Читать онлайн «Неоконченная повесть». Страница 26

На первых порах, пока жизнь российских евреев еще не претерпела особых изменений, отношение евкомов и евсекций к ивритской культуре представлялось достаточно терпимым. Когда Советское правительство перебралось из Петрограда в Москву, Евком обосновался на Пречистенке, в доме Гилеля Златопольского и Шошаны Персиц. Здесь же работали еврейские организации «Тарбут»[79], «Ха-Мишпат Ха-Иври»[80], издавался детский сборник «Штилим»[81]. Комиссар говорил на иврите и питался в кошерной столовой, устроенной в том же доме. В стране еще активно действовали всевозможные еврейские сообщества.

Глава петроградского евкома Раппопорт тоже заявлял, что не собирается выступать против еврейских общин и учреждений – при условии, что они не будут мешать советской власти. В первой половине 1918-го года еще выходили в свет «Ха-Ам», «Ха-Ткуфа», «Унзер Тогбладт»[82] и другие издания. Проводились съезды еврейских организаций и выборы руководителей. При этом, кстати, большинство голосов получали национальные и религиозные партии, хотя многие голосовали и за Бунд – всеобщую еврейскую социалистическую партию. Словом, в то время еще могли существовать соперничающие партии, и можно было вполне беспрепятственно высказывать самые разные мнения.

Однако через некоторое время в Москве, Петрограде, Могилеве, Гомеле и многих других городах возникли неразрешимые разногласия между сторонниками иврита и сторонниками идиша. В Екатеринославе дело дошло до серьезной драки, хотя, слава Богу, никто не пострадал. Тем не менее, общество «Тарбут» еще и после этого могло вести активную работу по пропаганде иврита; его отделения действовали на Украине, в Белоруссии, на Кавказе и в Сибири. В Одессе «Тарбут» даже смог провести съезд учителей иврита, на котором собралось несколько тысяч преподавателей. Шестьдесят общеобразовательных ивритских школ, курсы усовершенствования учителей, гимназии, детские сады, вечерние кружки для взрослых, библиотеки и читальные залы – все это довольно мощное уже движение говорило и работало на иврите. Издательство «Оманут»[83] снабжало учащихся учебниками, издательский дом «Штибель»[84] выпускал массовым тиражом книги на иврите в области гуманитарных и естественных наук.

К самой Евсекции принадлежало относительно небольшое число евреев. Большинство коммунистов-евреев считали себя членами Всероссийской Коммунистической партии большевиков и не интересовались национальными проблемами. Диманштейн, к примеру, демонстрировал равное пренебрежение как ивритом, так и идишем.

– Для нас идиш – не святой язык, как для некоторых деятелей Евсекции, – подчеркивал он. – У нас нет никаких отдельных еврейских целей!

В конце октября 1918 года в Москве состоялся Первый съезд евкомов и коммунистических евсекций. Его участники, среди которых присутствовали и беспартийные, собрались в бывшем доме Персиц. Некоторые делегаты требовали, чтобы школы перешли в ведение общин, а не евкомов. Но главным итогом съезда стало решение об утверждении идиша официальным языком обучения. Тем не менее, к удушению иврита пока еще не перешли.

Между тем в России продолжалась гражданская война. В пламени жестоких боев сгорали старые ценности и зарождались новые. Борьба шла и среди самих евреев. Сионисты и бундовцы, социалисты и религиозные – между ними было крайне мало общего, и поэтому договориться не представлялось возможным. Даже когда говорили о национальной автономии, имели в виду совершенно разные вещи. Одни стремились к автономии культурной, другие отстаивали личную, третьи говорили о классовой…

Но и этим не ограничивался спектр разногласий: каждый из основных цветов дробился на множество оттенков – культурных политических и общественных. Те, к примеру, – просто сионисты, но за идиш; эти – с уклоном в социализм, но за иврит; третьи – только за русский; четвертые – за комбинацию идиша и иврита; пятые… десятые… двадцать девятые – за все три языка плюс эсперанто!..

Кто-то уповал на создание универсального наречия для всего мирового пролетариата и даже слушать не хотел ни о каком отдельном еврейском языке. Другие отстаивали необходимость компромисса – дескать, будет хорошо, что бы ни решили – лишь бы прийти к какому-нибудь общему согласованному решению, лишь бы покончить со склокой. Однако ни одна из противоборствующих групп не соглашалась на уступки! Не оставалось даже минимальной надежды на компромисс. Немного сдвинуться вправо или влево? Что вы, Боже упаси, ни в коем случае! Будем стоять до последнего!..

Можно ли было говорить в такой атмосфере хотя бы о минимальном согласии в еврейских общинах?

Никуда, между тем, не делся и антисемитизм. В мае 1918 года на стенах петроградских домов появились листовки: «Ненавидим еврея! Твои дни сочтены! Мы знаем, где ты живешь! Скоро твоя грязная душа вылетит из ее поганого убежища!»

Угроза широких еврейских погромов выглядела настолько реальной, что понадобился специальный декрет против проявлений антисемитизма, подписанный самим Лениным в конце июня 1918 года.

В 1918 году Бунд и общие социалисты боролись не только против сионистов. С пеной у рта они нападали также на коммунистов и на Советскую власть. Моше Рафес[85] – лидер Бунда на Украине и член Центральной Рады, заседал вместе с представителями национальных партий, включая сионистов, и при этом обвинял большевиков в уничтожении еврейских общин. Трудно себе представить, но Рафес делал это во имя той самой Рады, которая породила Петлюру.

«Именно предательская политика большевиков, – утверждал он, – швырнула Россию в объятия анархии, именно большевики усиливают сейчас контрреволюцию. Их власть – это чужая власть, власть оккупантов, не отличающаяся от немецкой или австрийской. Большевики бьют не по контрреволюции, они бьют по самой революции!»

Другой член Рады, бундовец Моисей Литваков[86], называл большевиков преступными авантюристами и призывал Раду решительно осудить захват Лениным власти и действовать подобно военному правительству Дона[87]. В то же время один из вождей Бунда участвовал в восстании Чехословацкого корпуса против Советской власти.

Но свои обвинительные речи Рафес и Литваков произносили лишь в 1918 году, когда расстановка сил выглядела неблагоприятной для большевиков. В 1919-м, на пике гражданской войны, в год ужасающих еврейских погромов, Рафес уже иначе взвешивает ситуацию. Легко было храбриться за спиной Рады. Но Рада развалилась, шансы теперь – на стороне большевиков. И многие бундовцы, сделав разворот на сто восемьдесят градусов, переходят в лагерь своих бывших смертельных врагов.

Левое крыло Бунда вливается в компартию, руководители правого – уходят в Польшу. А что же Рафес? Он становится ни больше, ни меньше главой бундовцев-коммунистов! Теперь уже он предстает последовательным борцом за власть большевиков! Увы, подобный оппортунизм был весьма нередок в Еврейской социалистической единой партии. Вскоре бывшие левые бундовцы объединятся с коммунистами Евсекции в единый «Фарбанд»[88] – Союз еврейских коммунистов. Такое объединение произойдет как на Украине, так и в Белоруссии.

Но что же бедные, замученные петлюровцами и разгромленные бандитами еврейские местечки? Что с ними, словно проклятыми самим Господом?! Большинство общин еще дышат, но погодите, их еще ждет окончательное решение. Пример его можно обнаружить в Ромнах. Там безжалостно разгоняют еврейскую общину и ликвидируют все ее культурные заведения, взамен которых над дымящимися руинами еврейского духа возносится евком, возглавляемый бундовцем. И первое, что он делает – обкладывает население немыслимым налогом на сумму в полмиллиона рублей… С революционным энтузиазмом ликвидируются религиозные школы и учреждения. Впрочем, были и некоторые послабления: например, еврейская больница и дом престарелых продолжат свою работу. Кроме того, высочайше разрешат выпекать мацу к Песаху.

А в большинстве еврейских общин продолжается шумная, беспорядочная суета, бесконечные склоки, вражда между сторонниками иврита и идиша. И под шум этого беспомощного, обреченного гвалта прокладывает себе дорожку русский язык. В шкафах еще безмолвно ожидают своей участи книги на иврите, религиозные и светские. Воспоминания об их предсмертном молчании разрывают мне сердце… Тогда, когда я шагал нога в ногу с поколением Шоэля Горовца, мы были еще совсем юнцами. Получится ли теперь вытащить из забвения давно ушедшие, покрытые пылью события тех дней?

Поглощение – неважно, добровольное или насильственное – еврейских партий Евсекцией ускорило исполнение приговора, вынесенному ивриту и ивритской культуре. Казалось, еврейские ревнители большевизма совсем обезумели, словно в их вены вкололи сыворотку зависти и подлого карьеризма, вирус жажды власти, главенства и почета! Летом 1919 года разразилась настоящая беда. В начале июня в Москве прошел Второй съезд еврейских секций и комитетов. В нем приняли участие тридцать два делегата: двадцать пять от центральной России, пять – от Белоруссии, два – от Украины. Эта ничтожная горстка самозванцев объявила себя представителем всего еврейского народа, миллионов людей, которые были обречены на жестокие страдания и лишения на просторах истерзанной страны.