Читать онлайн «Мистика в жизни великих». Страница 39

Она служила не режиму, а искусству. Ее фильмы гениальны. Они прославляли Гитлера и рейх? Но какого Гитлера, какой рейх? Это было до крематорских печей, до всемирной агрессии. Рейх на ее лентах – это общество сильных и красивых людей. И не только телом, но и душой. Она даже в партии не состояла.

Крылья валькирии настолько безжизненно повисли, что у нее начинается депрессия. Ее помещают в психиатрическую клинику.

Только в 1953 году прекращается ее судебное преследование. И начинается жизнь. Жизнь после жизни. Она не ищет для себя места в новой европейской реальности. Это Вейт Харлан, создатель антисемитской ленты, быстро приспособился к действительности и что-то снимает. Она-то никогда не была антисемиткой, славянофобкой и всем тем, что полагалось истинному нацисту! И Лени решает просто покинуть Европу.

Лени отправляется в Африку. Во многом это происходит под влиянием книг Хемингуэя. Но есть и еще нечто. Она продолжает свой спор с Гитлером, начатый тогда, осенью 1939 года.

А потому она хочет снимать красивых и сильных чернокожих людей. Это при том, что Гитлер с ужасом говорил о грядущем, в котором «негр сможет гулять по берегам Рейна!». И он не смог заставить себя пожать руку одному из победителей Мюнхенской Олимпиады. Американцу Джесси Оуэну, темнокожему атлету.

Ведь общество, которое снимала Лени, было не только для совершенных немцев. Но и для всех, кто ищет совершенства!

Она снимает людей племени нуба под Момбасой. Становится еще и первоклассным фотографом. И на обложке немецкого журнала «Шпигель» появляется фотография чернокожего атлета в духе Микеланджело и фильма «Олимпия».

И все-таки прошлое преследует ее. «Фашистская эстетика», – пишут газетчики. Неважно, что тела черны, идеи все те же. Да, идеи все те же! Совершенный человек, купающийся в ореоле «голубого света», идущего из Божественного Космоса!

И тогда Лени решает погрузиться в самые глубины «голубого света». В океан. В 72 года, сказав, что ей пятьдесят лет, она в молодежной группе учится подводному плаванию. И вот уже появляются прекрасные картины подводной жизни. «Могут ли коралловые рифы иметь фашистский характер?» – вопрошает она мир.

Но мир продолжает молчать. А Карма, великая и неотвратимая судьба, готовит Лени самое тяжкое испытание. Испытание возрастом. И вот уже на часах Лени сто лет! Большая часть из этой сотни прожита «после жизни», после триумфа ее воли, воли художника.

И вот случается непредставимое. Лени приглашена на Международный кинофестиваль «Послание к человеку». Он проходит в Петербурге, в городе, пережившем Ленинградскую блокаду.

Зал рукоплещет седовласой валькирии. И только шесть человек из общества «Мемориал» устраивают пикет возле здания, где чествуют столетнюю Лени.

Дети и внуки тех, что гибли на фронте и умирали от голода, разрешают ей даже показать «Триумф воли». Главный герой этого фильма хотел навсегда стереть с лица земли непокорный русский город. А та, что снимала фильм, приехала в Россию как вестница мира! Спор с дьяволом, соблазнившим чистую душу валькирии, продолжался. Ведь для мистиков нет смерти, а есть только переход на иные планы бытия.

9 сентября 2003 года перевело Лени Рифеншталь в ту плоскость бытия, где уже давно были многие из тех, кого она знала. В том числе и ее бывший кумир, а ныне главный оппонент.

Теперь не только дьявол, но и соблазненная им валькирия стали для нас прошлым. И возник уместный вопрос о том, кто из них какое наследство нам оставил.

Гитлер завещал великую ненависть. И оставил нам великие потери и великую скорбь.

А Лени? Вряд ли те, что снимают сейчас бесконечные клипы, задумываются о том, что приемами и всевозможными трюками они обязаны госпоже Рифеншталь. Как и те, что снимают грандиозные кино– и телеполотна с потрясающими эффектами. Это сейчас камера, торчащая с борта самолета, автомобиля или корабля, – обычное дело! А до Лени всего этого не было, как и многих других секретов могучей империи «движущихся картинок»!

Убийца оставляет после себя трупы. Художник – шедевры. Потому-то гений и злодейство несовместны.

Хотя, наверное, «люди покаяния», о коих говорил Лев Толстой, все-таки нам чуть ближе, чем те, кто покаяния не хочет.