Читать онлайн «Брак». Страница 3

Глава 3

АННА-СОФИ

Славный малый Тим Нолинджер приходился будущим зятем известной французской романистке Эстелле д’Аржель (автору книг «Плоды», «Дорический, ионический», «Несколько раз»), поскольку был помолвлен с ее дочерью Анной-Софи – к некоторому недовольству обеих, и Эстеллы, и Анны-Софи. Жених дочери не очень устраивал приземленную и практичную Эстеллу, которая возлагала на Анну-Софи большие надежды, рассчитывая на ее брак с графом, перспективным политиком, будущим академиком или, на худой конец, со спортсменом – если тот занимается респектабельным видом спорта вроде большого тенниса. Или хотя бы с французом. Конечно, Тим играл в теннис, но только ради развлечения.

Анна-Софи была идеалом юной француженки в глазах американского сообщества – подтянутой, уверенной в себе, кокетливой, жизнерадостной, предприимчивой, владелицей магазинчика. Получив прекрасное образование, она могла бы стать помощницей правительственного служащего или пресс-атташе в издательстве, но занялась торговлей предметами искусства, связанными с лошадьми, превратив свое увлечение детства в работу. Ее магазин «Шеваль-Ар»[3] ранее принадлежал месье Лавалю, который с каждым годом уделял ему все меньше времени и в конце концов всецело передал дела Анне-Софи, особенно бухгалтерию и закупки; лишь иногда по понедельникам он заходил в магазин и сменял ее за прилавком. Они познакомились, когда Анна-Софи еще училась в школе, и постепенно выяснилось, что для юной девушки она на удивление хорошо разбирается в конских статуэтках Нидервиллера и старинной сбруе. Поначалу ее мать не доверяла месье Лавалю, но ее беспокойства были напрасными: Лаваль предпочитал мужчин.

Анна-Софи принимала ванну в своей квартирке на улице Сен-Доминик. Цветущая, миниатюрная, с розовыми грудками, как у нимфы Буше, она неизменно вызывала в памяти эту картину из Люксембургского музея. Сквозь густую пену проглядывали соски. Отполированный ноготь на пальце ноги касался края ванны. Ее окружали предметы, необходимые для тщательного купания: масло для ванны, мыло, шампунь, ополаскиватель, скраб, бритва, пемза.

Но сегодня она чувствовала себя слишком опустошенной и вместе с тем взвинченной, чтобы открыть флаконы и предаться долгому, упоительному ритуалу, способному привести ее в состояние равновесия после пережитого потрясения. События минувшего дня ей хотелось запомнить во всех подробностях. Инстинкт ее жениха-журналиста наверняка побудит его задать ей массу вопросов, и Анна-Софи старалась подготовить на них ответы. Она думала, что подметила все – на случай, если Тим спросит что-нибудь вроде: «А как был одет тот человек?» В серую рубашку, голубой трикотажный жилет и такой же галстук, пропитанный кровью! Во всем, что касалось Тима, Анна-Софи проявляла истинно французское уважение к призванию, а еще она знала толк в гравюрах с изображением сцен охоты и вообще была деловой женщиной.

От своей матери-романистки Анна-Софи получила два наставления о том, как следует жить. Во-первых, наглядным примером для нее стала жизнь ее семьи: матери, отца и брата; а во-вторых, Анна-Софи прилежно впитывала философию, нашедшую отражение в романах матери, – утонченную, циничную и точную. К примеру, графиня Рибемон в книге «Наперекор стихиям» уверяла: «Недопустимо пробуждать в мужчине чувство вины», – в то время как в семейной жизни мать Анны-Софи, Эстелла, зачастую не придерживалась жизненных принципов своей героини, упрекая отца Анны-Софи: «Ты мог бы позвонить, я перенервничала», – или: «Где тебя носило?»

Анна-Софи пришла к выводу, что из них двоих права, по всей вероятности, графиня. Впрочем, в отношениях между родителями разочарование у Анны-Софи вызывала лишь их заметная отчужденность. А ведь существует и красота, и страсть; поэтому Анна-Софи в поступках и взглядах руководствовалась принципами, почерпнутыми из творений матери. «Уделяй внимание всем мелочам ухода за собой», – наставляла свою внучку-невесту мудрая бабушка, мадам Годшо из романа Эстеллы д’Аржель «Несколько раз». Мелочи ухоженности. Это означало тщательную депиляцию и покупку изящного нижнего белья. Анна-Софи была склонна проявлять внимание к этому и в силу своего характера, и в результате чтения романов матери, хотя сама Эстелла не учила ее ничему подобному, разве что советовала почаще менять белье.

Строго следуя наставлениям из книг, немудрено докатиться до чрезмерной прозы и лишиться воображения, поэтому кое-кто считал, что Анна-Софи чересчур педантична. Но всякий человек в здравом уме, увлекающийся лошадьми, не может не быть простым и приземленным – любовь к лошадям и легкомыслие несовместимы. И Анну-Софи ошибочно принимали за разумную, самостоятельную девушку, хотя на самом деле ее тянуло к роскоши и фривольности.

Зажав зеркальце между согнутых коленей, она принялась подправлять брови. Ей вспоминалась страшная сцена, свидетельницей которой она стала сегодня на Блошином рынке.

Пожилая американка, княгиня Дороти Майнор-Штернгольц, супруга Блеза, принимала гостей в своих величественных апартаментах. Разумеется, Штернгольц был не французским, а восточным князем, скорее всего литовским или чешским, почти не претендующим на возложенный на него неопределенный титул. (Несмотря на все революции, французы питают почтение к титулам. Американцы следуют их примеру.) Князь Блез Штернгольц, издатель спортивной газеты и член Международного олимпийского комитета, вырос в шестнадцатом округе Парижа и никогда не бывал в Литве. Дороти занимала прочное положение в кругу американцев, живущих в «Городе света», и владела внушительной коллекцией картин, приобретенных еще до брака и свидетельствующих о ее знакомстве с некоторыми французскими художниками.

Американское сообщество Парижа чем-то напоминало «мирок в себе». Здесь американцы создавали благотворительные комитеты, тщетно пытаясь оказывать влияние на американскую политику, периодически предпринимая попытки распространения во Франции американской мудрости, мысли и литературы, как во времена Томаса Пейна, организовывали англоязычные курсы кулинарии, слушали свою музыку, бывали в американской церкви, общались с избранными французскими друзьями, шумно приветствовали слегка вышедших из моды американских знаменитостей, приезжающих во Францию (порой посольство возглавляли забавные люди, причем новых послов встречали настороженно, жизнерадостно проводив в отставку предыдущих), в специальном магазине покупали арахисовое масло и поп-корн. Возможно, между французским ландшафтом и американцами, опасливо заселяющими его, не существовало коренных противоречий, но часто казалось, что американцы поступили бы разумно, если бы не вмешивались в то, что недоступно их пониманию. А может, им было бы лучше жить на родине?