Читать онлайн «Альбина и мужчины-псы». Страница 27

Ты пришел с побережья величайших

тревог, лицо твое потрескалось от

вечности и от песнопений. Я знаю: все

корабли, отплывающие из гавани,

причалят в твоем сердце.

Пабло де Рока «Космогония».

Тепло внезапно наступившего утра принесло неприятности. Логан учуял резкий запах подмышек примерно пятидесяти солдат - он шел со стороны ущелий. Тупакумару привел Амадо ко входу в очень узкую галерею; пользуясь своими малыми размерами, тот смог проползти к потаенной смотровой щели, пробитой в гранитной стене. Он увидел группу солдат, потрясавших копьями с длинными бамбуковыми рукоятями; за ними полукругом стояли грузовики с большими и широкими колесами, предназначенные для движения по песку, а перед машинами, обильно выделяя слезы и сопли, встряхивал обесцвеченными волосами сам мистер Ни л ли, управляющий медной шахты - тот, что проводил месяцы напролет, переодевшись женщиной, укрывшись на своей роскошной вилле с кондиционерами и отдавая надсмотрщикам приказы через шквал телефонных звонков. Рыча, как разъяренный лев, он не без труда помахивал массивным револьвером.

- Чтобы получить заработанную ими пару долларов, рабочие с Камаронеса вынуждены их выпрашивать всеми силами. Этот гринго глух к доводам: свора собак разорвала его любовника и прислужников, он уязвлен в своих сердечных делах и в своем достоинстве, и как только мы покажемся ему на глаза, пустит нас на иголки... Он привез с собой воду и кучу провизии, и может ждать сколько угодно. Как же нам выбраться отсюда?

Тупакумару извлек из тростниковой флейты несколько фальшивых нот. К нему слетелись попугаи и, повинуясь звукам, окрасились в небесно-голубой цвет.

- Ждите до полудня, а потом идите за нами, - сказал колдун своим гостям. Так все и сделали. В нужный момент старик, предшествуемый птицами, углубился в туннель, ведущий к выходу, за ним следовали Мама Окльо, Логан, Амадо, Изабелла и обитатели Каминьи. При подходе к каменной плите, служившей дверью, попугаи разлетелись прочь,

сели на змеиную тропинку, подхватили по змее и продолжили полет. Смешавшись со слепящей лазурью чистого неба, они парили над головами солдат, которые, подстегиваемые неистовыми криками мистера Нилли, готовились броситься на маленький отряд и пронзить его пиками. Попугаи сбросили на них свой смертоносный груз. Всеобщее отступление: коричневый ливень обрушивается на грузовики! Гринго, единственный обладатель темных очков, задрал голову вверх и принялся поносить небо. Змея упала ему прямо в рот и проскользнула в желудок. Издав несколько рвотных позывов, походивших на клекот грифа, он изверг пресмыкающееся и тоже бросился бежать. Надо было как можно быстрее прибыть в госпиталь Чукикаматы - сделать укол против змеиного яда. Грузовики на полной скорости скрылись между андских отрогов.

Все племя вышло из чащи, чтобы попрощаться с гостями. Индейцы касались пальцами ног горячего песка, словно неземного вещества: они впервые увидели мир за пределами своего леса. Для них земля всегда была плодородной, любящей, материнской плотью. Они были незнакомы с ее бесплодной, жестокой, убийственной частью. Увидев перед собой до горизонта тощую, соленую, охристую почву, лишенную деревьев, птиц, цветочного аромата, индейцы вначале не поверили, что такое возможно. Настоящий мир замкнут среди гранитных скал, там бьют водяные столбы, там растет лес, изобилующий фруктами и добрыми зверями... Мужчины, женщины, дети разразились смехом, пока не упали с резью в животе. Да природа просто водит их за нос! Сейчас на горизонте вырастут горные склоны, из уродливых песков появятся пальмы, араукарии, кипарисы, лиственницы, манио[5], горох, тамариск, перец, больдо[6], папоротники, пахучие травы, фиалки, другие цветы. Что за пейзаж без бабочек, пчел, птиц, разных животных? Что это за шутки - ни единой струи, бьющей в небо? Тупакумару, привыкший переодеваться и, взобравшись на гуанако, инспектировать кабаки горняцкого поселка, деланно засмеялся, приказал своим инкам в знак прощания потереться носом с гостями и призвал их вернуться в родимый рай. Потом, оставшись один, с изумлением воззрился на белую богиню.

- Не беспокойся, добрый старик, настанет благоприятный день, и я вернусь. И тогда мечты твоего племени станут явью. Сельва перейдет в наступление на пустыню, затопит ее, словно зеленая река... Обещаю.

- О, чудесная женщина, я верю тебе! И раз я тебе верю, то хочу попросить: когда будешь в городе, вышли мне несколько искусственных зубов. Я стар на вид, но это лишь снаружи, внутри же меня сжигает страсть к одной официантке из бара Калама... Если ты вернешься (мои сто лет - один день в твоей жизни), то тебя, само собой, будет ожидать какой-нибудь из моих преемников...

Веселые пауки снова покрыли песчаную поверхность звонким ковром. Хотя воды было в изобилии, горло пересыхало мгновенно после глотка. Альпаргаты, подаренные инками, превратились от жары в раскаленные сковородки. Подошвы ног у каждого выглядели сплошной язвой. Горы остались позади и, кроме длинной канавы, выкопанной рабочими в поисках корня, глазам не за что было зацепиться на бесконечной глади. Потрескавшаяся, сухая, бездушная корка серовато-охристого оттенка, грандиозная блевотина неведомого бога... В маске, сквозь которую не читалось выражение лица, прижимая к груди малахитовый кувшин, как второе сердце, царственно шагала та, что была Альбиной. За ней с жалобным воем, высунув язык, ковылял Логан. Ценой мучительный усилий он добился того, что ни один сантиметр не отделал его от ног повелительницы. Следом стройными рядами терпеливо шли жители Каминьи. Заметно отстав от них, процессию замыкали Амадо Деллароза и она. Она? Кто - она? Да, глубокий, пламенный взгляд Амадо превратил ее в Изабеллу, заставив облечься в наряд красоты, но - НО - этой стройной женщине с гибкой поступью, с лицом примерной

девочки, у которой имелось все вооружение самки - груди, ягодицы, губы - наряд этот казался легко снимаемым одеянием, чем-то посторонним, красивым сапогом на уродливой ноге. И как бы глубоко эта женщина ни погружалась в себя, чтобы зацепиться за что-то на плоской равнине, она неизменно находила все ту же Каракатицу, одинокую сумасбродку, которой взбрело в голову стать матерью Венеры-идиотки. Засевший в груди кинжал беспрестанно покалывал ее изнутри. До чего же тяжело она переживала исчезновение Альбины! Эта жрица в маске, мудрейшая из мудрых, ничего не имела общего с ее подругой. Что может дать простая смертная полубогине? Если они живут в разных временах - она в эфемерном настоящем, а та в вечности - как они могут вместе двигаться к общей цели? Никак! Плечи ее, до того прямые, согнулись и, не прекращая движения, она разразилась глухими рыданиями. Многие метры песка были политы ее слезами, и на месте падения каждой слезинки вырастал желтый цветок. Недомерок поразился чуду: его возлюбленная оставляла за собой золотую тропу! Он едва не бухнулся на колени, но в этот момент отряд трижды облетела серебристая муха, которая на деле оказалась серебристым попугаем - облетела и снова скрылась за горизонтом. Мама Окльо, отягощенная недобрым предчувствием, спрятала драгоценный кувшин под плащом, одолженным Тупакумару, дабы прикрыть ее наготу. И вновь появилась серебристая точка - на этот раз она вела за собой выводок темных мошек. За попугаем с невероятной скоростью, делая гигантские прыжки, спешили десять громадных зайцев; их погоняли всадники с бандитскими физиономиями. Специально для пересечения пустыни контрабандисты вывели породу грызунов размером с лошадь. На самом крупном, темно-сером, белобрюхом и черномордом зайце, в седле, украшенном зеркальцами звездообразной формы, восседал монументальный толстяк, бородатый и гривастый. Поравнявшись с отрядом, он остановился. Пернатый, чьи крылья блестели под лучами солнца, сел ему на плечо и завизжал: «У нее! У нее под плащом!» Остальные разбойники окружили отряд, потрясая автоматами. Толстяк, отдуваясь, словно кит, подъехал на своей кобылке внушительных размеров к женщине под маской.