Читать онлайн «Иммануил Великовский». Страница 21

Шапли несколько смягчил свой тон в конце письма, сообщив, что его обсерватория не имеет оборудования, необходимого для спектроскопии атмосферы планет, и сообщил адреса двух обсерваторий, куда можно обратиться.

Кален был шокирован письмом Шапли. Во-первых, тот говорил о работе Великовского с такой уверенностью и категоричностью, словно Кален не имеет о ней ни малейшего представления, а Шапли внимательнейшим образом проштудировал ее. А между тем, Шапли не только не читал рукописи, но даже не знает, о чем там идет речь. Во-вторых, очень странная позиция для серьезного ученого — считать, что, если прав человек, обнаруживший какое-нибудь новое явление, которое не укладывается в рамки известных законов, то все остальные — сумасшедшие. Может быть, сперва следует разобраться в этом явлении и выяснить, действительно ли оно противоречит законам природы? В-третьих, конечно, Великовский — не специалист в астрономии. И все же он не так примитивен, как это следует из ответа Шапли. И, в четвертых, — и это вообще необъяснимо! — джентльмен пообещал; как же тогда джентльмен может отказаться от своего слова? Шапли пообещал Великовскому прочитать его рукопись, если получит соответствующую рекомендацию. Кален не просто горячо рекомендовал, но даже лично попросил его, попросил значительно более эмоционально, чем мог позволить себе и чем сделал это Великовский. Где же слово джентльмена?

Кален был не просто обижен — уязвлен. Но ему так хотелось помочь Великовскому, что, затаив обиду, он снова написал Шапли и настоятельно попросил его прочитать рукопись. Шапли отказался.

С горечью Кален читал письмо Эммануэля к нему от 16 июня 1946 года. Каждая фраза находила в нем отзвук и поддержку, потому что и сам он думал так же.

«Не странная ли это позиция в научном мире, — писал Великовский, — что мы „все сумасшедшие“, если одна из планет изменила свою орбиту в результате контакта с кометой или другой планетой? Если ньютоновские законы, астрономия и механика построены на презумпции, что в историческое время не может быть больших нарушений, хотя малые нарушения мы наблюдаем ежедневно, тогда астрономия и механика диктуют историкам, что им дозволено наблюдать в прошлом. По-моему, исторический факт не может быть отвергнут физической теорией, и если такой факт установлен, физическая теория должна соответствовать факту, а не факт — теории».

Великовский снова не заметил, что исторический факт вовсе не вступил в противоречие с физическими законами. Просто Шапли вступил в противоречие с Великовским. Но только ли с Великовским?..

Роберт Пфейфер и Харлоу Шапли. Два профессора Гарвардского университета. Два видных представителя науки — каждый в своей области. Оба — люди преклонного возраста. Оба ощущали неустроенность, несовершенство нашего мира. Пфейфер глубоко изучил историю, поэтому знал, к чему ведут радикальные изменения. Он боялся их. Он видел, насколько улучшились социальные отношения в Америке даже в течение его жизни, и с оптимизмом предвидел будущее. Единственное, что он лично мог предложить обществу как вклад в настоящее и будущее — это свой высокопрофессиональный труд. И он продолжал трудиться — изучать историю и обучать студентов.

Шапли уже давно был знаменитым астрономом. Он заведовал университетской обсерваторией. Оттуда выходила научная продукция. Не выдающаяся, к слову, не фундаментальная. На хорошем среднем уровне. А честолюбие Шапли требовало большего. К тому же мир оставался ужасно неустроенным: все в нем не так, как надо. И тогда Шапли погрузился в общественную деятельность.

На пути Пфейфера и Шапли появился неведомый им до этого Великовский. Пфейфер внимательно прочитал его работу, ломающую привычные представления старого ученого, мешающую спокойно продолжать преподавание устоявшихся положений, требующую реконструкции сложившихся годами стереотипов. Старый ученый пытался найти ошибки в работе Великовского, чтобы спастись от реконструкции. Но он служил Истине. Не найдя ошибки, он… начал помогать Великовскому, стал его другом.

Шапли в двух словах услышал от Великовского, что в историческое время Солнечная система претерпела ряд изменений. Каких? Каким образом? Заинтересовался ли он этим? Захотел ли прочитать труд Великовского? Существующие космологические теории уже многие годы не удовлетворяли его. Где-то глубоко в подсознании непрерывно тлел очаг сомнений. Может быть, невозможность погасить очаг или раздуть его в яркое пламя требовала компенсации и стала причиной общественной деятельности астронома Шапли? Может быть, краткая беседа с Великовским в холле гостиницы «Комодор» разворошила угли тлеющего очага, и мозг, в течение многих лет притерпевшийся к привычной температуре, обожгло нежеланным жаром?

Пфейфер стал другом Иммануила Великовского. О роли Шапли в судьбе Великовского нам еще предстоит узнать. Нет, исторический факт не вступил в противоречие с законами физики.

Рукописи двух книг — плод шестилетнего труда — уже сегодня были в таком состоянии, что доработать их можно было в процессе издания. Изложение материала в первой книге («Века в хаосе») к этому времени заканчивалось седьмым веком до нашей эры. В папках накопилось такое количество выписок, результатов исследований, что можно довести изложение событий до царствования Александра Македонского, со времени которого хронология в истории уже не вызывает сомнений.

Великовский в какой-то мере был даже доволен тем, что университетское издательство не приняло рукопись к печати. Он сомневался, стоит ли издавать «Века в хаосе», пока не написана вторая часть книги. И больше того — в последнее время он все чаще думал о том, что сначала следует опубликовать «Миры в столкновениях».

Рукопись хоть сегодня можно было вручить издателю.

Ему не нужны были рекомендации или поддержка астрономов. Не для этого он обратился к Шапли. Астрономы были нужны ему для проверки гипотезы об атмосфере Венеры и Марса, что могло явиться ключевым экспериментом, подтверждающим правильность его теории. Реакция Шапли показала, насколько основательны его опасения, что ортодоксальная астрономия не устроит «торжественный прием» новой теории. Что ж, не для парадов и лавровых венков трудился он шесть лет — для Истины. Ей одной служит ученый.

Спустя семь лет он сформулирует эту мысль и закончит ею свою лекцию, адресованную молодым ученым Принстонского университета: «Удовольствие, которое вы испытаете при обнаружении истины, оплатит вам ваш труд; не ожидайте другой компенсации, потому что ее может не быть».

Он надеялся, что итог шестилетнего труда подвергнут объективной критике, отбрасывая возможные ошибки и заблуждения, чтобы установленное и подтвержденное стало достоянием науки.

Итак, надо публиковать «Миры в столкновениях».

За годы жизни в Америке Великовский не приобрел опыта общения с издательствами.

Поэтому обращение его в Эплтон Сенчури было почти случайным. Он помнил, что этот издательский дом в далеком прошлом опубликовал революционную по тем временам книгу.

Великовский не беседовал предварительно ни с одним из редакторов или директоров издательства. Сугубо официально он вручил рукопись чиновнице, ведающей приемом.

Вскоре Великовский получил любезное письмо, в котором его извещали, что издательство не может опубликовать его чрезвычайно интересную, высоконаучную, отлично документированную книгу. Они рекомендуют уважаемому доктору обратиться в издательство «Макмиллан», имеющее широчайший список публикуемых книг во всех отраслях знаний.

Отказ огорчил Великовского. Он даже не подумал воспользоваться данным советом, сразу же отбросив его как нецелесообразный. Издательство «Макмиллан» было одним из самых больших в Америке. Значительную часть его продукции составляли учебники.

Здесь публиковались труды уже известных ученых. Вероятность того, считал Иммануил, что они издадут его явно неортодоксальную книгу, к тому же написанную неизвестным автором, близка к нулю.

Не показать ли книгу какому-нибудь опытному научному редактору, тем более, что в законченном виде никто, кроме Калена, ее не читал? Перебирая в уме научных редакторов, он вспомнил О'Нейла из «Геральд трибюн» и его отлично написанную содержательную книгу о Николае Тесла, большом изобретателе с нелегкой судьбой.

Книга произвела когда-то на него очень сильное впечатление.

Не позаботившись о каких-либо рекомендациях, Великовский позвонил в «Геральд трибюн». На его счастье, в то летнее yтpo О'Нейл оказался в редакции.

Великовский попросил его о встрече, и О'Нейл предложил приехать сейчас же.

Схватив две увесистые папки с рукописью «Миры в столкновениях», Великовский направился в редакцию.

Читая книгу о Тесла, Великовский почему-то представлял себе ее автора таким же рослым, как он сам. О'Нейл — и это было первым сюрпризом — оказался тщедушным аккуратным седым мужчиной, воспитанным, вежливым, но соблюдающим дистанцию между собой и собеседником. Великовский попросил его прочитать рукопись.