Читать онлайн «Княжна Тараканова от Радзинского». Страница 23

Даже если Радзинский скептически относится к приведенной версии, ему все же следовало информировать о ней читателей. Описанная же автором сцена почерпнута из книги "Вокруг трона" Ксаверия Валишевского, известного популярного писателя прошлого века жившего во Франции и сочинявшего для развлечения парижской публики самые невероятные истории из русской жизни с "национальным колоритом" вроде голой Анны Ивановны, валявшейся в Курляндии на медвежьей шкуре, или Потемкина, явившегося императрице в рубище и веригах. Григорий Александрович, в реальности умевший держаться с редким достоинством, ни чем не напоминал Распутина из советского фильма "Агония" и в грязные лужи не падал.

На закуску еще один важный момент, касающийся семейной жизни Екатерины и Потемкина. В те самые семь дней в июле 1775 г., когда, по версии Радзинского, Екатерина ускакала в мужском платье из Москвы в Петербург, чтоб свидеться с самозванкой, императрица уединилась в своих покоях, чтобы... иметь возможность спокойно родить дочь, названную Елизаветой Григорьевной Темкиной и появившуюся на свет в ночь с 12 на 13 июля. Хороша была бы мать, в родильной горячке несущаяся в столицу поболтать с "авантюрьерой" о своем, о женском. Жаль, что Радзинский как-то упустил этот момент. Какая эффектная ситуация: две непримиримые соперницы и обе на сносях; их дети - страшная государственная тайна; одна мать - жертва другой матери, а судьбы девочки и мальчика похожи - им расти вдали от материнской ласки. Какой роман в стиле немецкого романтизма XIX в. можно было бы закатить! Слава Богу, наш автор слабо ориентируется в материале, а то бы...

Особенно же возмутительно выглядит история с попыткой Потемкина заставить Государственный Совет осудить Григория Григорьевича Орлова за брак с двоюродной сестрой Екатериной Николаевной Зиновьевой. Вот как это описано у Радзинского:

"- Гришка-то твой, Орлов, - начинает меж тем Марья Саввишна рассказывать петербургские новости, - совсем с ума посходил. Хочет жениться на Зиновьевой Катьке, фрейлине, сестре своей двоюродной. Образумь его, матушка! Святое церковное постановление нарушает: сестра ведь. Не пройдет ему сейчас, это ведь не раньше.

- Да, это ты права. Пожалуй, они не простят ему, - задумчиво говорит Екатерина. И добавляет: - Да разве их, Орловых, остановишь? Безумны в желаниях и удовольствиях!

- Останови его, матушка. Погибнет он. - И Марья Саввишна зашептала: Григорий Александрович Потемкин Совет решил собрать... Как Гришка-то поженится - Совет сразу будет. Брак отменят, а их обоих в монастырь постригут."

Да, ничего не скажешь, злобный, мстительный человек - князь тьмы, одним словом. Только что кровь по ночам не пьет и на шабаши к хорошеньким ведьмам не летает. А почему, собственно, нет? Есть же добрая старая масонская традиция такой трактовки образа Потемкина, зафиксированная в анонимном политическом памфлете "Пансальвин и Миранда". Досадно, что Радзинский ее упустил! Был бы еще один кадавр в его коллекции. Пожалуй, самого холопствующего цареубийцу Алексея Орлова мог затмить чернотой души. И опять спросим себя: а что в реальности было с этим браком?

А реальность как всегда, не только интереснее, чище и светлее, она, по какому-то роковому для Радзинского стечению обстоятельств, снова принципиально противоположна нарисованной им картине. "Подлец" Потемкин, "бьющий лежачего", оказывается просил за Орлова Екатерину II в личной записке, ответ на которую императрицы опубликован, и Радзинский, коль уж цитирует другие документы из того же издания, не мог его не видеть. Князь Потемкин оставался политическим противником Орловых, но в молодости с Григорием Григорьевичем его связывала дружба, и в последующие годы обоих, не смотря на противостояние группировок, продолжало по-человечески тянуть друг к другу. В тяжелый для Григория момент, когда он, уже лишившись власти, оказался беззащитен перед другими крупными вельможами, Потемкин сумел перешагнуть через старые обиды и просто пожалеть бывшего друга и уже бывшего врага, ибо "лежачего" действительно не бьют.

Князь просил императрицу сделать Екатерину Николаевну статс-дамой и тем самым признать брак и оградить молодых от грозившего им приговора. Ситуация была серьезная, на Орлова ополчился почти весь Государственный Совет, Синод тоже был в возмущении. Екатерина какое-то время колебалась. Ее ответная записка Потемкину отражает эту нерешительность. "Я люблю иметь разум и весь свет на своей стороне и своих друзей, - пишет она, - и не люблю оказывать милости, из-за которых вытягиваются лица у многих. Это увеличит число завистников князя и заставит шуметь его врагов". Однако колебания Екатерины продолжались недолго. Она не стала подписывать решение Государственного Совета об осуждении молодоженов и пострижении их в монастырь.

Впрочем, впереди читателей ждет еще более увлекательная метаморфоза. Оказывается, Григорий Орлов и был настоящим похитителем настоящей же княжны Таракановой, а все, что вытворял в Ливорно его брат - так, шуточки, проба пера. Справедливости ради скажем, что подобная версия действительно промелькнула в исторической литературе, однако не нашла сторонников, поскольку строилась на в высшей степени странном рассуждении - раз Орлов с женой недолго пробыл в первой заграничной поездке, значит именно он и украл дочь Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского. Реальность существования этой дочери, естественно, в расчет не принималась. Зато после похищения Григория замучила совесть и в конце концов он покончил жизнь самоубийством, как живописно и повествует о том Радзинский.

Дорогой читатель, ты не устал? Я очень устала от бесконечного вранья. Кажется, стоит перейти к заключительной фазе нашего рассказа.

11

СТРАШЕН ИЛИ СМЕШОН РАДЗИНСКИЙ?

В мои школьные годы была такая тема сочинений по литературе: "Страшен или смешен Молчалин?", и естественно ученик должен был из кожи вон вылезти, чтоб доказать: страшен, ох как страшен. В современной российской художественной исторической литературе профессионалов мало. Сочетать бойкое перо с обширными знаниями - задача трудная. Поэтому так или иначе ошибки встречаются в любой историческом романе или популярной книге. Даты, имена, события безбожно перевираются. Ну и что?

Вспомните Дюма, поместившего Ливерпуль вглубь Англии. Вспомните Льва Тостого, наделавшего в "Войне и Мире" столько исторических ляпов, что на него ополчились доживавшие свой век ветераны Бородина. Этот список можно продолжить самыми яркими именами отечественной и зарубежной классики. Пушкин, Мережковский, Алексей Толстой... Кто же без греха?

Кроме того, существует право автора изображать художественную реальность так, как он ее видит. Роман - не монография. Так почему же мы накинулись на Радзинского?