Читать онлайн «Последний волк». Страница 24

Потрясенный увиденным, а более резким переходом от сумрака и тихого шепота переулка к этой клокочущей суете мира двуногих, Волк отступил чуть назад, присев на задние лапы, прижал уши и ощерил зубы. Потрясение сменилось испугом, испуг ненавистью, ненависть презрением, а презрение - желанием как можно быстрее вырваться отсюда в ширь полей и ласковый кров лесов, которые, по рассказам отца, были так прекрасны и так отличны от всего окружающего. Волк распрямился, встряхнулся как после купания, сбрасывая с себя остатки недостойных его чувств, и легкой походкой побежал обратно по запутанным дорожкам переулков, стараясь держаться в тени домов и сливаясь со стенами, когда навстречу попадались редкие прохожие. Не из страха перед ними - из осторожности. Он несколько раз упирался в улицы, заполненные двуногими и их черепахами, пусть не такие широкие как самая первая, но от этого не менее непреодолимые. Вскоре он понял, что мечется на небольшой, чуть больше зоопарка, территории - она уже казалась ему маленькой! - и чтобы вырваться, ему надо форсировать реку. Он двинулся на холод и залег у стены дома в конце переулка, чуть поодаль от улицы. Он пролежал неподвижно около четырех часов, наблюдая, как опадает толпа, как гаснут глаза домов, как черепах становится меньше и они убыстряют бег, чтобы не опоздать в свои норы, как увядают неживые цветы и затихает неестественный шум. Луна уже перевалила вершину и начала скатываться в утро, когда Волк несколькими прыжками пересек улицу и потрусил дальше по очередному переулку. В эту ночь он еще не раз, смелея, пересекал улицы, горящие глаза черепах вдали уже не так тревожили его и он учился соразмерять их бег со своим, пересекая их путь. Но однажды чуть не ошибся. Черепаха, отчаянно крича и поймав его в огонь своих глаз, от чего он сразу стал огромным, хотя хотел сжаться в неприметный комок, заскрежетала всеми лапами по гладкой твердой земле, оставляя за собой кровавый след стершихся подошв, опустила морду почти к самой земле и, замедляясь, боком понеслась к краю улицы, ударившись правой лапой о невысокий камень, который за мгновение до этого Волк, не заметив, перескочил, жалобно взвизгнула и затихла. Из черепахи выскочило трое двуногих, тот, который сидел слева спереди, обежав колесницу, склонился над ее разбитой лапой и помятым панцирем, а двое других начали, потрясая кулаками, кричать что-то вслед Волку, обидное и угрожающее. А Волк, преодолевший первый испуг, бежал и смеялся: "Двуногие не только жестокие и хитрые, как говорил отец, но еще и глупые! Развели себе этих черепах, от которых и духа живого не идет, и катаются. А зачем она нужна, если маленький камешек перескочить не может! Даже их детеныши умнее, они ближе к природе, потом их портят, они в зоопарке на лошадях, пони, а то и на слоне катаются, ведь сколько ждут, чтобы маленький кружок прокатиться, понимают. И куда все девается?! А как она запищала! Лапку ушибла! Да потряси, оближи и - вперед. Всех дел-то!"

Рассвело. Город затих грудой камней. Невидимое пока солнце искрилось на высоких стеклянных башенках. Легкий ветер с заката выдул туман и принес с собой какие-то новые, чуть уловимые, но сладостные запахи. И в какой-то момент единственным звуком, который слышал Волк, было чириканье воробьев, слетевшихся на потерянную кем-то вечером булку.

- Странные они создания, двуногие, - размышлял Волк, продолжая свой устремленный бег, - ведь как сейчас хорошо вокруг, даже здесь хорошо! А они спят в своих логовищах, заткнув все щели. Ну и пусть спят! Мне же лучше.

Но город просыпался. Волк ловил в прозрачных панцирях первых пролетавших черепах удивленные взгляды двуногих, ему стало казаться, что и все дома вокруг внимательно следят за ним своими многочисленными глазами и он решил, что лучше где-нибудь отлежаться и продолжить путь вечером, когда все станет серым.

Ему повезло. Он недолго высматривал место, которое, находясь в сердцевине муравейника, тем не менее было бы отгорожено от него. Вскоре он наткнулся на скопище черных и серых огромных блоков, похожих чем-то на глаз мухи или стрекозы, они состояли из таких же мелких ячеечек со слегка видными перегородками, и все ячейки влажно и чисто светились, впитывая солнечный свет и выбрасывая его наружу своими зеркальными плоскостями. Только размер ячеек был в половину его прыжка, а дорожки, аккуратно огибающие блоки, были длиной в пять или больше кругов. Между блоками проходили улицы, было несколько площадок, засаженных под линейку подстриженными кустами, но совершенно негодными для двуногих, так как там не было излюбленных ими седалищ, на которые они немедленно водружались, едва попав в подобие леса, были и небольшие озерцы, слишком правильной формы, чтобы быть естественными, с бьющими посреди них струями воды, как будто смотрители поливали траву, но брызги падали в озерцы, вспенивая их гладь, и тоже казались совершенно бессмысленными.

Улицы были пусты и только по прошествии нескольких часов, когда Волк после долгих поисков облюбовал себе место среди купы кустов и погрузился в дневную лежку, на улицах и дорожках появились первые двуногие, кобели с плоскими темными ящиками в руках и суки с маленькими сумками и голыми лапами, потом большие черепахи, из которых под надзором других двуногих, одетых в нечто, отдаленно напоминающее форму смотрителей в зоопарке, появлялись третьи, они были хозяевами всех этих кобелей и сук, это было видно и по тому, как сгибались, пусть чуть заметно, спины встречавших, и по уверенной поступи, и по гордо поднятым головам. От обилия впечатлений, от длинной по приключениям и душевному напряжению пробежки Волк заснул и с небольшими перерывами, когда вблизи вдруг раздавалось подозрительное шарканье или какая-то черепаха испуганно, но коротко вскрикивала, проспал до самого вечера, когда началась уже знакомая суматоха, только в обратном порядке.

Еще не начало смеркаться и было рано двигаться в путь, но тут Волк столкнулся с неожиданностью, впрочем все для него в эти сутки было неожиданным, кроме самого побега. Из видневшихся вдали домов стали выползать двуногие с мерзкими четвероногими на длинных веревках. Отец много порассказал ему об этом гнусном собачьем племени, которое по преданию произошло от самых подлых и слабых волков. Они выскакивали из широко распахивающихся лазов в логовища двуногих и сразу задирали лапу или бесстыдно присаживались, как будто по полдня не имели такой возможности, потом начинали обнюхивать отметины, оставленные вокруг, и, определив все знакомые запахи, принимались подпрыгивать около хозяев, всем своим видом выказывая преданность, благодарность и готовность к любым играм. "Тьфу", не выдержал Волк такого зрелища и задвинулся еще глубже в кусты.