Читать онлайн ««Если», 1996 № 12». Страница 48

С резкими возражениями выступил лишь товарищ Троцкий, еще с дореволюционного времени недолюбливавший Владимира Ильича и не без оснований полагавший, что поспешно создаваемый культ его личного и политического соперника может быть в дальнейшем использован в борьбе против него.

Так оно и вышло. Однако товарищ Троцкий по обыкновению остался в меньшинстве, и уже летом 1923 года шестеренки закрутились: в обстановке жесточайшей секретности началась так называемая «Тибетская операция» НКВД. Никаких следов этой операции в архивах НКВД, видимо, не сохранилось, невозможно установить даже фамилии конкретных ее исполнителей, эти люди исчезли, как и многое, связанное с данным делом. Тайна, видимо, сжигала дотла почти всех прикоснувшихся к ней. О степени секретности акции можно судить по тому, что хотя проводилась она недавно образованным Главным политическим управлением, но практическое руководство осуществлял не Комиссариат внутренних дел, а непосредственно ЦИК, точнее товарищ Сталин, занимавший тогда малозаметную должность Наркома по делам национальностей. Я не понял, почему в качестве источника магической мудрости был выбран Тибет. Бальзамирование с целью сохранения тела практиковалось еще в Древнем Египте, экспонируемые по всему миру мумии являлись наглядным доказательством этого, и намного логичнее было бы отправиться в Каир, а не в Лхасу. Возможно, определенную роль здесь сыграла международная обстановка: в Египте еще хозяйничали англичане, а Тибет уже почти десять лет существовал как независимое государство. Возможно, наличествовали и какие-то иные причины. Так или иначе, но в конце 1923 года в прессе промелькнуло известие о прибытии в революционную Москву представителей трудового Востока.

Правда, это была единственная заметка. Больше о монахах «братского Тибета» газеты не упоминали. Дальнейшая их судьба неизвестна. Были ли им подарены священные тибетские рукописи, хранимые в коллекциях Эрмитажа (а исчезновение где-то в 20-х годах «Избранного пути» до сих пор остается загадкой тибетологии), или они, как и многие, растворились в недрах уже зарождающегося ГУЛАГа? С равным успехом могло произойти и то, и другое. Известно лишь, что на другой день после смерти гражданина Ульянова, когда профессор А. И. Абрикосов приступил к первичному бальзамированию тела (между прочим, имея целью лишь сохранение его до дня похорон), дача в Горках была окружена частями НКВД, начинавшие извлечение мозга специалисты были отстранены, а в гостиную, по воспоминаниям помощника Абрикосова, под охраной чекистов вошли трое мужчин «явно восточного типа».

Странное впечатление, должно быть, производили эти монахи на улицах тогдашней Москвы — с бритыми загорелыми черепами, в синих тогах, оставляющих голым одно плечо, с реликвариями, в сандалиях на босу ногу. Впрочем, в том смешении языков и народов, каковое представляла собой Москва 1923 года, особого удивления они, наверное, не вызывали. Тем более что им вряд ли разрешали свободно бродить по улицам. Сохранилась легенда о «сеансе омоложения», который они дали некоторым членам ЦИКа. Вероятно, этим можно объяснить долголетие многих видных большевиков. Разумеется, тех из них, кто умер естественной смертью. (Кстати, Троцкий отказался участвовать в этом «постыдном для революционера мероприятии»). Основное же время монахи проводили во внутренних покоях Кремля — в охраняемом помещении, где позже была оборудована личная квартира товарища Сталина.

И, наверное, еще более странное впечатление производили они в январских заснеженных Горках. Вероятно, они должны были осуществить бальзамирование, то есть простое сохранение тела. Но из-за патологического недоверия большевиков к так называемым «буржуазным специалистам» переводить поручили не крупнейшему в России знатоку тибетского языка профессору Бахвалову, а революционно настроенному студенту третьего курса, разумеется, уже в какой-то мере постигшему основы грамматики, но представления не имевшему о глубинах живого языка. В результате задача им была сформулирована как полное поддержание сомы, что в тибетской священной практике весьма далеко от собственно бальзамирования. Интересно, что, по воспоминаниям самого студента, сохранившимся в единственном экземпляре в отделе рукописей Государственной публичной библиотеки (вероятно, прохлопанным НКВД и впоследствии отысканным Рабиковым), старший из тибетских монахов — сухонький, напоминающий тогда еще безвестного Махатму Ганди, перед тем как начать обряд, дважды вежливо уточнял, добиваются ли мудрые хозяева именно «полного поддержания», а не подозревавший об очевидном для специалиста смысле студент подтверждал, что да, именно это от них и требуется. И тогда тот же старший монах достал мапу из холщовой сумки, двое его помощников разложили на специальном коврике причудливые деревянные инструменты, и из ярко освещенной гостиной, принадлежавшей некогда московскому градоначальнику Рейнботу, понеслись пронзительные и вместе с тем заунывные тантры, проникая сквозь зимние рамы, оплетая березы в снегу, полотно пушистых нетронутых сугробов парка, вязь чугунных ворот, придавленный испугом кустарник и охранников НКВД, стынущих в собачьих дохах на крещенском морозе…

Трудно с точностью определить, когда началась собственная жизнь Мумии. Рабиков полагал (а все комментарии к документам, все соображения, вложенные в папку на отдельных листочках, все пометки на полях и многочисленные подчеркивания я для простоты изложения приписывал именно Рабикову), что по крайней мере до 1929 года она пребывала в состоянии, близком к летаргии. Может быть, это был период накопления сил, нечто вроде стадии куколки, которую проходят некоторые насекомые, а, быть может, она пока не получала необходимого ей жизненного обеспечения. Энергетика Мумии была прояснена значительно позже, и возникшая почти пятилетняя пауза действительно не отмечена никакими событиями. Мумия, конечно, могла сыграть определенную роль в непонятном даже для членов ЦК возвышении Сталина, но сама эта роль была, скорее всего, на уровне животных инстинктов. Внешне первый Генеральный секретарь Мумией не интересовался, никаких контактов между ними в этот период не зарегистрировано, но не следует забывать, что именно Сталин руководил «Тибетской операцией» НКВД и поэтому он мог оказаться для Мумии самым подходящим «реципиентом». Во всяком случае, многие мемуаристы тех лет отмечают, что в моменты наиболее острого противостояния генсека товарищу Троцкому, Лев Давидович странным образом утрачивал свои блестящие бойцовские качества — дар оратора, снискавший ему миллионы поклонников, гипнотизм вождя, не раз проявленный на фронтах гражданской войны — и впадал в нерешительность и сомнения, вовсе ему не свойственные. Он в такие периоды словно тускнел как личность. По свидетельству ближайших соратников, жаловался на внезапные головокружения. Приглашаемые врачи диагностировали резкую астению. А поскольку как раз яркие свойства личности давали ему преимущества над политическими соперниками, то, наверное, можно предполагать, что даже слабое воздействие некробиоза оказало в неопределенной обстановке тех лет решающее влияние.