Читать онлайн «Безумие и его бог (сборник)». Страница 4

Еще от эпохи императорского Рима остались воспоминания о дионисийской музыке. На одной из надписей острова Родос можно прочесть о музыканте, пробуждающем бога модуляциями водяного органа. Праздник пробуждения особенно распространился в поздние времена культа, судя по орфическим гимнам. Инкантация хора в «Антигоне» начинается так: «О ты, властитель огненных созвездий и ночных песнопений, сын Зевса, явись со своими фиадами, что исступленно танцуют всю ночь для тебя, о Иакхос!»

Пробудись, появись… Когда и откуда? Или на чудесном корабле на гребнях волн, или из глубин морских, или младенцем, широко раскрывающим божественные глаза… Предчувствуя его, женщины откидывают головы, рассыпают волосы по плечам, и, так сказать, «готовятся» к безумию эпифании безумного бога.

Крайне любопытна уникальная непосредственность его присутствия. Другие боги, сколь бы живо ни чувствовалось их явление — Каллимахов гимн Аполлону прекрасный тому пример, — на своих празднествах всегда присутствуют незримо. Дионис приходит телесно, «в пластическом изображении». В Сикионе целый год нельзя увидеть изображений Диониса Бакхеоса и Лизиоса. Только в сакральную ночь из так называемого «косметериона» его изображения при факельном пламени и пении гимнов приносят в храм. Из документов известно: в ионийские катагогии — праздники возвращения Диониса — процессия жрецов и жриц сопровождает его изображение. Этому шествию подражал Антоний — он въехал в Александрию на колеснице с тирсом в руке (Плутарх). В Афинах изображение Диониса везли на корабле на колесах— вероятно, в дни антестерий. Эти дни — серьезное доказательство могущества эпифании Диониса. Упоминается его свадьба с женой архонта Базилеоса. Аристотель недвусмысленно говорит о брачном соединении. Тем не менее это настолько странно, что мы вряд ли узнаем суть дела. Трудно представить Диониса в роли божественного супруга. Но в его стиле и характере — переступить порог земного дома и забрать чужую жену. Согласно Аристотелю, бракосочетание состоялось в так называемом Буколионе — дворце архонта. Аристотель знает, что говорит. Итак, в доме высокопоставленного чиновника, практически царя, бог завладевает его женой. Это нечто иное, нежели обычное для подобных культов празднование иерогамии бога и богини. Несмотря на мнение Вильямовича[8], подобная трактовка совершенно не согласуется с текстами Геродота о храме Бела в Вавилоне, Зевса в египетских Фивах, оракуле Аполлона в ликийской Патаре. К вавилонским и египетским богам, что покоятся в своих храмах, приводят женщин, однако подобные женщины не должны иметь никакой связи с мужчинами. Когда в Патаре дается оракул, то есть когда Аполлон пребывает в своем святилище, сивилла проводит ночь в храме: пророчица «соединяется» с богом ради вдохновения высшим знанием. Однако афинская базилисса принадлежит Дионису не в таком смысле. Она не ритуальная «подруга» бога, о чем упоминает Геродот, ссылаясь на свидетельства халдеев, она супруга высокого должностного лица, и Дионис забирает ее из дома мужа в откровенно чувственных целях. Вряд ли, полагают одни, чтобы вся община пользовалась покровительством нового, божественного супруга, и вряд ли, полагают другие, для повышения плодородия почвы. Дионис «устраняет» властителя и, бог женщин, берет его жену бескомпромиссно. Отсюда триумфальная процессия, корабль на колесах, пышное бракосочетание.

Чувственная непосредственность явления, соитие с женщиной, занимающей высокое положение, уникально в истории культов. Эпифания Диониса раскрывается в пьяной, дикой неистовости обладания.

Дикий дух невероятного, хохот над любым порядком и правилом — таковы знаки приближения бога. Гонги, крики, шум и противоположность — мертвое молчание.

Грохот приближения Диониса, будоражащий человеческий рой, — подлинный символ ошеломительной атаки на разум. Ужас, околдование, беспрерывное возбуждение, потом безучастность, сумрак чувственных ощущений и странное подозрение: адская суматоха — диссонанс глубокой тишины.

Другие божества, культово и мифически связанные с Дионисом, также любят шумную экскламацию — прежде всего, Артемида, названная у Гомера «Звонкая», затем великая мать Деметра. Однако подобное нельзя сравнить с буйным оглушительным гвалтом дионисии.

В этом смысле характерны многие эпитеты Диониса, в частности Бромиос (гулкий, громкий). «Гулом полнится лес», — сказано в Гомеровом гимне о явлении Диониса. Именуют его также Эвиос, по сакральному призыву «эвоэ», и спутниц Диониса зовут, соответственно, эвиадами. Их часто сопровождают музыканты, что видно по изображениям дионисийских процессий, музыканты беспрерывно гудят, трубят, бряцают, бьют в гонги. «Концерты» возбуждают и страшат. Дочери Миниаса, которые отреклись от Диониса ради добросовестного исполнения домашних обязанностей, были до смерти напуганы литаврами, флейтами, кимвалами; к тому же их ткацкие станки вдруг расцвели пышным плющом (Овидий. «Метаморфозы»). Схваченный разбойниками Тирренского моря, Дионис обратил мачту и рулевое весло в змей; над палубой запели флейты, корабль зацвел яркой листвой. Его собственная трирема, по описанию Филострата, гудела от криков вакханок, от ударов подвешенных к бортам медных гонгов. Воинственные толпы Диониса ошеломили индийцев кимвалами, литаврами, трубами (Нонний. «Дионис»).

Но гул, звон, грохот, что возвещали приближение бога, казались особенно жуткими на фоне своей оппозиции — мертвой тишины. Оглушительный шум — ледяное молчание: только разные формы безымянного, ускользающего от разумного восприятия. Менады, чьи пронзительные голоса мы словно бы слышим, поражают нас — тусклые взгляды отражают нечто губительное, зловещее. Такими они представляются на амфорах и вазах, особенно на знаменитой «мюнхенской чаше»: волосы разметаны, головы обвивают змеи. Фигуры, вытянутые в немой отрешенности, подобны статуям. Такими их видит Гораций: «…по ночам, недвижные, с горной вершины они отрешенно глядят на речной поток, на сверкающую снегом страну». Недвижно созерцающие вакханки — хорошо известный образ. Катулл коснулся его в рассказе о покинутой Ариадне: она затаилась в береговых тростниках, подобная менаде, мрачный, отрешенный взор устал высматривать неверного возлюбленного. Безнадежное, сосредоточенное молчание свойственно женщинам, схваченным пространством Диониса.

В «Эдонах» Эсхил описал фракийскую оргию, заметив: флейта лишает рассудка. Но не только флейты акцентируют присутствие безумного бога. В звонах, криках, свистах, сонорном хаосе пульсирует божественный делириум, но вместе с тем там сокрыт холодный мрак молчания. Бешеный вихрь застывает, каменеет.