Читать онлайн «Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II». Страница 75

Уже упоминавшийся психолог (интересно, что именно психолог, а не экономист) примерно за десятилетие до гибели СССР вычислил норму прибавочной стоимости, то есть фактически меру эксплуатации, и доказал, что при лжесоциализме она значительно выше, чем в буржуазных странах. Однако лишь небольшая часть этой стоимости присваивалась подпольными капиталистами-частниками и открыто господствующим классом. Было, как вы помните, ещё две части, о которых я попытался – вслед за Кими – рассказать в предыдущих лекциях и которые чуть позже снова будут затронуты в этом кратком резюме.

Возвращаясь к государственному капитализму, отметим, что господствующий класс в СССР не тождествен известному нам по истории планеты Торманс классу (и субэтносу) змееносцев, так как не представлял собой окаменелой прослойки с непроницаемыми или почти непроницаемыми границами: классовая принадлежность в СССР в общем случае не наследовалась, и безысходность на личном уровне в их обществе частично компенсировалась принципиальной возможностью, как они говорили, «пробиться», для детей и внуков. Возврат к буржуазному строю не был свержением господства этого класса: он оставался у власти, сменив способ эксплуатации народных масс. С точки зрения Тэй Рама и тех исследователей, на чьи работы он опирался, такой поворот событий не был неизбежен: переход от лжесоциализма к социализму, по их мнению, был в принципе возможен в какой-то момент незадолго до гибели лжесоциализма или, как говорил Тэй Рам, до его трансформации в компрадорский криминальный капитализм.

Оа Рцел сделал глоток воды и подумал о том, что после лекции его наверняка спросят, известны ли случаи перехода от лжесоциализма к социализму в истории других человечеств. Но сейчас слушатели молчали, терпеливо ожидая продолжения.

– Системообразующие свойства коммунистической О ЭФ, – вновь заговорил историк, – так же присущи лжесоциализму, как и свойства всех других известных нам формаций – рабовладельческой, феодальной и капиталистической в обеих её основных разновидностях. Небольшая часть прибавочного продукта действительно становилась общенародным достоянием, и существовал бесплатный – хотя и не во всех случаях свободный – доступ к образованию и медицинской помощи. В отдельные периоды времени практически бесплатными были некоторые продукты питания. Как мы знаем, коммунистический компонент лжесоциализма был объектом заостренного внимания и до, и после трансформации лжесоциализма, благодаря чему за последним и закрепилось, много позже, не вполне корректное название «Первый Социализм». Разумеется, именно коммунистические черты лжесоциализма побуждали часть современников – да и потомков – отождествлять его с социализмом – начальной стадией коммунистической формации. Несостоятельность такого отождествления Тэй Рам показал исходя не из надстроечных, не из идеологических его особенностей (их можно было бы при желании объявить искажениями, извращениями и… как это у них называлось… – «перегибами»); нет, в своей книге «Антикоммунистическая сущность большевизма» Тэй Рам показал именно базисные отношения, самое ядро лжесоциализма. Да, он писал: «Если бы у нас действительно был социализм, нас бы не смогла сломить никакая сила». Но он привел, среди прочих аргументов, тот единственный довод, о который разбивались любые попытки отождествить советское общество с социализмом. – Оа Рцел выдержал паузу и медленно произнёс, отчеканивая каждое слово: – В Советской России рубль стал неконвертируемым. Это означает, что производительность труда стала ниже, чем в буржуазных странах (сколько бы ни морочили голову правители и их учёные слуги рассуждениями о каком-нибудь приросте выплавки чугуна на душу населения).

Оа Рцел сделал паузу, ожидая смеха в зале, но слушатели хранили молчание: то, о чём он рассказывал, было совсем не смешно.

– Но мы знаем, как знали и современники Тэй Рама, – продолжал историк, – что более прогрессивная общественная формация подразумевает и более высокую производительность труда. Вот вам и экономические корни, – чуть помедлив, добавил Оа Рцел, – такого типично феодального установления, как разрешительный (вместо регистрационного) порядок выезда. И экономические корни валютной направленности советской экономики. Валюта – любой ценой! То есть в первую очередь экономика работала на партнёров за рубежом, и только во вторую – на собственный народ. Подчёркиваю: так было и до трансформации, какими бы идеологическими противостояниями ни прикрывали правители полуколониальную сущность своего режима. Трансформация лжесоциализма в криминальный компрадорский капитализм не создала, а усугубила колониальный характер этой экономики. Не будем забывать, что при лжесоциализме четвёртая (по порядку перечисления в лекции) доля прибавочной стоимости оседала безвозвратно в западных банках, что представляется совершенно закономерным, если помнить, что именно международная финансовая олигархия, уже выступавшая как относительно целостный субъект политической жизни с тенденцией к установлению всепланетной этнократии, – именно эта международная финансовая олигархия организовала в России катастрофу, искусно замаскированную под социалистическую революцию и направленную на достижение двух главных целей: обескровить Россию и навсегда дискредитировать само представление о коммунизме, саму мысль о возможности освобождения от капиталистического гнета.

Оа Рцел остановился, быстро подавив охватившее его волнение, и продолжал спокойно:

– Итак, повторюсь: системообразующие свойства коммунистической О ЭФ действительно были при лжесоциализме; мы знаем, что даже маска – в том, что касается общественных отношений – всегда срастается с лицом, всегда – в какой-то мере – как бы становится лицом. Утрата этих коммунистических отношений, системообразующих для коммунистического общества, а для лжесоциализма – несистемообразующих, но и не периферийных и безусловно реальных, – утрата этих отношений в постсоветском обществе вызвала у многих людей ностальгию по ушедшим временам, фактически – желание вернуть всё то, что мы сегодня называем лжесоциализмом. Напомню: в политике большинство людей было склонно считать только до двух. Это не умозрительный вывод, это эмпирически установленный факт. Настоящего социализма в нашем понимании они себе не представляли, потому что никогда его не видели, и их логическую ошибку можно обозначить так: чего не было, того и не будет, потому что раз не было, значит, не может быть. «При социализме, – рассуждали другие (напомню: само слово «лжесоциализм» встречалось в тот период только в произведениях Эрфа Рома и его последователя Тэй Рама) – при социализме я не голодал, работал на одной работе и иногда даже ездил отдыхать, а теперь я голодаю, хотя работаю на двух работах, и поехать отдыхать мне не на что. Вывод: хочу обратно.»