Читать онлайн «Коромысло Дьявола». Страница 41

Так по крайней мере объясняет политическую обстановку и текущий церковный момент Олег Ирнеев-старший, рассказывая о посткоммунистической истории храма Марии Магдалины, бывшего республиканского архива кинофотодокументов.

И зять-историк Яша намедни вторил тестю за семейным воскресным обедом, подтверждая отцовскую версию.

Теща Амелия Ирнеева не возражала, защищая президентскую власть от лживых нападок и инсинуаций, потому как возилась тогда на кухне.

От себя Филипп мог добавить, что нынче епархиальный Магдалинский собор все-таки стал местом воскресных сборищ диссидентствующих интеллигентов Дожинска, приходящих к обедне, если не плюнуть на красную рожу батьки-президента, то по меньшей мере пожелать ему не рисованных, а предстоящих адских мук.

«Они для них стоят православной обедни, как католическая месса для французского короля Анри Четвертого. Пущай тут ходят. Чего их властям опасаться? Они ведь не народ, а так, мелкая прослойка, как говорилось во времена совкового исторического материализма, тоже ставшего недавней историей».

— …Рыцарь-неофит, я думаю, в сем епархиальном храме нам никто не воспретит поговорить о днях минувших и нынешних. Или же вы хотите прежде отдаться всенощной службе в полном формате?

— Что вы, Пал Семеныч! Сдается мне, наше служение превыше гнусавых эктометрических молений тутошнего клира и певчих дамочек-прихожанок.

— Я так и думал. Признаться, мне тоже не по вкусу женский церковный вокал. Литургические песнопения — дело сугубо мужское. С вашего позволения я чуть приглушу звук…

В церкви было не очень людно в субботу вечером. Верно, поэтому клир и притч церковный заинтересованно, с надеждой посматривали на двух бросающихся в глаза элегантных господ — потенциальных жертвователей и благоукрасителей храма сего.

Оба новых прихожанина в отлично сидящих дорогих темно-серых костюмах, на них свежие белые рубашки, галстуки строгих тонов, начищенная до блеска обувь. Гладко выбриты и стильно подстрижены. У обоих бриллиантовые перстни; у старшего с благородной проседью большой красный рубин в булавке на галстуке, у молодого чернявого платиновая цепочка.

Сразу видать — господа не из последних. И быть им первыми до самого Второго пришествия. Потому как благочестивы. Где надо по ходу службы, крестным знамением себя осеняют, где нужно, головы достойно и смиренно преклоняют.

А что на колени не падают, так оно объяснимо. Старухи-богомолки — нищебродь треклятая — опять пол затоптали, грязи с дождя, с улицы нанесли. Куда уж тут до земных поклонов таким господам?

Очень похожи друг на друга. По-видимому, отец и сын…

— Как далеко, мой друг, вы продвинулись в изучении наших прискорбно поверхностных «Пролегоменов»?

— Добрался до ноогностиков. Кстати, Пал Семеныч, среди италийских пифагорейцев архонты-харизматики водились? И как насчет области Лацио?

— А как же! Им мы обязаны тем, что в древнеримских законах XII таблиц впервые в истории человеческой цивилизации появилось законодательное запрещение и предусмотрены суровые меры наказания за противоправное применение вредоносной магии и зловредительного колдовства.

В 5 веке до Рождества Христова Архонты Харизмы подошли к пику своей влиятельности в античные времена. Заодно с тем в политике они действовали весьма осторожно, ограничиваясь косвенным опосредованным воздействием. Стараясь не навредить, они просчитывали каждый свой шаг, в основном пользуясь услугами прозелитов «Эманации Логоса», являвшихся их конфидентами и агентами влияния.

Вера, ежели она подкреплена могущественными дивинациями, должна держаться подале от сиюминутных политических нужд, быть вне тщетных и суетных упований власть имущих политиков. Питаю надежду, вы со мной согласны, рыцарь Филипп?

— О да, прецептор Павел. Политика — скотское занятие. Недаром Аристотель обозвал людей, увлеченных ею, политическими животными, а вовсе не общественными, как это звучит в плохом переводе.

— Хм, прозвучало это аристотелевское номинирование не совсем в том контексте, какой вы представили, но в генезисе ход ваших мыслей я разделяю, будучи по убеждениям квиетистом или апатиком, как говорили наши древлегреческие предшественники в 4 веке до Рождества Христова.

Вот тогда и появились первые признаки грядущего раскола и великого многовекового противостояния апатиков и эргоников, едва не приведшего к полному исчезновению Архонтов Харизмы с лица планеты Земля.

В противоположность апатикам, весьма энергичная фракция эргоников проповедовала эскалацию политического вмешательства в секулярное жизнетворчество античных человеческих сообществ. Разумеется, во имя и на благо культуры, цивилизации и защиты от варварских племен и народов.

Если в греко-персидских войнах в середине 5 века участие и вмешательство эргоников не стали серьезным предопределяющим фактором, то укреплению македонской гегемонии над древнегреческими полисами мы обязаны конкретно им. Определенно в македонском натиске на восточных варваров мы опять же заметим руку эргоников, озабоченных созданием великой эллинистической империи под скипетром молодого царя Александра.

Мотивы эргоников были предельно просты и незамысловаты: сильное имперское государство способно до конца искоренить магию и оставить лишь дозволенную ограниченную тавматургию, профессируемую жрецами и жрицами официально и легально признанных культов. Все это, натурально, сопровождалось гуманизирующими рассуждениями о цивилизационном западном благе и варварском зле, идущем с востока.

Эргоники склонялись к тому, чтобы допустить ограниченное существование тайной теургии, связанной с низшими народными греческими божествами: наядами, дриадами и тому подобными существами. Однако дозволить свободно действовать жрецам-теургам варварских восточных культов они никоим модусом не желали. И настаивали на том, чтобы служителей чужеродных культов подчистую искоренить подобно изуверам-эпигностикам прошедших веков.

Эргоники 5–4 веков до Рождества Христова действовали опять же опосредованно, нисколько не являясь какими-нибудь пресловутыми тайными советниками правителей и вождей народов, тем паче военными гениями-консультантами при полководцах. Всюду и везде они были исключительно мистическими и аноптическими учителями мудрости-эпигнозиса.

— А Платон и Аристотель? Извините, что вмешиваюсь в ваш дискурс, прецептор Павел. Они какое отношение имели к Архонтам Харизмы?

— Несмотря на то, что они оба были способны воспринять божественный дар, природный имманентно человеческий философский скепсис не позволил им это сделать. Они оставались всего лишь прозелитами Логоса. Ни один из них не мог до конца поверить в единосущного и неизреченного эпигностического бога-первосоздателя и первопричину.