Читать онлайн «Тигр, тигр, светло горящий !». Страница 49

В испуге, что его могут оставить здесь навсегда, Мармелад быстренько сбегал под кустик и снова юркнул в приоткрытую дверь магазина. Там его уже ждала поставленная на пол, предварительно очищенный от книг, большая эмалированная миска молока и Мармелад с тихим наслаждением погрузил в нее свою морду.

Обустроив щенка, мы с чувством глубокого удовлетворения вернулись к прерванной беседе.

- Нельзя сказать, что книги сегодня никто не покупает. У меня есть узкий круг постоянных клиентов - старички и бабушки, еще ценящие этот вид товара. Интересы их весьма специфичны, а материальные возможности в наше время сумасшедших цен и низких пенсий, очень ограничены. Они мне дают заказы, а потом потихоньку выкупают по книжке в год. Это тоже вносит лепту в мой небольшой беспорядок. Но, в основном, вина конечно лежит на мне. Стоит узнать о только что вышедшей интересной книге и сразу хочется ее иметь. Даже не на продажу, а просто для себя. Собирательство книг, знаешь, затягивает пуще любого другого вида коллекционирования. Фарфор, марки, мебель малофункциональны. Ими можно только любоваться, гладить, переставлять с места на место, рассматривать в лупу. Использовать их по прямому назначению невозможно. Ни у одного коллекционера не хватит духа есть яичницу из антикварного сервиза, расплачиваться в магазине антикой и хранить свое белье в шкафу, некогда принадлежащему Георгу Пятому. Это самый обычный вещизм и плюшкинизм. Книги же можно и нужно читать. К тому же они гораздо красивее всяких этих побитых тарелок, червивой мебели и фальшивого серебра.

- Так ты все это держишь и покупаешь для себя!, - озарило меня. Неудивительно, что он так ласково встречает потенциальных покупателей представьте, что к вам домой приходят незнакомые люди и начинают прицениваться к вашему любимому кухонному комбайну.

- По большей степени для себя. Но есть двойные экземпляры и если хочешь посмотреть...

- Нет, нет, нет, - поднял я руки.

- Как хочешь, - с облегчением сказал Мартин.

- Это страсть, - признался внезапно он с грустью и раскаянием в голосе, после того, как мы абсорбировали (передо мной маячил том "Высшей химии" Бородова) по паре чашечек кофе-гляссе в компании со ста граммами армянского коньяка (который я терпеть не могу, но почему-то считающийся лучшим после "Наполеона" и "Гурмана"), что вообщем-то склоняло к дружеской беседе, страсть и зависимость похуже наркотической. Да книголюб, как и все коллекционеры и является особой разновидностью наркомана. Он также не может жить без объекта своего вожделения - без книг, его потребность в приобретении новых книг со временем возрастает так же, как наркоман постепенно привыкает к дозе и ему требуется все больше и больше, причем растущие же размеры его личной библиотеки никак не умиряют его аппетит, а лишь разжигают его. Время кайфа от приобретения каждого нового экземпляра быстро сокращается, а время ломки - увеличивается, когда желание купить новую книгу, вот эту самую, самую лучшую, самую ценную, потому что ее у тебя пока нет, от этого желания, вожделения трясутся руки, все мысли заняты просчетом сложной комбинации, в результате которой ты станешь обладателем восьми томов "Истории человечества" Гельмольта, издательства "Просвещение", 1905 года, а так же изысканием финансовых резервов, с помощью которых необходимо будет заткнуть здоровенную дыру в семейном бюджете. И тебе не хочется ни есть, ни пить, ни женщины и это мучительное время все увеличивается и ты каждый раз даешь себе слово, что вот этот раз самый последний, говоришь жене, что вот этот том Неймана "Мироздание" - самый желанный в твоей коллекции и после него уже никакие Бремы, Верны, Гааке, Брокгаузы и Ефроны тебя уже никогда не заинтересуют и все эти клятвы, благие намерения, обещания нарушаются в следующее же мгновение. Причем. что самое интересное и жутковатое, - с какого-то критического момента ты перестаешь читать свои книги. Сначала ты не успеваешь это делать, всецело поглощенный своими изысканиями. Затем не хочешь этого вполне сознательно - тебе кажется, что сняв с полки изумительно изданный томик Кафки ты нарушишь его очарования, лишишь его тайны. Этим ты лишаешь себя великого наслаждения наслаждения предвкушением. Праздник ожидания праздника минует тебя и ты с разочарованием поставишь том на полку с тем, чтобы уже больше никогда не снимать его оттуда - в нем нет той тайны, невинности и независимости от тебя. Ты как Скупой рыцарь - желание обладать пересиливает все остальное.

- Да, - сказал я, удрученный этим монологом, и стремясь заполнить возникшую паузу, - прочитать все это вы не скоро сумеете.

- А я это вообще не смогу, - улыбнулся одними губами Мартин и снял свои очки. Чашечка повалилась из моих рук и мягко упала на книжный ковер, а я не знал что мне делать - орать от ужаса или смеяться идиотским смехом. Противоречивые желания накоротко замкнулись в моей голове и я только и мог, что судорожно открывать и закрывать рот, как щедринский карась.

Мартин, эта гора мускулов, этот писаный красавец а-ля Чунгачгук, этот заботливый хозяин со странной походкой, и совершенно сумасшедший книголюб был давно и безнадежно слеп - кто-то хорошо и аккуратно прошелся по его глазам десантным скорчером, ювелирно выпотрошив его глазницы, но милосердно оставив его лицо все таким же красивым.

Глава восьмая. ИСТОРИК. Париж, октябрь 57-го

Все возвращается на круги своя, думала Анастасия, сидя в кафе "Махаон", что на набережной Сены в районе Пюто, на противоположном берегу которой раскинулся пожухлый и пустынный Булонский лес, и разглядывая булыжную мостовую, по которой текли обильные водяные потоки. Камни здесь положили при Людовике ХIII, а асфальт поверх них - при генерале де Голле. Видно кто-то в мэрии пытался заработать симпатии автомобилистов и превратить неудобную брусчатку, калечащую машины невыносимой тряской в удобную, гладкую автостраду. Удалась эта попытка - неизвестно, но больше в этом районе дороги не портили, а после того как наземный транспорт исчез, хваленый лионский асфальт размок, рассохся и дождями сносился в сточные колодцы, обнажая несокрушимый королевский гранит.

Дождь зарядил еще с утра и кафе, довольно популярное у парижан в хорошую погоду, сейчас пустовало. Хозяйка заведения, госпожа Аронакс, (которую завсегдатаи называли просто Натали) варила за стойкой в барханах раскаленного песка кофе по-турецки и пыталась сдерживать зевоту. Кофе варилось для пожилого мужчины в безукоризненном костюме с бабочкой и непонятной карточкой в пластике, прикрепленной к лацкану пиджака. Еще одна парочка молодых людей сидела за столиком посреди зала, ела арбуз и о чем-то тихо переговаривалась. Анастасия расположилась на своем любимом месте у окна, ждала Кирилла и смотрела на дождь. Кофе давно остыл, но океан грусти все еще не отпускал ее из своих объятий. Дождь она очень любила и в детстве ее любимым занятием было усесться на подоконник, отгородится от пустой комнаты шторой и, смотря на водяные струи бегущие по стеклу и до неузнаваемости искажающие окружающий мир, приговаривать детское заклинание: "Дождик, дождик, пуще, дам тебе гущи".