Читать онлайн «Девушка из золотого атома (сборник)». Страница 37

— Это, — сказал он, — из рода вещей, о существовании которых я до сих пор и не подозревал. Такое мне никогда не удавалось изобразить даже в самых фантастических рисунках.

Мы говорили мало, пока спускались вдоль ряда валунов к равнине. Вдали, за высокими величественными деревьями с пышной листвой, золотисто-коричневый туман рассеялся, и показался нескончаемый горизонт. Поверх него в глубь янтарного неба уходили наслоения сверкающих кругов и всполохов. Будто занавес отгораживал этот неизвестный нам мир.

Мы пересекли равнину и оказались в пределах слышимости колдовской музыки. Я предупредил Эббонли, чтобы он заложил ватой уши, но тот отказался.

— Не хочу притуплять новые ощущения, которые могу испытать, — заявил он.

Мы вошли в город. Мой товарищ приходил в настоящий экстаз при виде исполинских зданий и существ. Я также заметил, что музыка овладела его сознанием: взгляд его стал неподвижным и рассеянным, как у почитателей опиума.

Вначале он без конца толковал об архитектуре и обгонявших нас разнообразных существах, обращая мое внимание на незамеченные до этого детали. Однако по мере приближения к Храму Пламени его интерес слабел. Замечания его стали реже и короче, и, казалось, он даже не слышит моих. Было видно, что мелодия окончательно обворожила его.

Как и во время моего последнего посещения, к святилищу спешили толпы паломников, а оттуда возвращались лишь единицы. Большинство этих созданий принадлежали к эволюционировавшим видам, которые я уже видел. Среди неизвестных мне помню одно дивное существо с небесно-голубыми, отливающими золотом крыльями, похожими на крылья гигантского чешуекрылого насекомого, и сверкающими, как две жемчужины, глазами, которые, похоже, были созданы для того, чтобы отражать великолепие какого-то райского мира.

Как и в прошлый раз, я ощутил опьяняющее и завораживающее порабощение, постепенное отключение мыслей и чувств, между тем как музыка действовала на мозг, словно неуловимый сильнейший яд. Приняв обычные меры предосторожности, я был меньше подвержен этому влиянию, чем мой спутник, но позабыл о некоторых вещах, в частности о моем беспокойстве, когда Эббонли отказался применить тот же метод защиты, что и я. Я перестал думать о подстерегавшей нас опасности, а если и думал, то как о чем-то отдаленном и не материальном.

Улицы напоминали бесконечный, чудовищно запутанный лабиринт. Но музыка неумолимо направляла нас, появлялись все новые и новые паломники. Словно подхваченные стремительным потоком, мы неслись к своей цели.

Когда мы шли вдоль гигантских колонн вдоль зала, приближаясь к обители пылающего фонтана, я на мгновение осознал нависшую над нами угрозу и снова попытался предупредить Эббонли. Но все мои предостережения и протесты были напрасными: он оставался глух, как механическая кукла, и воспринимал лишь звуки смертоносной музыки. Выражение лица и движения его были, как у лунатика. Даже когда я его схватил и изо всех сил встряхнул, он и бровью не повел.

Толпа паломников была побольше, чем в мое первое посещение. Когда мы вошли, фонтан чистого голубоватого пламени поднимался равномерно и распевал с неистовым жаром звезды, одиноко горящей в ночном небе. Очаровательной мелодией он опять воспевал прелесть кончины в величественных языках Пламени, радость и торжественность мгновенного единения с его примитивной сущностью.

Пламя достигло апогея, его гипнотическое притяжение было почти непреодолимо. Многие из наших спутников не устояли, и первым принесло себя в жертву огромное чешуекрылое насекомое. За ним бросились четыре других существа, принадлежавших к разным эволюционировавшим видам.

Находясь частично в зависимости от музыки и стараясь не поддаться ее смертельным чарам, я почти забыл о Эббонли. И было уже слишком поздно даже для того, чтобы подумать о его спасении; внезапно он устремился вперед огромными прыжками, будто выполняя первые па какого-то священного танца, и бросился вниз головой в Пламя. Огонь охватил его, ослепительно вспыхнул, и — все.

Медленно, словно исходящее из оцепеневших нервных центров, ощущение страха достигло моего сознания, помогая избавиться от опасного месмеризма. Я отвернулся, в то время как многие создания следовали примеру Эббонли, и бросился вон из святилища и города. Не знаю почему, но чем дальше я удалялся, чем быстрее рассеивался мой страх, тем все настойчивее я ловил себя на мысли, что завидую участи моего товарища, что мне интересно, какие чувства испытывал он в тот момент горения в языках Пламени…

Теперь, когда пишу об этом, спрашиваю себя, почему я вернулся в мир людей. Словами невозможно выразить все то, что я видел и узнал, ту перемену, которая произошла во мне в результате действия непостижимых сил, свойственных миру, которого никогда не видел ни один смертный. Литература — лишь тень. Жизнь с вереницей однообразных монотонных дней нереальна и не имеет значения именно сейчас, когда сравниваю ее с дивной смертью, которую мне предстоит познать, тем славным концом, который меня ожидает.

Я не способен бороться с этой музыкой, настойчиво звучащей в моей памяти. Да, кажется, и нет основания для этого… Завтра же вернусь в город…

Даже после того, как я прочитал дневник моего друга Джайлза Энгарта и перечитал его столько раз, что знал почти наизусть, я, Филип Хастейн, все еще сомневался и не понимал, были изложенные события вымышлены или реальны. Путешествия Энгарта и Эббонли в иное измерение, Город Пламени с его необычными паломниками и жителями, самопожертвование Эббонли и возвращение в Город с той же целью самого рассказчика, о чем он намекал на последних страницах своего дневника, — все это было в духе Энгарта, придумавшего, вероятно, нечто подобное в одном из своих фантастических романов, благодаря которым он и приобрел столь широкую известность. Добавьте к этому явно странный и необычный характер самого повествования и вы легко поймете мои сомнения относительно его правдивости.

Вместе с тем оставалось по-прежнему неразрешенная загадка исчезновения двух этих людей. Оба были известны, один — как писатель, другой — как художник; оба жили в полном достатке, обеспеченно, ни в чем не нуждаясь. При внимательном рассмотрении трудно было объяснить их исчезновение, основываясь на менее необычной или экстраординарной побудительной причине, чем та, о которой говорилось в записях. Вначале, как я уже упоминал в начале этой истории, мне показалось, что все дело наверняка задумано как несколько утонченная шутка; но эта гипотеза становилась все более и более уязвимой по мере того, как проходили недели, месяцы, затем минул год, а предполагаемые шутники все не появлялись.