Читать онлайн «Spiritus Аnimalis, или Как человеческая психология управляет экономикой». Страница 27

После краха 1929 г. истории резко сменили тональность. Экономики ведущих стран мира впали в глубокую депрессию, и теперь лейтмотивом стали несправедливость, злоупотребления и обман.

В отличие от американской депрессии 1890-х, Великая депрессия бушевала по обе стороны Атлантики. В ноябре 1930 г. безработица в США превысила 10%, а в мае 1933 г. достигла пика в 25,6%. В Великобритании десятипроцентный барьер был преодолен тогда же, когда произошел биржевой крах 1929 г., пик (26,6%) был достигнут в январе 1931 г., а ниже 10% этот показатель опустился только в апреле 1937 г. В Германии уровень безработицы превысил 10% в октябре 1929 г., достиг наивысшего показателя (33,7%) в декабре 1930 г. и опустился до 10% только в июне 1935 г. Депрессия не ограничилась Северной Америкой и Европой. Например, в декабре 1928 г. в Австралии был преодолен десятипроцентный барьер безработицы, в сентябре 1931 г. достигнут ее максимум (28,3%), и вплоть до января 1937 г. этот показатель не опускался ниже 10%.

В чем причины Великой депрессии? Как и в предыдущий раз, ее «спусковым крючком» стал финансовый кризис — всемирный биржевой крах 1929 г., в особенности грандиозный обвал 28—29 октября 1929 г., и сопутствующий коллапс банковской сферы. Но опять-таки реальное значение экономического спада невозможно понять только через эти события.

Как явствует из работы Барри Эйхенгрина и Джеффри Сакса, в начале 1930-х депрессия распространялась по миру вследствие крушения золотого стандарта[128]. Столкнувшись с глобальной утратой доверия к деньгам, центробанки могли защитить золотой стандарт только путем резкого увеличения процентных ставок, уничтожая тем самым экономику своих стран. Эйхенгрин и Сакс обнаружили, что страны, дольше всех придерживавшиеся золотого стандарта, пострадали от кризиса в наибольшей степени. Государства, где девальвация произошла раньше других, быстрее начали восстанавливаться — не только по причине более низких процентных ставок, но также из-за конкурентного преимущества, возникшего вследствие снижения курса национальной валюты. И все же многие страны (в первую очередь, Франция) продолжали сопротивляться девальвации в тщетной попытке сохранить устаревший золотой стандарт. Все это привело к тому, что одномоментный биржевой крах перерос в затяжную депрессию.

Но Великая депрессия не сводится исключительно к этим техническим моментам. Огромную роль здесь сыграло иррациональное начало. Рассмотрим ситуацию с точки зрения справедливости. Как и в 1890-е, депрессия 1930-х обострила чувство несправедливости у участников трудовых отношений и активизировала трудовые конфликты по всему миру. Коммунистические идеи набрали небывалую популярность — интеллектуалы всего мира стали считать коммунизм единственным способом покончить с эксплуатацией трудящихся и с проблемами макроэкономики. Среди предпринимателей нарастало ощущение неуверенности: они боялись, что общественный договор изменится самым непредсказуемым образом.

Первые годы Великой депрессии ознаменовались резкой дефляцией. Индекс потребительских цен в США рухнул на 27% от уровня октября 1929 г. (месяца, когда случился биржевой крах) и достиг низшей точки в марте 1933 г.[129] (В оставшийся период депрессии потребительские цены незначительно росли.) Дефляция начала 1930-х привела к сокращению прибыли: доходы компаний резко падали, в то время как оплата труда в основном оставалась на том же уровне.

Экономист Энтони О'Брайан установил, что за первые два года депрессии номинальная зарплата почти не менялась. Полученные им данные показывают, что к январю 1931 г. в номинальном выражении зарплаты в промышленном производстве снизились приблизительно на 2%, в то время как потребительские цены упали на 8,1%, а к августу того же года зарплаты сократились всего на 3,5%, тогда как потребительские цены рухнули уже на 12,7%[130]. В 1932 и 1933 гг., когда депрессия усугубилась, зарплаты стали сокращать больше, но все равно на протяжении 1930-х уровень оплаты труда в реальном исчислении продолжал расти и к концу десятилетия в реальном исчислении компенсации росли на 20% быстрее, чем в реальном.

Многие высказывались в пользу сокращения зарплат. Например, 18 февраля 1932 г. на открытом собрании избирателей Хартфорда (штат Коннектикут) один из 150 участников задал вопрос: «Если еда и одежда подешевели на 28%, кто пострадает, если оклады государственных служащих уменьшить на 25%»?[131] Это, несомненно, правильный подход. Несомненно, и то, что, если бы город увеличил налоги, чтобы повысить реальную зарплату, это привело бы к перераспределению средств от налогоплательщиков к госслужащим.

Однако население никогда не воспринимало аргументы в пользу сокращения номинальных зарплат. Вследствие денежной иллюзии люди, пережившие сокращение номинальной (но не реальной) зарплаты, чувствовали себя пострадавшими и старались всячески сопротивляться таким сокращениям. Лидеры профсоюзов не признавали различий между номинальным и реальным сокращением зарплат, поскольку это противоречило бы их интересам. Представление о том, что высокие номинальные зарплаты — это путь к процветанию, распространилось в 1920-х, теперь же оно приобрело еще большую популярность[132]. Американская федерация труда выступила с заявлением, в котором провозглашалось: «Отныне наша цель должна заключаться в повышении зарплат, а не в их сокращении. Только так мы сможем увеличить покупательную способность и способствовать подъему экономики»[133].

Довод о том, что для повышения покупательной способности нужно увеличить реальную зарплату, был весьма широко распространен. С ним были согласны и президент Герберт Гувер, и руководители промышленности. Он служил оправданием политической поддержки, оказываемой профсоюзам. Как только дефляция закончилась, аргументы в пользу сокращения номинальных зарплат утратили силу, а желание заручиться поддержкой общества за счет увеличения зарплат окрепло. Эти настроения создали политическую атмосферу, породившую в 1935 г. Закон о трудовых отношениях (закон Вагнера), защищавший интересы наемных работников.

Правительство США принимало и другие меры, отвечающие представлениям масс о справедливости. К примеру, согласившись с тем, что одна из причин экономических проблем — это падение цен, администрация Рузвельта в 1933 г. продавила принятие Закона о восстановлении промышленности (NIRA, National Industrial Recovery Act). Этот закон устанавливал «правила честной конкуренции», что привело к росту как цен, так и зарплат[134].

Однако, как впоследствии доказал в своей «Общей теории» Кейнс, теоретическая основа для этих решений не выдерживает никакой критики. Экономическая политика сосредоточилась на номинальных зарплатах, поскольку общество было одержимо денежной иллюзией, которая ввела его в заблуждение.