Читать онлайн «Вторжение». Страница 39

Ничего нового, оригинального, своего в теории социализма Сталин не создал. Все его идеи — это бледные, а главное, извращенные копии письменно и устно высказываемых сентаций Троцкого, Бухарина, Рыкова, Томского и других. Кроме Ленина, хотя последний тоже больше размышлял о том, как захватить и удержать власть, нежели о будущем государственном устройстве. Повинуясь принципу сальеризма, Сталин, может быть, он делал это даже интуитивно, а не сознательно, облегчим ему этот грех, отрицал все, что было предложено вождем-основателем. Но от Сальери Сталин отличался тем, что первый все-таки был хорошим композитором, хотя и не гениальным. Сталин же только, если продолжить аналогию, хороший аранжировщик мелодий, придуманных другими.

Разумеется, такие люди тоже необходимы обществу, как проводники новых идей к умам широкой массы, как двигатели теоретических позиций. Но коль отсутствует центр, где вырабатываются гениальные идеи, а его заменяет каркасная административная система, бесплодная в духовном отношении, препятствующая возникновению каких-либо генераторов нестандартного мышления, происходит то, что произошло.

И если признать существование некоей сильной воли Сталина, то она проявлялась в количественном отношении, распространялась вширь, а не вглубь, давала трагические сбои — отрицание роли социал-демократии в рабочем движении, безумность внешнеполитического курса перед войной, первые дни и недели войны, оценка стратегической позиции на сорок второй год, неумение увидеть перспективы в физике, биологии, военном деле, наконец…

Но главная беда Сталина, которая принесла неисчислимые бедствия советскому народу, да и остальному человечеству, была в том, что Вождь всех времен и народов являлся законченным и ярко выраженным метафизиком. Истоки этого надо искать, наверно, в его былой религиозности, ибо любая вера метафизична по самой природе своей. Не обладая диалектическим мышлением, нельзя оценить новое, невозможно правильно разобраться в том невообразимо сложном конгломерате противоречий, которые возникают в политической и экономической жизни страны и всего цивилизованного мира.

Человек, бойко рассуждающий в четвертой главе «Краткого курса ВКП(б)» о диалектическом материализме, в конкретных действиях лидера партии и государства совершал чудовищные ошибки, которые говорят о том, что диалектики, как метода Сталин, по существу, никогда не понимал.

Возникает резонный вопрос. Каков же психологический процесс возвеличивания Сталина в его собственных глазах, с помощью какого нравственного, вернее, безнравственного механизма уверовал он в собственные непогрешимость и гениальность? Следует обратить внимание на устоявшуюся еще до войны привычку вождя говорить о себе в третьем лице. «Товарищ Сталин считает… Товарища Сталина нельзя обманывать… Товарищу Сталину это непонятно…» Поначалу окружавшие генсека люди удивлялись этой его манере, потом свыклись, воспринимали как должное.

Объяснение кроется в том, что Сталин интуитивно понимал: убедить самого себя в собственной гениальности можно лишь отделив себя… от себя. Не только вознестись на ступень, недоступную простым смертным, но и отодвинуть человеческое от того божества, которому он, Иосиф Джугашвили, поклонялся, называя самого себя уже в качестве обыкновенного гражданина «товарищем Сталиным». Налицо эдакий глобальный нарциссизм, чудовищная иллюзия исключительности, этический солипсизм, разрушить или опровергнуть который не было дано никому, кроме всесильной Смерти, уравнивающей перед собой и Моцарта, и Сальери.

Или это банальное раздвоение личности?

Во всяком случае, при жизни Сталин только такой, надутый всеобъемлющим ложным величием образ Отца народов мог вознестись над личностью Ленина и с высоты возведенной винтиками пирамиды с пренебрежением взирать на остальных.

Ведь с горной вершины все кажутся одинаково маленькими. И автоматы — «винтики», и гении…

Поэтому Сталина можно считать жертвой только с нашей, гуманистической позиции. В глазах людей нравственных, обладающих развитым этическим чувством, он — существо с потерянной человеческой душой. Разумеется, цена его жизни как индивидуума несоизмерима с другими жизнями, которые Сталин отобрал у миллионов.

Но можно ли судить о душе с помощью арифметики? Только вот была ли вообще у Сталина душа?..

Высшей справедливости ради, коль взялись судить о вожде не по уголовным законам, надо признать, что Сталин в критических ситуациях мог спускаться на землю, пытался относительно трезво оценивать обстановку. И кто знает, вождь сумел бы принести человечеству пользу, оставь его судьба в иной, соотносящейся с его личностной структурой ипостаси.

…Товарищ Сталин не знал сомнений. Робость и неуверенность время от времени охватывали того невзрачного и щуплого человека по имени Иосиф Виссарионович Джугашвили, который жил в его незыблемом, гранитно-бронзовом и могущественном обличье.

Ведь Сталин был не только внешне одинок.

Каким бы демоническим ни казался этот Администратор, глобально захвативший власть, заменивший творческий интеллект множеством неисчислимых реальных функций, какой бы чертовщиной ни веяло от этого функционера в степени «n», необходимо все-таки признать, что Иосиф Джугашвили рожден был обычной женщиной, и никакие инопланетяне, эти архангелы или люциферы двадцатого века, не заменяли в телесной оболочке Сталина его человеческую суть.

Вы уверены в этом, товарищ Гагарин? А как же мой рассказ о Звезде Барнарда? И тысячелетние попытки ломехузов замещать личности у необходимых для реализации их планов землян? То-то и оно, дорогой партайгеноссе…

Поэтому, будучи от рождения человеком, вождь не мог до конца остаться одиноким, он разделял одиночество с маленьким сыном сапожника из грузинского местечка Гори.

Иосиф Джугашвили мог иногда сомневаться, имел даже право задавать товарищу Сталину вопросы.

…Когда на фронтах возникали проблемы, вождь начинал день с рассмотрения представлений на высшие награды. Одарять ими хороших русских людей Сталин любил. Тогда он физически ощущал себя Отцом миллионов винтиков, которые вместе составляли смонтированный им, Великим Конструктором, небывалый по силе и могуществу государственный механизм. Тут воочию представала оборотная сторона проводимой им политики обострения классовой борьбы при победившем социализме. Врагов народа, предателей и диверсантов, всех инакомыслящих — к стенке и в лагеря. Тем, кто с нами — ордена и медали.