Читать онлайн «Волшебники парижской моды». Страница 10

Тереза в мире моды пользовалась большим авторитетом, и не только Леруа, но и другие кутюрье и торговцы модными аксессуарами спорили за право быть ею рекомендованными. Среди них были даже цирюльники, число которых сильно возросло с тех пор, как установилась новая мода на белые парики, право на их изобретение оспаривали два парикмахера. Но нам достаточно того, что популярность и полную победу им обеспечила в 1794 году мадам Тальен: она заказала для себя не меньше тридцати таких париков различных оттенков: от светло-белокурого до пепельного, от рыжеватого до огненно-апельсинового. Как все новые аристократки и жены нуворишей, она меняла туалеты в зависимости от времени суток. День начинала с появления к завтраку в образе молодой нимфы, затем в греческом платье, погруженная в свои мысли, прогуливалась по аллеям парка Тюильри; вечером появлялась в театре, сверкая белоснежными плечами, чуть прикрытыми прозрачным муслином.

Но не только одежда выполнялась в античном стиле. Во время империи установился единый стиль в одежде и в отделке интерьеров; это запечатлено живописцем Давидом в знаменитом портрете мадам Рекамье[58], полулежащей на кушетке. Портрет завораживает гармонией драпировки покрывала, наброшенного на кушетку, простоты платья мадам и сдержанно изогнутых линий мебели, вкупе представляющих совершенство стиля, которому впоследствии суждено распасться и прийти в упадок. А тогда «Хижина» мадам Тальен представляла собой римскую виллу, окруженную колоннами и украшенную помпейскими фресками с непременным бассейном во внутреннем дворике.

Неудивительно, что здесь можно было увидеть облаченных в античные туники красавицу Жозефину (познакомилась с Терезой в тюрьме), молодую мадам Рекамье, мадам де Сталь[59] – этих фей, упразднивших ношение нижних сорочек. В салоне Терезы иногда появлялся Бонапарт, «мрачный маленький генерал», как шутя называли его гости.

Баррас, тщеславный Баррас, исключивший Тальена из правительства Директории, без труда добился самого радушного приема во всех салонах. Сначала любовник Жозефины, предоставивший ей после освобождения из тюрьмы жилье и экипаж для выездов, он теперь увлекся Терезой Тальен, восхищенный ее красотой и могуществом.

Во время свадьбы Бонапарта и Жозефины Тереза была еще в почете и удостоилась роли свидетельницы. Но после государственного переворота восемнадцатого брюмера[60] захвативший власть Бонапарт пожелал для своей жизни, получившей новое направление, достойного окружения, не имеющего ничего общего с нравами, царившими при Директории. Терезу изгнали из салона Жозефины, и даже впоследствии, когда в 1805 году она вышла замуж за принца Караман-Шимея и принимала у себя высшее парижское общество, двери во дворец Тюильри все равно оставались для нее закрытыми. Только добропорядочность открывала путь ко двору Наполеона.

Великая армия обрушилась на Европу. Наполеон успевал повсюду: командовал на полях сражений, проводил внутреннюю политику, подготавливая экономические реформы. Он решил, что Лион сделается поставщиком шелка на европейский рынок, а в Сент-Кантене наладится производство хлопчатобумажной пряжи с использованием самого современного оборудования. Во всей Франции основной промышленной отраслью стало ткачество. Французские шелк, бархат и парча ценились в мире больше всех других. Шерстяные ткани превосходили мягкостью лучший восточный кашемир. Льняное волокно не уступало в тонкости лучшему английскому.

Роскошь, привычное слово времен империи, станет таким же средством выражения могущества эпохи Наполеона, даже более красноречивым, как известия о победах, и более постоянным и надежным, чем военная слава. Современник писал в мемуарах, что во дворце Тюильри пробил час, когда на смену сабле и грубым сапогам пришли шпага и шелковые туфли. Но роскошь превратилась в прибыльное дело, только когда стала учитывать колебания вкуса. Она была изобретением моды, когда женщины стали переодеваться по любому случаю; создавать драгоценности специально для каждого туалета, а на тканях без конца выбивались все новые рисунки. Капризы моды дали импульс промышленности, ускорили денежный оборот и укрепили расшатанную финансовую систему государства. Пожалуй, именно стремление обладать предметами класса люкс скрывается в снобизме парвеню и нуворишей того времени. Но роскошь желательна, только если ее продукцией пользуются. Увы, светское общество делало все возможное, чтобы весь мир продолжал покупать тюль и муслин английского производства. Эти ткани такие тонкие, что их легко провезти тайком через любой таможенный пост. Англомания, уже достаточно выраженная в эпоху Людовика XVI, достигла такой силы, что парижские фабриканты, дабы не разориться, ставили на своих товарах метку Made in England. Конец этому положил мощный патриотический порыв – толчок ему дала революция. Кокетки и модницы предпочитали носить восточные шали, ирландские туфли, английские ткани, итальянские шелка, фламандские кружева.

В этих предпочтениях таился, и не без причины, большой урон для французской экономики. Уже во времена Директории Талейран[61] готовил кампанию по бойкотированию иностранной моды. Ожесточенная борьба против ввоза любой продукции иностранного производства стала основой экономической политики империи. Этот запрет Наполеон распространил и на аристократические салоны, написав в 1806 году губернатору Парижа: «Пусть ваши жены остерегаются попадаться мне на глаза в платьях из английских тканей». Чтобы лучше понять эту политику, следует вернуться к причинам, ее вызвавшим. Декретом революции 1793 года были отменены все связи со странами, поддерживающими Англию в ее борьбе против Франции. Ввоз английского текстиля был запрещен. Но все впустую: больше чем когда бы то ни было запасали впрок контрабандные товары, чаще чем во все прежние времена женщины шили платья из английского муслина и тюля. После поражения в Трафальгарском сражении[62] ничто уже не могло остановить наступления антианглийской политики Наполеона. Декрет 1806 года расширил права таможенных служб, в частности в отношении санкций к английскому текстилю. В том же году континентальная блокада сомкнулась вокруг Франции, отрезав к ней все дороги, и страна оказалась в полной изоляции. Военные завоевания и экономическая политика в равной степени утверждали могущество Наполеона. В конце концов был учрежден грозный Европейский союз во главе с императором Франции. В Риме действовали те же законы, что и в Париже; голландские провинции стали французскими департаментами; члены семьи Бонапарт поделили между собой европейские королевства. Наполеон мог бы заявить: «Европа – это я!»

Парижская мода, 1805

Всеми способами он старался поднять промышленное производство и покупательную способность французских граждан. Программой-минимум стала для него модернизация промышленности страны, целью которой было перегнать Англию по выпуску всех видов продукции. Уже в конце XVIII века благодаря использованию новых машин, изобретенных англичанами Ваттом[63] и Аркрайтом[64], в Великобритании появилась возможность производить ткани большими партиями, тогда как во Франции все еще сохранялся старинный, ручной метод ткачества.

Настоятельная потребность к обновлению пробуждала воображение и стимулировала таланты; устаревшие системы перестали использоваться. В Лувье и Седане установили машины, чудесным образом похожие словно две капли воды на английские ткацкие станки. В Сент-Кантене стали производить льняные и муслиновые ткани такого качества, что англичане позавидовали бы. Из Валанса поступали легчайший батист, прозрачный тюль и, главное, тонкое кружево, рисунки и технику производства которого пытались многие скопировать, но безрезультатно. Французский текстиль, прославившийся вскоре на весь мир, завоевал прочную славу.

Позднее Наполеон писал генералу Коленкуру[65]: «Именно я создал французскую индустрию». Уже в изгнании на острове Святой Елены он характеризовал свой запрет на импорт английских тканей как «государственный переворот».

Надо сказать, что благодаря Наполеону в моду вошел один элемент одежды иностранного происхождения – шаль из шерсти диких кашмирских коз. Тонкая, легкая, она хорошо защищала от холода декольтированные плечи дам. Элегантная, спадавшая красивыми складками шаль подчеркивала изящные формы или, напротив, скрывала недостатки фигуры. Во время Египетской военной кампании[66] Наполеон послал из похода похожие шали Жозефине, и та писала о них своему сыну Евгению де Богарне: «Я получила шали. Может быть, они и самого высокого качества, и такие дорогие, но очень уж некрасивы. Основное их преимущество – легкость. Сомневаюсь, чтобы эта мода прижилась».