Читать онлайн «Тигр, тигр, светло горящий !». Страница 32

- Сложно сказать, - ответил он наконец, - все будет от тебя самого и твоего желания написать эту чертову книгу. Но сначала все по порядку.

Во все времена властью обладали те, кто владел информацией. Поэтому в любой компании, особенно относящейся к средствам массовой информации, самых могущественных людей, как правило, двое - сам хозяин, или топ-менеджер (этот факт известен всякому) и - хранитель архива (этот факт мало кому знаком). Для многих людей, привыкших отождествлять символы власти, как то: шикарный автомобиль, трехэтажное бунгало и персональную гробницу, с самой властью вышеприведенное утверждение не является очевидным в силу его прагматичности. Люди любят принцев и принцесс, но потом, почему-то, изменяют им с их конюхами и служанками.

Моисей, как человек прагматичный, всегда утверждал, что на любой работе надо перво-наперво выучить расположение трех комнат - своего кабинета, кабинета своего начальника и сортира, и быть в хороших отношениях с тремя людьми - с президентом, с привратником и с его собакой.

Именно это ноу-хау позволяет Эпштейну добывать такую информацию, которой порой не владеет Директорат Евро-Азиатского Конгломерата. Надо быть ближе к народу, друзья! В моем агенте умер незаурядный шпион и журналист.

Естественно, Моисей не собирался звонить после нашего разговора в такую рань (да и в любое другое время) Президенту ТВФ или Вице-президенту и трясти их за грудки (или груди), требуя вернуть бедному Кириллу Малхонски его интеллектуальную собственность. Он позвонил совсем незаметному, очень скромному пожилому человеку по имени Святослав Александрович Милославцев, которого мучает бессонница, из-за чего он с большим удовольствием остается дежурить на ночь в архивном отделе ТВФ. Милый старичок почти всю свою жизнь проработал архивариусом компании, был знаком с ее первым президентом незабываемой Яной Брош, имел многочисленные благодарности от Правления за беспорочный труд, не рвался в начальники, держал язык за зубами и исправно платил профсоюзные взносы. Все это позволило ему пересидеть шестерых Директоров, два дружеских и одно агрессивное поглощения другими телекомпаниями, национализацию и приватизацию, взлеты и падения, путчи и революции внутри нашего маленького столичного государства.

Моисей получил Милославцева в наследство от брата и, помнится, месяц сверкал от счастья, сорил деньгами и делился со мной компроматом на высших чинов ЕАКа. Он регулярно звонил старику, болтал с ним по ночам, с интересом выслушивал воспоминания и сентенции, посылал подарки и советовался. Как и все одинокие люди, Святослав Александрович истосковался по вниманию и души не чаял в своем собеседнике. К тому же Моисею хватило ума не предлагать ему деньги за те услуги, которые он оказывает, консультируя фирму "Эпштейн и Эпштейн".

Точное содержание разговора Моисей не стал мне передавать, так как тянулся он четыре с лишнем часа и собеседники при этом обсудили обширнейший круг проблем, затронули невероятное количество тем, выпили неисчислимый объем черного кофе, чокаясь через интерактивный экран видеофона, описали в подробностях друг другу симптомы одолевающих их болезней, кляня судьбу и проклятую старость, что особенно веско звучало из уст тридцатисемилетнего Моисея, пышущего здоровьем и оптимизмом, скурили около полукилометра любимой обоими "Лайки" (которую до этого Эпштейн на дух не переносил), поспорили о достоинствах брюнеток и блондинок (оба были большими экспертами в этой области, так как в силу религиозных убеждений исповедовали единобрачие).

Нельзя сказать, что наш Моисей был настолько беспринципным, что ради получения нужной ему информации прикидывался перед доверчивым Святославом Александровичем заядлым курильщиком и хроническим бабником. Он очень хорошо умел улавливать желания своего собеседника и вел точно в соответствии с его ожиданиями, чем несказанно располагал визави к себе. В психологии такой паттерн зовется "отзеркаливание" и Эпштейн в совершенстве владел этим искусством.

Со мной он вживался в образ этакого грубоватого и прямого деляги, честного, но и не упускающего собственной выгоды. То есть был таким, каким я всегда неосознанно, может быть, желал видеть своего литературного агента. С женой он был нежным, мягким, набожным отцом семейства, находящегося под каблучком своей половинки. Но она бы здорово удивилась бы, увидев своего Моисея в кабинете у издателя из "Пингвина" или "Терры". Там он был акулой в бассейне с жирными селедками - стремительный, непреклонный, просчитывающий весь контракт в уме и щелкавший юридическую казуистику как семечки.

Прирожденное хамелеонство было еще одним секретом его успеха. И он понимал, что на Святослава Александровича ни в коем случае нельзя давить. То, что нам нужно, должно естественно возникнуть в процессе болтовни двух измученных до зевоты бессонницей мужчин. Пока его язык безостановочно чесал, Моисей лихорадочно просчитывал направления разговора, которые могли вывести его на злополучную запись. Несколько раз он оказывался совсем близко к цели, когда разговор касался Спутников, репертуара ТВФ и цейлонского чая (если первые две темы, в моем представлении, еще как-то могли навести на след, то последняя комбинация была вне моего разумения). Но разговор уводил их в сторону и приходилось начинать новый гамбит.

Конечно, время не тратилось попусту - Моисей выудил множество интересных фактов и это четырехчасовое ток-шоу дало ему работы на долгие месяцы для разработки и анализа подвалившего колондайка новой информации. Но главной цели он все не мог никак достичь.

Наконец он стал подумывать о нарушении своих строгих правил и уже собирался спросить неутомимого старичка прямо в лоб - что он знает о "европейском деле" и нельзя ли извлечь эту запись из архива. Время к тому же поджимало - близилась пересменка и старому архивариусу уже пора было отправляться домой, да и силы Эпштейна иссякали. Но тут сам Святослав Александрович заговорил о К. Малхонски. Он критически оценил творческое наследие автора, похвалил того за реализм и точность деталей, посетовал на слабость фантазии и прямолинейность характеров, пожалел, что тот отошел от дел (как он слышал) и не желает больше браться за перо.

Поначалу, не уловив о ком идет речь, Моисей лишь поддакивал этому доморощенному критику, размышляя о своей горькой судьбине, никак не желавшей дать ему в руки золотой ключик к разрешению заковыристой проблемы. Потом, услышав имя Малхонски, он не поверил своим ушам, решив, что грезит наяву. А когда архивариус стал сожалеть о безвременно прерванной карьере, Моисей с трудом подавил в себе желание заорать знаменитое - "Есть такая партия! ". Секунду поколебавшись, он стал "продавать" меня.