Читать онлайн «Любовник-Фантом (сборник)». Страница 126

— Нет, нет! Сейчас — нет. Был когда-то. Я от всего этого отказался, — ответил он, стоя спиной к огню и глядя себе под ноги, на шкуру белого медведя. — Я… у меня теперь нет на это времени, — добавил он, словно его слова нуждались в дальнейшем объяснении. — Женатый человек, так что… Не хотите ли подняться в свои комнаты? — неожиданно перебил он себя. — Одну из них я освободил от, мебели, чтобы вы могли в ней писать. Моя жена сказала, что вы предпочтете северный свет. Если эта комната вас не устроит, вы можете выбрать любую другую.

Вслед за ним я вышел из кабинета и снова пересек просторный холл. Не прошло и минуты, как из головы моей вылетели все мысли о мистере и миссис Оук и о том, как скучно будет писать их портреты: меня совершенно пленила красота этого дома, который я рисовал в своем воображении современным и филистерским. Без всякого преувеличения, это был самый прекрасный образец старинного английского помещичьего дома, какой мне только приходилось видеть, совершенно великолепный в своей первозданной красоте и отлично сохранившийся. Из большого холла, где в глаза бросался громадный камин из серого и черного камня с тонкой резьбой и инкрустацией, а также ряды семейных портретов, занимавшие все пространство от стенных панелей до дубового потолка, сводчатого и ребристого, как корабельный корпус, вела вверх широченная пологая лестница с перилами, венчавшимися у пролетов резными геральдическими чудовищами; стена у лестницы была украшена дубовой резьбой с изображениями орнаментальных щитов, листьев и мифологических сценок, покрашенной в поблекшие красно-синие цвета и отделанной потускневшим золотом. Она отлично гармонировала с выцветшими сине-золотыми красками тисненой кожаной обивки, доходившей до карниза, тоже искусно подкрашенного и позолоченного. Рыцарские доспехи с прекрасно выполненной насечкой выглядели так — при том, что на них не было ни пятнышка ржавчины, — будто к ним не прикасалась рука современного человека; даже персидские ковры под ногами были работы XVI века. Сегодняшнему дню принадлежали только большие букеты цветов и папоротника в низких майоликовых вазах на лестничных площадках. Во всем доме царила мертвая тишина, лишь снизу донесся бой старинных часов — серебристый звон, похожий на журчание фонтана в итальянском дворце.

Мне почудилось, что меня ведут по чертогу Спящей Красавицы.

— Какой великолепный дом! — воскликнул я, следуя за хозяином по длинному коридору, также обитому кожей, обшитому резными панелями и обставленному старинными сундуками для приданого и стульями, словно взятыми с одного из полотен Ван Дейка. У меня сложилось безошибочное впечатление, что все это — настоящее и неподдельное, без малейшего намека на ту фальшивую красивость, которую модные декораторские мастерские насаждают в домах эстетствующих богачей. Мистер Оук понял меня по-своему.

— Да, отличный старый дом, — сказал он, — только великоват для нас. Видите ли, здоровье моей жены не позволяет нам часто принимать гостей, а детей у нас нет.

В его голосе мне послышалась жалоба, и он, явно испугавшись, что выдал себя, тотчас же добавил:

— Знаете, лично я терпеть не могу детей; не понимаю, как это можно любить их.

Если у человека бывает на лице написано, что он говорит неправду, мысленно сказал я себе, то мистер Оук из Оукхерста явил сейчас наглядный тому пример.

Как только он оставил меня в одной из двух отведенных мне комнат, я бросился в кресло и попытался сосредоточить мысли на том необычайно сильном впечатлении, которое произвел этот дом на меня, воспламенив мое воображение.

Я очень чувствителен к подобным впечатлениям, и ничто — если не считать приступов острого интереса, вызываемых иной раз в моем воображении необычайными, странными личностями, — не действует на меня так покоряюще, как очарование, более спокойное и созерцательное, художественно совершенного и неординарного дома. Сидеть в комнате, подобной той, в которой я сидел, где мягко переливаются в сумерках серые, сиреневые и пурпурные тканые фигуры на шпалерах, неясно вырисовывается посреди комнаты огромная кровать со столбиками и пологом, мерцают красные угольки в камине под широкой инкрустированной каминной доской работы итальянских резчиков, витает смутный аромат лепестков розы и других благовоний, что были положены в фарфоровые вазы руками женщин, давным-давно покинувших этот свет, а снизу время от времени доносится слабый серебристый звон часов, наигрывающих мелодию забытых дней, значит испытывать чувственное наслаждение совершенно особого рода, необычное, сложное и не поддающееся описанию — это что-то вроде наркотического опьянения от опиума или гашиша, и для того, чтобы передать другим мои ощущения, понадобился бы гений Бодлера, утонченный и пьянящий.

Переодевшись к обеду, я снова сел в кресло и опять погрузился в мечтательную задумчивость, перебирая в памяти все эти прошлые впечатления — они казались выцветшими, как фигуры на шпалерах, но все еще теплыми, как угли в камине, все еще нежными и тонкими, как аромат засохших розовых лепестков и раскрошившихся благовоний в фарфоровых вазах, — впитывая их в себя и опьяняясь ими. Об Оуке и его жене я совсем не думал; я ощущал себя как бы в полном одиночестве, оторванным от мира, изолированным от него в этом экзотическом наслаждении.

Мало-помалу красные угольки в камине подернулись пеплом, фигуры на шпалерах погрузились в тень, кровать со столбиками и пологом приняла все более смутные очертания, и комната все больше тонула в серых сумерках. Мой взор, блуждая, задержался на окне с выступом, за стеклами которого между каменных средников простиралось серо-коричневое пространство жухлой и мокрой травы с отдельно растущими могучими дубами, а вдалеке, за зубчатой кромкой темных елей, закат окрашивал мокрое небо в багровые тона. И сквозь шум ливня, барабанившего по листьям плюща, снаружи доносилось то тише, то громче монотонное блеяние ягнят, разлученных с матками, — жалобный, дрожащий крик; наполняющий душу суеверным ужасом.

Внезапно раздавшийся стук в дверь заставил меня вздрогнуть.

— Вы не слышали гонг к обеду? — вопросил голос мистера Оука.

Я совершенно забыл о его существовании!

Пожалуй, я не смогу восстановить то первое впечатление, которое произвела на меня миссис Оук. Попытайся я припомнить его, оно оказалось бы полностью окрашенным моим последующим знанием ее: ведь не могли же с самого начала пробудиться во мне тот странный интерес и восхищение, которые очень скоро вызвала у меня эта необыкновенная женщина. Интерес и восхищение, поймите меня правильно, весьма своеобразные, поскольку и сама она была женщиной весьма своеобразной, а я, если на то пошло, тоже довольно своеобразный мужчина. Но я смогу лучше объяснить это позже.