Читать онлайн «Сколково: принуждение к чуду». Страница 30

Ключевой новацией было предложение перенести акцент в управлении проектом на горизонтальные структуры — кластеры — организации, которые должны были поддерживать идеи с момента их зарождения в Университете и сопровождать до тех пор, пока проекты не выйдут из Сколково. Кластеры должны определять направления развития и поддерживать игроков. Они формируют заказы на исследования в университетских лабораториях и на необходимое для этого оборудование. Кластеры поддержат компании, которые займутся в Сколково развитием бизнес-инкубаторов. Кластеры выстраивают отношения с венчурными фондами. Общий бюджет Сколково, по концепции Booz & Со, должен делиться между кластерами в зависимости от успешности их деятельности, помогать им развивать приоритетные направления, которые для Сколково уже определил президент страны: биомедицину, IT, ядерные технологии, энергоэффективность, космос.

Модель отвечала задаче хеджирования рисков, распределяя ответственность между несколькими «центрами силы». Кластеры превращались в пять обособленных административных структур, в пять маленьких РОСНАНО со своими бюджетами, штатом и пулами привлеченных экспертов.

Предложенная структура в целом была одобрена. Насколько она могла стать эффективной для запуска инновационной машины, могло показать только время.

Намного интересней было то, как формировалась идеология самого проекта, определялась стратегия его развития. Как все-таки фонд «Сколково» должен был распорядиться бюджетными деньгами, чтобы запустить двигатель инноваций.

«Перед нами стояла задача представить наиболее эффективную концепцию, — вспоминал Александр Жоров. — Ведь у руководства Сколково был серьезный административный ресурс по изменению российского законодательства, если бы такие изменения потребовались».

Какую же идеологию проекта предложили консультанты из Booz & Со? Чтобы понять, в чем заключалась ее суть, необходимо обратиться к опыту Израиля.

Примерно 20 лет назад руководство этой небольшой страны поставило перед собой задачу создать инновационный сегмент экономики. Это сегодня в миллионах компьютеров по всему миру стоят процессоры, разработанные инженерами из подразделения Intel в Хайфе, израильские медицинские новации известны во всем мире, а по количеству технологических компаний, чьи акции котируются на бирже NASDAQ, эта страна занимает второе место после США. Двадцать лет назад все было иначе. Крошечная страна, зажатая со всех сторон агрессивными соседями, пыталась решить проблему интеграции в экономику порядка 1,5 млн новых граждан, многие из которых приехали из СССР. Умные люди, ученые и инженеры, работали дворниками, разнорабочими. В стране сложилась критическая масса не занятых по специальности образованных людей. Правительство видело выход в новых технологиях, в создании сегмента инновационной экономики. Но как подойти к созданию системы коммерциализации инновационных разработок? Есть проверенный временем финансовый механизм — венчурный капитал. У правительства Израиля было некоторое количество бюджетных денег, дерзость и воля. И трезвое понимание сложившегося положения: с точки зрения венчурного капитала, Израиля на экономической карте мира в те годы не существовало.

Венчурный капитал — это совсем особый капитал инвесторов, и люди, которым доверено им распоряжаться, как правило, обладают чрезвычайно высокими профессиональными компетенциями, широчайшими деловыми связями и, что не пропишешь ни в одном контракте, интуицией.

Как работает венчурный капитал? Есть венчурные капиталисты, так называемые генеральные партнеры (GP), которые непосредственно распоряжаются деньгами. Есть партнеры с ограниченной ответственностью (LP) — соучредители или соинвесторы венчурного фонда, отвечающие по его обязательствам. Партнерами с ограниченной ответственностью они называются потому, что дают деньги генеральному партнеру и не спрашивают его, куда они пошли. GP получает 2–3 % процента от денег LP и определенную долю от прибыли, в случае если бизнес, в который он инвестирует, оказывается успешным. Основной критерий эффективности GP — насколько успешно он инвестирует деньги, которые ему доверили LP. От этого зависит его репутация и возможности дальнейшего доступа к капиталу.

Венчурные капиталисты дорого стоят именно благодаря своим уникальным компетенциям. Венчурный капитал в основном сосредоточен в Калифорнии. Погода в долине Санта-Клара всегда хорошая, но самое главное — под боком самая мощная экономика в мире, потенциальный покупатель новаторских идей. Какого черта венчурному капиталисту ехать в какой-то Израиль, открывать в неведомой стране офис, привозить туда команду профессионалов?

Но Израилю были очень нужны венчурные капиталисты, причем желательно из списка венчурных топ-фондов. И дело было совсем не в деньгах. Стране нужны были их компетенции, их экспертиза, интуиция, профессиональные связи, которые помогли бы открыть израильским идеям дорогу на американский рынок.

Как привести венчурный капитал в страну? Израильтяне придумали схему. «Хорошо, — сказали они. — Давайте мы выступим в роли LP: дадим вам, венчурным капиталистам, государственные деньги, а дальше ведите себя как частные инвесторы. Мы не пришлем к вам своих „экспертов по инновациям“ из прокуратуры, если эти деньги прогорят. Потому что верим в ваши компетенции». По сути, израильское правительство отдало деньги налогоплательщиков в управление венчурным капиталистам, купив, таким образом, их экспертизу и канал доступа к мировой экономике. В Израиле, к слову, было два типа фондов. В одних в роли GР выступало государство. В другие удалось привлечь в качестве GP хорошие западные фонды. Через полгода государственные фонды разорились, и неудивительно, поскольку государство везде и всегда — ужасный инвестор. Зато при участии частных фондов со временем в стране удалось создать высокоэффективный инновационный сектор.

России тоже были очень нужны венчурные топ-фонды с безупречной репутацией. У нее были деньги, но очень не хватало компетенций и, самое главное, не было канала доступа к глобальному рынку инноваций. Много лет российские чиновники старались привлечь в Россию солидные венчурные фонды. Пыталось Минэкономразвития, пыталась РОСНАНО, пыталась РВК, но те ни в какую не желали открывать в России свои представительства. И вовсе не потому, что не верили в технологический потенциал нашей страны и отказывались делать на нем деньги. И верили, и желали бы делать, но перевешивали риски запятнать собственную репутацию, ценящуюся в этом специфическом бизнесе больше всего остального. Главной проблемой России являлась нелигитимность капитала (ведь «Вася из Дубны» еще не заработал свой первый миллион, о котором ему не стыдно было рассказать). Россия оставалась в западном общественном мнении страной, где все еще доминировали негодяи. Сложился замкнутый круг, который не удавалось разорвать на протяжении многих лет.