Читать онлайн «Колония». Страница 42

Торгпред добавил еще несколько крепких выражений, потом устало махнул рукой:

- Перестройка, мать ее, называется. Вот сегодня же перестройкой и займемся - дам указание деньги тратить на художественное оформление ворот - осенью высоких гостей ждем, заедут к нам из Индии...

Благодаря этому поручению я ближе сошелся с представителями "Совэкспортфильма", которые, узнав про мое неравнодушное отношение к кино, приняли меня как своего и пригласили на прием по случаю прибытия киноделегации из Союза. Делегация состояла из трех человек - известного, если не сказать знаменитого, режиссера, его супруги и чиновника из Госкино. Режиссер рассказывал о перестройке и о готовящемся съезде кинематографистов. На приеме его окружили, в основном, посольские, из которых выделялся рыжий громоздкий детина. Он вежливо, но как танк, втиснулся рядом со мной, а потом и совсем оккупировал свободное пространство, загородив режиссера.

Я досадно хмыкнул и перешел к женской группе, в центре которой стояла жена режиссера. С ней мы мгновенно нашли общий язык - я назвал несколько имен из мира кино, она их, конечно, знала, и я их знал.

А через неделю совэкспортфильмовские позвонили и опять пригласили нас на встречу по случаю отъезда киноделегации после круиза по стране. Позвонили по просьбе жены режиссера. Круг гостей был невелик: киноделегация, совэкспортфильм, мы и опять тот же рыжий и миниатюрной изысканной супругой.

Разговор пошел о сумбуре перестройки, истинная цель которой скрывалась в тумане общих фраз, за которыми вроде бы проглядывало солнце свободы и благополучия. Гласность несла вседозволенность, и кинематографисты первыми, почуяв свежий ветер перемен, захотели жить по-новому.

И сразу возникли проблемы.

Раньше "киношники" самой жизнью делились на тех, кто укладывается в рамки официальной идеологии, и тех, кто выпадает из общего строя и вечно шагает не в ногу. Кто из них кто - решали худсовет, госкино и центральный комитет. Теперь же каждый должен был решать сам, каким он был и будет, и оценивать при этом своих собратьев по профессии.

Распахнутые двери, пусть еще не широко, но с достаточным просветом, открывали доступ к запретным ранее темам. Это сладкое слово - свобода! наконец-то созрело, как райское яблоко, но его тут же тронул червь сомнения: а насколько та идея, та тема, тот сюжет, о котором мечталось столько лет, действительно золотой пробы?

Об этом и говорил режиссер, поведав, что намерен экранизировать "Мастера и Маргариту" Михаила Булгакова. Когда же настало время прощаться, режиссер увел меня в другую комнату и подарил свою книгу, которую тут же попросил спрятать, потому что вез ее в подарок послу, но, познакомившись с ним, категорически отказался от этой идеи. Спрятать книгу я должен был и от ражего посольского детины да и от совэкспорфильмовских - не дай бог, послу донесут и он обидится. А обидевшись... Еще режиссер сказал, что мы с Леной резко выделяемся, как белые вороны в черной стае загранаппарата, и от души пожелал нам не менять своего цвета и не дать себя заклевать.

Тяжело жить не веря, не доверяя. Не верь начальнику, не верь соседям по рабочим столам, не верь другу молодости и жене... а уж ражему из посольства и подавно.

Лена, выслушав после приема мои рассуждения, сказала, что ражего зовут Святослав, жену его - тоже Леной, что они за эти две встречи нашли очень много общего в своих интересах и сговорились встретиться. Вот и решай, вот и решайся...

А жара давала о себе знать уже не на шутку. Ощутимее всего, когда температура воздуха ночью почти перестала отличаться от дневной: днем сорок, ночью - под тридцать. Поднялись пылевые бури. Солнце, как воспаленный глаз, поднималось над душным городом и око его застилало пелена взметенной до небес пыли.

Достаточно было пройти по улице несколько шагов, сесть, как в обжигающую ванну, на сиденье авто и тут же по спине, вискам, подглазьям тек пот. Входящий с улицы под прохладную сень торгпредства, обдуваемого мощными кондиционерами, был мокр и красен. Требовалось несколько минут, чтобы глаза переставали блуждать и приобретали осмысленность.

С жарой изменилась не только температура воздуха - истощенные проливным потением, тяжело дышащие люди, коровы, вороны, деревья в мелкой скукожившейся листве, чтобы не испарять драгоценную влагу, - все живое неживое раскалилось, живое стало полуживым и лениво-раздраженным. Высохли реки, около уличных колонок скапливались очереди, на автострадах где-нибудь в тени появились большие, пузатые глиняные кувшины, чтобы путник мог бесплатно утолить жажду. Мы, конечно, не пользовались общедоступными жбанами, но наблюдали как останавливается автомобиль или телега, абориген черпает воду жестяной банкой и, подняв ее на вытянутой руке и задержав дыхание, подставляет открытый рот тонкой струе, как сверкающее сверло уходящей в воронку горла. Мы находились в привилегированных условиях по сравнению с местными, но всем было одинаково тяжело, когда вырубали электричество в целых районах. Не было воды в реках, не крутились турбины, экономили электроэнергию, которая вращала лопасти вентиляторов, гнала фреон в холодильниках и прохладу из кондиционеров. В городке совколонии в такие минуты автоматически включалась дизельная станция, живущим же в городе приходилось зажигать свечи, распахивать окна и двери и истекать в кажущемся бесконечным ожидании.

Среди жестокой жары настоящим просветом оказались встречи со Святославом и Леной. Жили они также не в советском компаунде, а в городе. Позже я понял, что Святослав и Лена относятся к той категории русских людей, которые провели всю свою сознательную жизнь заграницей и ни на йоту не стали иностранцами. Лена пригласила нас на свой день рождения, и мы попали в разношерстную, но умело подобранную компанию, где каждого связывало с хозяевами что-то сугубо личное, а все вместе были похожи на большое семейство или клан. За естественной простотой Лены и Святослава стоял аристократизм духа, твердость слова, обязательность в выполнении обещанного, готовность всегда прийти на помощь и внутренняя независимость. Но что они за люди, мы узнали позже.

Я со Святославом сошелся на любви к кино и поэзии, а наши Лены - на театре, книгах, выставках - той совокупности интересов, по которой интеллигент всегда отличит издалека своего "земляка" по духу.

Славина Лена вскоре уехала в Москву, нас держал торгпред, который сказал, что я пойду в отпуск вместе с ним в одно время, а его отпуск зависел от каких-то семейных обстоятельств.

Оставшись один, Святослав стал бывать у нас, мы у него, и в это время он открыл нам жизнерадостный мир американской музыкальной комедии. Мы приезжали на его виллу к вечеру, после захода солнца, вытаскивали телевизор к дверям, ведущим в сад, садились в плетеные кресла и под стаканчик доброго виски со льдом и содовой радовались неувядающим Фреду Астейру и Джинджер Роджерс, Джуди Гарланд и Джину Келли, Джин Пауэл и Френку Синатра. Святослав подарил мне каталог лучших фильмов, я регулярно его просматривал, выписывал то, что интересно, и уже не стоял, гадая, в видеотеке перед рядами полок, забитыми до потолка кассетами, а отыскивал нужные фильмы, звонил Святославу, и мы устраивали сабантуй.