Читать онлайн «Ужас в музее». Страница 83

Будучи досужим знатоком всего причудливого в искусстве, Стивен Джонс отыскал самого Роджерса в грязном помещении, совмещавшем функции конторы и мастерской и находившемся за сводчатым музейным залом, — сумрачном склепе, куда скудный свет проникал сквозь пыльные окна, похожие на узкие горизонтальные бойницы в толстой кирпичной стене и расположенные вровень с древней булыжной мостовой внутреннего двора. Здесь реставрировались старые экспонаты, и здесь же изготавливались новые. Восковые ноги, руки, головы и торсы лежали в гротескном беспорядке на многочисленных скамьях, а на высоких стеллажах были вперемешку разбросаны свалявшиеся парики, хищно оскаленные челюсти и стеклянные глаза, вперенные в пустоту. На крюках висели самые разные костюмы и наряды, а в одной из ниш громоздились кучи восковых брусков телесного цвета и высились стеллажи, забитые жестяными банками с краской и всевозможными кистями. В центре помещения стояла большая плавильная печь, где воск растапливался для формовки; над печной топкой был установлен на шарнирных креплениях железный бак со сливным лотком, позволяющим выливать расплавленный воск в форму легким прикосновением пальца.

Другие предметы в сем мрачном склепе сложнее поддавались описанию — разрозненные части неких загадочных организмов, которые в собранном виде представляли собой бредовые фантомы, подобные выставленным в зале. В торце помещения находилась массивная дощатая дверь, запертая на громадный висячий замок, а на стене над ней был нарисован престранный символ. Джонс, в прошлом имевший доступ к жуткому «Некрономикону», невольно вздрогнул при виде знакомого знака. Хозяин музея, подумал он, определенно весьма сведущ в заповедных областях сомнительного тайного знания.

Не разочаровал Джонса и разговор с Роджерсом. Последний был высоким, худым, довольно неопрятного вида мужчиной с бледным небритым лицом и горящими черными глазами. Он нисколько не возмутился вторжением незваного гостя, а, напротив, казалось, обрадовался возможности выговориться перед заинтересованным собеседником. В его голосе, на удивление низком и звучном, постоянно слышалось едва сдерживаемое возбуждение, почти болезненное. Джонс уже не удивлялся, что многие считали Роджерса помешанным.

С каждым следующим своим визитом — а с течением недель подобные визиты вошли в обыкновение — Джонс находил Роджерса все более общительным и откровенным. Хозяин музея с самого начала туманно намекал на свою причастность к странным культам и практикам, и впоследствии намеки разрослись до невероятных историй, почти комичных в своей экстравагантности (хотя и подтвержденных несколькими диковинными фотографиями). Одним июньским вечером, когда Джонс принес с собой бутылку превосходного виски и изрядно подпоил своего хозяина, между ними впервые произошел по-настоящему безумный разговор. Роджерс и прежде рассказывал довольно бредовые истории — о таинственных путешествиях в Тибет, во внутренние районы Африки, в Аравийскую пустыню, в долину Амазонки, на Аляску, на малоизвестные острова в южной части Тихого океана — и вдобавок утверждал, что читал такие ужасные полумифические книги, как доисторические «Пнакотикские манускрипты» и «Песнопения Дхол», которые приписывают злобной негуманоидной расе, обитавшей на плато Ленг, но никакие нелепые россказни не могли сравниться по своей дикости с откровениями, изреченными тем июньским вечером под воздействием виски.

Разоткровенничавшись, Роджерс принялся хвастливо намекать, будто он обнаружил в природе некие феномены, доселе никому не известные, и привез с собой из экспедиции осязаемые доказательства своего открытия. Если верить его пьяной болтовне, он продвинулся гораздо дальше всех прочих исследователей в толковании загадочных доисторических книг, в конечном счете приведших его в некие глухие уголки планеты, где скрываются странные реликтовые существа — пережитки геологических эпох и жизненных циклов, имевших место задолго до появления человечества, — в отдельных случаях связанные с другими мирами и измерениями, сообщение с которыми было обычным делом в забытые дочеловеческие времена. Джонс подивился буйству воображения, способного породить подобные идеи, и задался вопросом о факторах, повлиявших на формирование необычного психического склада Роджерса. Может, работа среди болезненно-гротескных восковых фигур мадам Тюссо послужила к развитию у него столь неистовой фантазии? Или то была врожденная склонность, которая и обусловила его выбор рода занятий? В любом случае, работа Роджерса была теснейшим образом связана с его диковинными воззрениями на реальность. Представлялось совершенно очевидным, какой смысл заключен в самых зловещих его намеках относительно кошмарных чудовищ, выставленных в отгороженной занавесом части зала, куда допускались только взрослые. Не обращая внимания на насмешки, Роджерс исподволь внушал Джонсу мысль, что отнюдь не все эти демонические монстры порождены фантазией художника.

Но именно откровенно скептическая реакция Джонса на подобные голословные заявления в конечном счете расстроила доверительные отношения, сложившиеся было между ними. Роджерс, видимо, относился к своим словам очень серьезно, ибо теперь стал угрюмым, обидчивым и продолжал терпеть присутствие Джонса единственно из упрямого стремления рано или поздно разрушить стену его вежливого недоверия. Он по-прежнему рассказывал разные бредовые истории, вскользь упоминал о неких таинственных ритуалах и жертвоприношениях древнейшим богам, а иногда подводил своего гостя к одной из омерзительных фигур в отгороженной части зала и указывал на различные особенности и детали, которые трудно соотнести даже с самыми искусными творениями рук человеческих. Зачарованный личностью Роджерса, Джонс продолжал наведываться к нему, хотя и понимал, что лишился расположения своего нового знакомого. Порой он пытался ублажить сухопарого хозяина музея, притворно соглашаясь с отдельными его безумными утверждениями, но тот редко попадался на такую удочку.

Неуклонно нараставшее между ними напряжение достигло критической точки в конце сентября. Однажды днем Джонс мимоходом забрел в музей и прогуливался по сумрачным галереям со столь уже знакомыми экспонатами, когда вдруг услышал крайне необычный звук, донесшийся со стороны мастерской Роджерса и прокатившийся эхом по огромному сводчатому подвалу. Другие посетители тоже услышали и нервно встрепенулись. Трое служителей музея обменялись странными взглядами, а один из них — смуглый молчаливый малый с иноземной внешностью, обычно помогавший Роджерсу реставрировать старые экспонаты и изготавливать новые, — улыбнулся жутковатой улыбкой, явно озадачившей его коллег и больно задевшей какую-то чувствительную струну в душе Джонса. То был пронзительный вой или визг собаки, причем ясно свидетельствовавший о диком ужасе в сочетании с жестокой болью. В нем звучала бесконечная мука, невыносимая для слуха, и здесь, в окружении гротескных восковых монстров, он производил вдвойне жуткое впечатление. Джонс вспомнил, что в музей категорически запрещается приводить собак.