Читать онлайн «Только моя Япония (непридуманное)». Страница 40

Заметим, что японцы и ожидают от русского именно нечто подобное — что он пьет беспробудно. Бесшабашно пьет. Везде опаздывает и необязателен. Несообразен размером и развязно-хамоват. И не думайте, что если вы небольшого роста, не пьете ничего, кроме умиротворяющего томатного сока, точны и вежливы, что этим самым вы удались и ублажите японский глаз и душу. Отнюдь. Как раз наоборот. Вы нарушаете привычное ожидание и оставляете честного японца как бы в дураках, неприятно пораженным и обманутым.

Это порождает дискомфорт. Тем более что маленьким и вежливым он может быть и сам. А от вас ожидается, что вы будете именно русским. Про одного аспиранта из Подмосковья японские коллеги говорили, но без осуждения, а как бы с удовлетворением от ожидаемого и подтвержденного:

Да, да. Он уже с утра крепко выпивши. —

Понятно. —

Когда говорят о русской восточности, идеологически и с напором противопоставляя ее российскому западничеству, поминая даже какой-то особый русский буддизм — трудно понять, на чем все это основывается, кроме чистого желания, волюнтаризма и страсти противопоставления чаемому и не достижимому никакими силами на протяжении многих веков Западу. Непонятно, что конкретно имеется в виду. Вряд ли в России найдешь что-либо схожее с Дальним Востоком. Разве что с Востоком арабским. Да и православие с его постоянными унылыми попытками преодолеть современные проблемы старыми способами — скорее мусульманство, чем буддизм, индуизм, католичество или протестантизм.

Вобщем — Jedem das seine! — как говаривали древние римляне, но на другом древнелатинском языке. Вслед же им другие на своем современном говаривали это же, но совсем уже в другом, одиозном и неприемлемом для всякого просвещенного человека смысле. И мы здесь именно в хорошем и глубоком древнеримском смысле.

Описывая подобные национальные и культурные нестыковки или же смешную, но простительную детскую неподготовленность к страшному открытому миру, заметим, что подобное известно повсеместно. Япония же давно воспитывается, да и давно уже воспиталась страной-победительницей в духе мондиальной открытости и приверженности западноевропейской модели демократизма и терпимости. Хотя и не без некоторых особенностей. Например, как-то проезжая на машине некоторый дорогой ресторан, мои кураторы указали мне: Это машина якудзы (местной мафии). —

Какая? —

Да вот прямо эта. —

А как вы догадались? —

А такие машины только у них. —

То есть, как оказалось, существует специальная модель, вернее, модификация модели, которую покупают и пользуют только мафиози. Я видел одного такого в вышеописанном горячем источнике. На него мне легким, почти незаметным со стороны и непривлекающим ничьего внимания кивком и шепотом опять-таки указали те же самые кураторы:

Вон, якудза. —

Где? —

Вон, весь в татуировке. —

Я медленно исподволь обернулся и увидел огромного, просто страшного человека. Впечатление он производил почти шизофреническое — все тело оказалось сплошь покрытым татуировкой с небольшой узкой белой разграничивающей полосой вдоль вертикальной оси тела, разделяющей психоделическую разрисовку на две самоотдельные части. Было впечатление почему-то синхронно двигающихся двух получеловекоподобных узорчатых организмов. К тому же я, естественно, среди густых водяных паров, восходящих из водоемов различной степени горячести, оказался без очков, а приблизиться и рассмотреть в упор, понятно, не решился. Вокруг него, как мне чудилось, стояло некое поле отгороженности от всего остального мира, вырванности из обыденной среды голых моющихся мужчин — и как он входил в воду, и как проходил мимо легко разносимых в разные стороны простых обывателей, и как рассекал густой облегающий воздух. Или мне это только казалось? Он пробыл среди нас недолго. Уже за разделительным стеклом я видел, как он в раздевалке взмахивал полами какого-то огромного одеяния, укрывавшего его поделенное на две части тело. И исчез.

Но в основном-то здесь обитают люди вполне мирные. Забавны, например, одетые в строгие черные клерковские костюмы с обязательным черным же галстуком сутенеры вечерами по углам района Сусукино, где по статистике самое большое количество на квадратный метр общественной площади ресторанов и борделей во всей Японии. Весьма распространена проституция среди школьниц. На вопрос о причине подобного, школьницы, скроив милые рожицы, просто отвечают: Косметику там купить! —

Денежек немного заработать на кино. — Мороженого захотелось. —

А что, родители не дают? —

Дают… —

А что, нельзя? — можно! Можно. Конечно же можно. Все, что не запрещено, — разрешено. В общем, как у нас. Полно и подобной же подростковой порнопродукции. Но из-за как бы любви к нравственности и приличиям все видео настолько заретушированы известными компьютерными примочками в виде мерцания и всяких там белесых квадратиков или черточек, что просто уж и не разберешься — где, когда, кто, кого и чем. Конечно, опытный человек и так догадается, но для того ему не нужно и смотреть ничего подобного. Опытный человек все видит насквозь, не обинуясь никакими там преградами никакой толщины, прочности и непроницаемости. Он видит сквозь бетонные стены и металлические запоры, не то что сквозь легкие одежды и компьютерные зарисовки. Но мы не об этих умудренных и оснащенных столь непобедимым зрением. Им уже этого по их мудрости и не нужно. Мы о простых. Мы о нас, чьей нравственности и посвящены эти нехитрые охранительные уловки.

Японское же телевидение в целом чрезвычайно эротизированно. В основном это, конечно, касается бесчисленных молодежных программ, идущих немеренное количество часов по всем каналам. Они именно эротические, а не сексуально-направленные, как, например, почти консьюмерно-скучная и обыденная немецкая Wa(h)re Liebe с ее демонстрацией бесчисленных новейших изобретений для истощающегося секса и всяческих лидеров и поп-звезд этого откровенного дела. Нет, здесь в Японии все еще полно очарования, стыдливости и неманифестируемо с западной наглостью и холодностью по причине недозволенности откровенного демонстрирования желания, традиционной этикетности и еще неизжитых табу. Хотя все, конечно, движется в этом нужном направлении. Неизвестно, кому нужном, но движется. Однако беспрерывные заглядывания за корсаж, сопровождаемые притворно стыдливым девичьим хихиканием, камера, установленная под юбкой участницы и демонстрирующая ее трусы столь долго, сколь она успеет разобраться с поставленной перед ней нелегкой интеллектуальной задачкой, скромные репортажи из публичного дома, где демонстрируются голые по колено высовывающиеся из-за изящной ширмы женские ноги и эротические вскрики и вздохи, — всем этим полнится недорогое здесь, видимо, экранное время, непрерываемое рекламой и сопровождаемое чудовищно непрофессиональными режиссурой и изгаляниями ведущих.

Подобное и все остальное выглядит крайне дилетантским, особенно бросающимся в глаза при абсолютном незнании языка и слежением только картинки. Неимоверно убоги все сериалы и шоу. Наше телевидение, заметим с гордостью, — просто верх совершенства в сравнении с подобным. Да и вообще, оно сопоставимо с лучшими мировыми образцами. А итало-немецко-австрийско-швейцарско и прочее среднеевропейское просто на голову превосходит. Это же касается и неисчислимых, продуцируемых по всем тем же японским каналам параллельно, последовательно, вдоль и поперек кулинарных программ с прямыми репортажами из кухонь, ресторанов, каких-то временных уличных прибежищ самодельных поваров и кулинаров. Но продукты иногда мелькают и вправду завораживающие — гигантский шевелящий щупальцами осьминог. А вот он же, но уже, видимо, через месяц засушенный, как корень какого-то выкорчеванного старинного и уставшего от жизни дерева. Ползающие блестящие крабы и что-то невообразимое из этого же семейства. Ну конечно, не без всякого рода шевелящихся и разевающих рты на суше и в бассейнах разнообразных по расцветке, конфигурации, оснащению и размерам рыб. В общем все, что можно видеть на многочисленных рыбных базарах, но только с утра, часов до девяти — потом все раскупается, буквально сносится со скользких и вонючих прилавков охочими до еды и весьма и весьма умелыми в этом деле японцами. Я уж не говорю о демонстрации многочисленных утомляющих дымящихся кастрюль, шипящих сковородок, досок с наложенными на них овощами и мелькающим огромным нарезающим ножом. И лица. Лица. Лица. Лица говорящие, объясняющие, улыбающиеся, жующие, давящиеся неправильно приготовленным, расплывающиеся в блаженстве от прекрасно приготовленного. Лица в гримасе удивления перед чудом поварского искусства. Лица недоверчивые в испытании им доселе неизвестного. Лица детские, взрослые знающие и проверяющие истинность, старческие, сомневающиеся, женские, профессионально интересующиеся. Какие еще? Лица рекомендующих знатоков, лица с непомерной улыбкой рекламирующих агентов и авторов. Просунувшиеся в экран лица случайно по дороге заглянувших. И все дымится, клубится, пылает, сверкает, переворачивается на сковороде, лезет в распахнутые во весь экран рты.