан, Америка станет гораздо ближе, чем сейчас». Он спросил ее: «Чего бы тебе хотелось в Америке?» Наоми ответила: «Посмотреть Большой Каньон, увидеть статую Свободы, а еще – найти своего дядю, который двадцать пять лет назад уехал в Америку и с тех пор от него ни слуху ни духу». Наоми очень хотелось, чтобы ее мечта осуществилась. Она каждый день писала письма и упорно отправляла их на адрес пропавшего дяди. В письмах Наоми рассказывала о том, где она сейчас и что делает, как она живет каждый день и о чем думает, писала о своем муже Джей Би и маленьком музыканте Куродо и о многом-многом другом. Она делилась своими радостями и горестями то на русском, то на английском языках, и после прохождения цензуры ее письма первыми отправлялись в Америку до того как она поехала бы туда сама. Адресат всегда был один и тот же: Виссарион Михайлович Островский, а адрес все время менялся: Центральный почтамт Манхэттена, или почта Бруклина, или почта Стейтен-Айленда, или гостиница «Плаза», или Карнеги-Холл, или иммиграционное управление Элис-Айленда, до востребования. Ответ не приходил ниоткуда, но Наоми не унывала. Потому что сами письма были для нее надеждой. И надежда жила, лишь бы письма достигали Америки, не важно, если до самого адресата они и не доходили.

Джей Би сблизила с Нами Нодой, родной матерью Куродо, музыка, звучащая из граммофона, и Куродо, без сомнения, можно было назвать «дитя музыки». А крепко-накрепко связала его с музыкой его приемная мать Наоми.

Куродо прожил семь лет в Харбине, четыре года – с семи до одиннадцати лет – в лагерях для интернированных в Иокогаме и Каруидзаве. Особенно обострился его слух за те полтора года до окончания войны, что они провели в Каруидзаве. У мальчика появилась способность воспринимать звуки радости и печали, надежды и тревоги и даже перемены времен года. Наоми постоянно спрашивала у него: «Какой звук у голода? Какой сегодня звук у неба? Как звучит летнее утро, осенний полдень, зимний вечер?»

Куродо всегда к чему-то прислушивался. И к звукам войны, и к звукам наступившего мира.

И вот пришел август 1945 года. Для пленных – лето свободы, для отчаянных солдат – конец убийственным играм, для детей – начало совсем другого будущего.

10 августа 1945 года Куродо услышал крик своего отца Джей Би. Известие о том, что на Нагасаки, город, где Джей Би родился и прожил три года вместе с родной матерью, была сброшена «безжалостная бомба», пришло в Каруидзаву с опозданием на день. Реакция на весть об атомных бомбардировках Хиросимы и Нагасаки была незамедлительной: по всему лагерю слышались радостные возгласы, лица интернированных на какой-то момент озарились счастьем – вот и кончилась война. Куродо и Наоми тоже присоединились ко всеобщему ликованию, и только Джей Би пребывал в растерянности. Одиннадцатилетнему Куродо было невдомек, что с отцом. Он не понимал, почему отец реагирует так же, как японцы, почему он ведет себя так, что окружающие смотрят на него с подозрением.

Но очень быстро радостная атмосфера в лагере сменилась на гнетущую.

Все надеялись, что «безжалостные бомбы», сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, станут козырем для их освобождения, но наступило одиннадцатое число и тринадцатое, а со стороны далекой столицы продолжал доноситься гул взрывов. И свобода и мир были совсем рядом, но все боялись, что прежде Япония примет последний безумный смертный бой. Японцы не отдадут легко и спокойно свободу и мир в их руки. Не только солдаты, но и крестьяне и служащие, девушки и жены, старики и больные, даже беременные и младенцы, вооруженные мотыгами, молотками, бамбуковыми кольями и игрушками, нападут на пленных. Многие из обитателей лагеря тоже были готовы обрести свободу и мир в смертном безумном бою, пусть ценой собственной крови.