Читать онлайн «Бегущая в зеркалах». Страница 3

Боковым зрением Луиджи заметил парочку из тех расплодившихся в последнее время бродяжек, которые стаями собирались на площадях города. Нечесаные пряди длинных волос перехвачены на лбу замусоленным ремешком, длинные пончо висят балахоном — не разберешь, где парень, а где девка. Тот, что повыше, держал в руках холщовую торбу, расшитую какими-то восточными иероглифами, а низенькая, помеченная Луиджи условно как «девушка», выглядывала из-за спины своего спутника с растерянностью туземца, столкнувшегося с цивилизацией.

К конвейеру подошла женщина, давно примеченная сержантом. Она уже больше часа ожидала своего рейса и можно было легко догадаться, что именно 375-го, парижского, взлет которого несколько раз отменяли по причине погодных условий: дело шло к Рождеству и над Европой буйствовал очередной циклон. Задержки в расписании собрали в зале аэропорта непривычно много людей, тоскливо поглядывающих на табло, но Луиджи выбрал именно эту — для тренировки профессиональной наблюдательности и лирических размышлений. На нее было приятно смотреть и интересно фантазировать.

В том, как «парижанка» сидела, забросив ногу на ногу, как рассеянно листала журнал и нетерпеливо ходила по залу, останавливаясь в задумчивости то у стеклянной стены, выходящей на взлетное поле, то у газетного прилавка — чувствовался особый шарм. Во всяком случае именно так представлял себе истинных француженок бывший ломбардский пастух — этакими небрежно-элегантными и загадочными. Длинный бежевый плащ незнакомки, подбитый каким-то мягким рыжеватым мехом, был распахнут, волосы того же золотистого тона, собраны на затылке в пучок, на плече большая сумка-кисет на длинном ремешке, из которой женщина доставала то журнал, то портмоне, то билет, то мягкие светлые перчатки. Лицо «парижанки» выглядело именно так, чтобы вызвать в воображении Луиджи образ элегантно большого дома, светящегося высокими окнами сквозь припорошенный снегом кустарник, с камином и огромной ванной — в матово-шоколадном мраморе, зеркалах и сиянии никеля — ну точь в точь, как на рекламе, идущей по телеку.

«Интересно, кто ждет ее в Париже? Наверное уже битый час нервничает, мечется в Орли, измучив вопросами служащую справочной, солидный господин с темными усиками, властным взглядом и ключами от новой модели «ситроена» в кармане пальто из верблюжьей шерсти.

Теперь женщина стояла совсем близко от Луиджи, с интересом наблюдая, как скользит влажный нос Альмы в дюйме от поверхности чемоданов. «Да она совсем молоденькая и не такая уж таинственная» — подумал полицейский, когда светлые глаза незнакомки встретились с его изучающим взглядом. Она не отвела глаз, а приветливо улыбнулась, изобразив восхищение и как бы благодаря его кивком за работу умницы-собаки. Луиджи ответил улыбкой, тем самым белозубым сиянием от уха до уха, которое, как итальянский сувенир увозят в своей памяти из солнечной страны впечатлительные туристы.

Последним, что видел парень было удивленное лицо «парижанки» и взмах чьей-то руки за ее спиной, бросившей в гущу толпы холщовую сумку с иероглифами. Нестерпимый грохот врезался в барабанные перепонки, огонь ослепил, вставший на дыбы, разъятый на части мир смял и отбросил Луиджи. На часовом табло выскочила и надолго застыла цифра 24.00…

Потом был сущий ад — визги, крики, панический ужас людей, метнувшихся к выходу, давя и калеча друг друга. Гарь, дым, чья-то кровь и начищенный мужской ботинок с частью ноги в полосатом носке, отброшенный прямо к таможенной стойке.

Франческа пришла в себя уже вызывая по телефону помощь — она и не заметила, как подняла трубку и набрала номер. Кто-то барабанил в служебные двери, кто-то прорвался за турникет, выбежав на взлетное поле, толстая негритянка тянула ее за локоть, истерически вопя и царапая кожу ногтями.

Как в замедленном фильме девушка увидела осколки стекла, покрывавшие столик с альбомом, распахнутом на фотографии миловидного юноши с трогательной ямкой на подбородке и капли крови, падающий на этот подбородок откуда-то сверху. Она почувствовала теплую струйку, стекающую по шее за белый воротничок форменной блузки и провела рукой по лицу — на щеке было липко и горячо, но боли она не почувствовала.

Только много позже, когда завыли сирены, появились полицейские и врачи, бегущие к пострадавшим с носилками, Франческа увидела то, что осталось от багажного отделения. Алюминиевые стойки, искореженные и почерневшие, плыли в голубоватом едком дыму над хаосом взломанного гранита, скрученного металла, осколков стекла, груды вещей и тел, среди которой белели халаты санитаров.

Прямо на каменных плитах, среди бегущих, суетящихся ног, сидел Луиджи, держа на коленях голову своей собаки. Он смотрел куда-то сквозь спины светло и радостно, с тем надземным невозмутимым спокойствием, которое отличает безумцев. Лицо и руки Луиджи, гладящего мертвую Альму, были в крови. Он не реагировал на крики подоспевшего сменщика, трясущего его за плечи и не обратил никакого внимания, когда мимо проплыли носилки, волочащие по липкому от крови щебню край подбитого светлым мехом плаща…

В приемном отделении больницы Сан Педро Милано, куда поступали пострадавшие от взрыва в аэропорту, служащий приемного отделения регистрировал раненных. Из сумочки женщины, находящейся без сознания в связи с обширными ранениями головы, был извлечен билет до Парижа рейсом 375 и документы. Мужчина, взглянув на исчезающие в дверях Скорой помощи носилки, не удержался от вздоха.

— Алиса Грави, француженка, 1935 года рождения, — продиктовал он пишущей медсестре, — Может, это и не ее паспорт. Во всяком случае, женщина на этой фотографии, была прехорошенькой.

… — Мордашка у девчушки ангельская, вот характер мог бы быть и лучше, — констатировал учитель Бертье в сердцах захлопнув альбом с успеваемостью. Сидящая перед ним женщина опустила глаза. Она не знала, защищать ли сейчас перед этим опытным и, наверное, справедливым педагогом, свою внучку или поддержать его, сетуя на личные трудности в воспитании. Тогда Александра Сергеевна Меньшова промолчала, но вот уже много лет вспоминала характеристику, данную Алисе совершенно чужим человеком.

Александра Сергеевна приехала во Францию весной 1917 года с мужем и восьмилетней дочерью Елизаветой, няней, горничной и гувернанткой, чтобы провести лето в только что отстроенном в парижском предместье Шемони доме. Ее родители, принадлежавшие к кругу российской аристократии, имели крупное состояние, частично вложенное во французские предприятия братом Александры — Георгием.

Жорж Меньшов-Неви, француз по матери, унаследовав ее фамильное дарование и дело, стал преуспевающим фабрикантом-обувщиком, имеющим право с гордостью смотреть на ноги своих сограждан: в том, что по крайней мере каждая пятая пара обуви на них отличалась элегантностью и комфортом, была и его заслуга.