Читать онлайн «Вампир Лестат». Страница 3

Чувственность, бывшая в прежние времена неотъемлемой чертой старой аристократии, теперь была свойственна всем. Она тесно переплелась с достижениями буржуазной революции, и теперь каждый человек имел право на любовь, роскошную жизнь и обладание разного рода изящными безделицами.

Универмаги превратились в дворцы, поражающие почти восточной красотой, где товары располагались по соседству с мягкими красочными коврами, таинственной музыкой и освещались янтарным светом. В круглосуточно работающих аптеках на стеклянных полках словно драгоценные камни поблескивали фиолетовые и зеленые бутылки с шампунем. Официантки ездили на работу в обтекаемой формы автомобилях с кожаными сиденьями. Докеры возвращались вечером в свои дома, где их ждали собственные бассейны с подогретой водой. Уборщицы и водопроводчики в конце рабочего дня переодевались в великолепно сшитую на заказ одежду.

С незапамятных времен присущие всем крупным городам мира бедность и нищета практически исчезли.

Едва ли теперь можно было увидеть, как падает где-нибудь на аллее парка и умирает от голода бедный иммигрант. Не было больше трущоб, где в одной комнатушке спали по восемь-десять человек. Никто не выплескивал помои в сточные канавы. Нищих, калек, сирот и неизлечимо больных людей осталось так мало, что казалось, будто на этих бесконечных улицах их нет вовсе.

Даже у спавших на скамейках парков и на автобусных остановках пьяниц и сумасшедших всегда были еда, чистая одежда, а у некоторых и радиоприемники.

Таковы были внешние изменения. Однако еще больше поразили меня перемены, которые стали движущей силой этого внушающего истинное благоговение потока жизни.

Так, например, нечто невероятное произошло с временем.

Старое больше не уступало место новому. Напротив, вокруг меня говорили по-английски точно так же, как и в 1800-х годах. По-прежнему была в ходу старая лексика, люди пользовались все тем же сленгом. Но появились и новые, прежде не знакомые мне выражения – «промывание мозгов», «ну чисто по Фрейду» и тому подобные, – которые тем не менее были у всех на устах.

В мире искусства и развлечений достижения прошлых веков как бы возвращались снова и снова. Наряду с джазом и роком музыканты исполняли произведения Моцарта; сегодня вечером люди шли смотреть пьесу Шекспира, а завтра – новый французский фильм.

В огромном, ярко освещенном торговом центре можно было купить кассеты с записями средневековых мадригалов, чтобы потом вставить их в автомагнитолу и наслаждаться, мчась по шоссе со скоростью девяносто миль в час. На полках книжных магазинов стояли рядом сборники поэзии эпохи Возрождения, издания произведений Диккенса и Эрнеста Хемингуэя. Руководства по проблемам секса соседствовали с египетской «Книгой мертвых».

Иногда мне казалось, что царящие вокруг чистота и благосостояние не более чем галлюцинации. Создавалось впечатление, что я схожу с ума.

Я тупо разглядывал выставленные в витринах магазинов компьютеры и телефонные аппараты таких совершенных форм и чистых цветов, что казалось, будто это прекрасные раковины, созданные самой природой. По узким улочкам Французского квартала курсировали огромные лимузины, похожие на сказочных морских чудовищ. Высокие сверкающие здания офисов и контор, словно египетские обелиски, устремлялись в вечернее небо над приземистыми кирпичными строениями Кэнал-стрит. Бесчисленное множество телевизионных каналов с несметным количеством программ выплескивали бесконечный поток информации на головы обитателей оборудованных кондиционерами номеров отеля.

Однако все это не было галлюцинациями. Этот век в полной мере и во всех отношениях унаследовал мировые достижения прошлого.

Одной из важнейших черт столь удивительного чуда была поистине редкостная наивность этих живших в роскоши и абсолютно свободных людей. Так же как и в восемнадцатом веке, христианский бог был мертв. На смену прежней религии не пришла никакая другая.

Напротив, простые люди в этом веке жили по строжайшим законам светской морали и следовали им не менее неукоснительно, чем любым известным мне религиозным установкам прошлого. Интеллигенция служила образцом во всех отношениях. Однако самые обыкновенные американцы по всей стране с удивительной страстью и каким-то, я бы сказал, мистическим усердием заботились о «мире», «бедных» и о «планете».

В этом веке они намеревались избавиться от голода. Они собирались любой ценой победить болезни. Вели яростные споры о целесообразности казни преступников, о допустимости абортов. А с угрозой «загрязнения окружающей среды» и «разрушительных войн» они боролись столь же яростно, сколь в прежние времена с колдовством и ересью.

Что же касается сексуальных отношений, то они перестали быть предметом страхов и предрассудков. С этого вопроса были сняты последние религиозные ограничения. Вот почему люди уже не стеснялись ходить полуодетыми. Вот почему они беззастенчиво обнимались и целовались прямо на улицах. Теперь они рассуждали об этике, об ответственности, о красоте человеческого тела. Держали под контролем рождаемость и венерические болезни.

Ах этот двадцатый век! О поворот великого колеса времени! Он далеко превзошел мои самые смелые мечты о будущем. Он оставил в дураках всех мрачных предсказателей и провидцев прошлых веков.

Я много размышлял о лишенной греховности светской морали, о человеческом оптимизме, об этом великолепном мире, где наивысшее значение имеет жизнь человека. В прежние времена ничего подобного не было.

Я сидел в просторном, освещенном мягким янтарным электрическим светом номере отеля и смотрел потрясающий, мастерски сделанный фильм «Апокалипсис сегодня». Это была поистине симфония звуков и красок, воспевающая вековой давности битву западного мира со злом. «Ты должен смириться и встать на сторону ужаса и морального террора», – говорит в джунглях Камбоджи безумный командир одному из представителей западного мира. «Нет», – неизменно отвечает тот.

Нет. Ужас и моральный террор не могут быть оправданы. Они не представляют никакой ценности. Злу не может быть места.

Но ведь это означает, что и мне не может быть места.

Кроме, разве что, произведений искусства, отвергающих зло, – таких, например, как романы о вампирах и разного рода ужасах, средневековые сказания или оглушительные песнопения рок-звезд, предельно драматизирующие ту борьбу со злом, которую ведет в душе каждый смертный.

Всего этого было вполне достаточно, чтобы заставить старое чудовище спрятаться обратно под землю и оплакивать там свое полнейшее несоответствие тому, что происходит в мире, свою неприспособленность к современному положению вещей. Или достаточно для того, чтобы, по здравом размышлении, превратиться в рок-музыканта…