Читать онлайн «Час ведьмовства». Страница 26

Даже монахини в приходской школе – и те не прочь были поведать какую-нибудь удивительную историю. Взять, например, престарелую сестру Бриджет-Мэри (когда Майкл учился в восьмом классе, она в течение двух недель замещала их учительницу) – на редкость приятную женщину невысокого роста, сохранившую в речи провинциальный ирландский акцент. За те две недели Бриджет-Мэри не провела ни одного урока. Вместо этого она рассказывала ребятам легенды об ирландском привидении Петтикот Луз{4}. И еще – о ведьмах, обитающих (вы не поверите!) в Садовом квартале.

А некоторые из наиболее запомнившихся рассказов о прежних временах касались чисто житейских вопросов: как делали и разливали по бутылкам домашнее пиво, как жили, имея в доме всего две керосиновые лампы, и как по пятницам вечером наполняли водой и ставили перед очагом корыто, чтобы всей семьей помыться в тепле… Это была просто жизнь: на задних дворах в чанах кипятилось белье, воду брали из цистерн с замшелыми стенками, а прежде чем ложиться спать, плотно натягивали сетки от комаров. Давно забытые реалии времени…

Картины детства, точно диковинные вспышки, мелькали перед глазами. Майкл вспоминал запах льняных салфеток, которые гладила бабушка, перед тем как убрать их во вместительные ящики комода из орехового дерева. Он вновь ощущал вкус крабовых палочек, которые ели с крекерами и пивом. В ушах звучал пугающий грохот барабанов на парадах Марди-Гра, а перед внутренним взором возникал разносчик льда, торопливо взбегающий по ступеням с огромной ледяной глыбой на плечах. Снова и снова он слышал удивительные голоса людей, в то время казавшиеся ему грубыми и чересчур резкими. Только теперь, много лет спустя, он смог в полной мере оценить их образные, сочные речевые обороты, не лишенные оттенка театральности интонации, да и просто любовь к родному языку.

А какими увлекательными были рассказы о крупных пожарах, о знаменитых забастовках трамвайщиков, о портовых грузчиках, забрасывавших тюки с хлопком в трюмы кораблей с помощью огромных железных крючьев и певших во время работы. Это было еще до появления хлопкопрессовальных машин.

Оглядываясь назад, Майкл видел великий мир. В Калифорнии же все выглядело подчас слишком стерильным и однообразным: одинаковая одежда, одни и те же машины, схожие суждения и доводы. Возможно, он так и не сумел до конца почувствовать себя здесь своим. Кто знает, удастся ли ему когда-нибудь испытать такое ощущение? А там, в Новом Орлеане? Трудно сказать, ведь за все прошедшие годы Майкл ни разу не побывал дома.

Жаль, что в прежние времена он не был достаточно внимателен ко всем, кто находился рядом. Он слишком боялся взрослых. Поговорить бы сейчас с отцом, посидеть вместе с ним и с его чудаковатыми друзьями возле пожарной части на Вашингтон-авеню.

Интересно, неужели дубы и в самом деле были тогда огромными? Неужели их ветви действительно образовывали подобие арок и по этому зеленому туннелю можно было дойти до самой реки?

Майкл помнил цвет сумерек, когда после затянувшейся тренировки он шел домой по Эннансиэйшн-стрит. Какими красивыми казались оранжевые и розовые цветы лантаны за низкими металлическими оградами! А найдется ли еще где-нибудь на всем белом свете такая палитра красок неба? Едва ли. Цвет небосвода менялся от розового к фиолетовому, а над крышами убогих домишек всплывала золотая полоса…

И конечно, Садовый квартал. Да, Садовый квартал, воспоминания о котором были столь божественно-неземными, что Майкл сомневался в их достоверности.

Иногда он видел Садовый квартал во сне: теплый сияющий рай, царство прекрасных дворцов в окружении цветов и мерцающей зелени листвы. Но наступал момент пробуждения, и вместе с ним приходили невеселые мысли: «Да, я был там… я шел по Первой улице… я вернулся домой… Но этого не могло быть на самом деле…» И его охватывало нестерпимое желание вновь увидеть все это своими глазами.

В памяти вставали отдельные здания Садового квартала: большой, беспорядочно выстроенный дом на углу Колизеум и Третьей улицы, целиком выкрашенный в белый цвет, вплоть до чугунных литых решеток. Больше всего ему нравились дома с украшенными четырьмя колоннами фасадами, с залами-галереями по обе стороны, с длинными флигелями и высокими двойными трубами.

Майкл помнил даже людей, встречавшихся ему во время прогулок: стариков в полосатых льняных костюмах и соломенных шляпах, женщин с тросточками, чернокожих нянек в синих форменных платьях возле колясок с белыми детьми. И того человека… Странного, безупречно одетого мужчину, которого он так часто видел в запущенном саду одного из домов на Первой улице.

Майклу хотелось сопоставить воспоминания с реальностью: увидеть домик на Эннансиэйшн-стрит, где он вырос, посетить церковь Святого Альфонса, где десятилетним мальчишкой прислуживал у алтаря, а также украшенную готическими арками и деревянными статуями святых церковь Святой Марии на другой стороне улицы. Там он тоже участвовал в совершении мессы. Интересно, действительно ли фрески на потолке церкви Святого Альфонса были настолько красивыми?

Иногда, перед тем как погрузиться в сон, Майкл представлял себя стоящим в той церкви в канун Рождества храм заполнен народом, собравшимся на Всенощную… ярко горят свечи на алтарях… слышится ликующий гимн «Adeste Fideles»… Под Рождество по крышам, как правило, с силой барабанил дождь, а после мессы все собирались дома. В углу сияет наряженная елка, пляшут маленькие голубые огоньки газового камина… Как прекрасно! Елочные огни символизируют Свет Миру, а украшения на ней – дары волхвов. Зеленые ароматные ветви даже в зимние холода возвещали о неизбежном наступлении лета.

Потом Майклу вспомнилось одно из всенощных шествий, для которого девчонок-первоклассниц нарядили ангелочками, и они важно прошествовали через святилище и по всему главному нефу к выходу из церкви. Майкл словно вновь вдыхал запах рождественских елок, смешанный с ароматом цветов и запахом расплавленного воска свечей. Девочки пели о младенце Христе. Майкл видел Риту Мей Двайер, Марию Луизу Гвидри и свою кузину Патрицию Энн Беккер, а также многих других знакомых девчонок. До чего мило все они выглядели в белых одеяниях, с крылышками из накрахмаленной ткани. Не маленькие чудовища, какими нередко бывали в обычной жизни, а настоящие ангелы. То было волшебное Рождество. А когда он вернулся домой, под сияющей огоньками елкой лежали все его подарки.

Шествия… Из великого их множества Майкл не любил только те, что проводились в честь Девы Марии. А виной тому злые монахини, причинявшие столько боли мальчишкам, – именно с ними ассоциировался в его сознании образ Святой Девы. Майкл корил себя за отсутствие должного почтения, однако ничего не мог с собой поделать и в конце концов смирился.