Читать онлайн «Майдан для двоих. Семейная сага». Страница 26

Когда хохол родился, еврей заплакал.

Дорогой мой сын Марк! Твоя жадная до денег жена Анна, наверняка, рассчитывает и тебя настропалила, что после моей смерти ты получишь большое наследство, но вас ждёт жестокое разочарование. Все сбережения твоего покойного отца и свои тоже я завещаю государству Израиль, ставшему для нас настоящей родиной. Ты сам сделал свой выбор, когда отказался уехать с нами и женился на этой меркантильной малоросской мещанке. Твои дочери — не от еврейской матери, поэтому я не могу признать их за своих внучек и ничего оставлять им не хочу.

Последние события на Украине только укрепили меня в этом решении. Ставка новой власти на украинский национализм и русофобию, попомни мои слова, доведёт страну до большой трагедии. Крайними, как всегда, окажутся евреи, и всё закончится жестокими еврейскими погромами.

Последний мой тебе материнский совет — продавай имущество и переезжай в Израиль. Если в тебе осталась хоть капля еврейской крови, ты так и поступишь. А чтобы в твоем сердце не возникло сомнения, я оставляю тебе в наследство свои мемуары. Опубликовать их в Украине тебе вряд ли удастся, перешли рукопись в Россию, только не в либеральное издание. Русские честнее украинцев. В XX веке они настрадались не меньше евреев. У них выработался иммунитет к фашизму.

Я была единственным ребёнком в семье. Мой папа держал ювелирный магазин на Старой площади во Львове.

Мама занималась домом, воспитывала меня. К 16 годам я знала три иностранных языка: английский, французский, итальянский. О родных языках — идише, немецком, польском, украинском и русском — я вообще молчу, на них мы говорили дома, в гимназии, на рынке, с учителем музыки. Родители мечтали, чтобы я поступила в консерваторию. Мама грезила о Милане, а папа — о Вене. Они хотели ещё детей, но моё рождение далось маме тяжело и я оказалась её последним ребёнком. Родители во мне души не чаяли. Любили, баловали, как принцессу. Они были ещё очень молоды. Обоим по тридцать пять. Нас с мамой незнакомые люди часто принимали за сестёр. Так хорошо она выглядела!

С приходом Красной Армии отцу пришлось расстаться с ювелирным магазином. Он сильно переживал, что много ценностей реквизировала советская власть, и не знал, как будет рассчитываться с поставщиками из Германии. Но ломбард у него остался. И отец успокаивал себя тем, что если придут немцы, то он сразу выставит ломбард на продажу, вырученной суммы как раз хватит, чтобы расплатиться с кредиторами.

30 июня 1941 года во Львов вошли немцы. Папа очень нервничал. Накануне он получил с оказией письмо от своего двоюродного брата из Кракова, что немцы убивают всех евреев, не щадят ни женщин, ни детей. И хотя в его голове не укладывался весь ужас послания (как цивилизованная, культурная нация может творить в современной Европе такое варварское средневековье?!), он собрал все оставшиеся дорогие украшения в дорожный саквояж, велел нам с мамой одеться для путешествия и на всякий случай спрятаться на чердаке. Саквояж: он отдал нам. Мама плакала, причитала, не хотела оставлять папу одного в ломбарде с немцами. Но он был непреклонен:

— Если со мной что-нибудь случится, дождитесь ночи. Уходите из города. И просёлками догоняйте Красную Армию. Доберётесь до Киева. А там моя сестра Сара вас приютит. Русские — тоже не ангелы, но они хоть не убивают.

На чердаке было пыльно, навалено много старых ненужных вещей. Мне постоянно хотелось чихнуть из‑за пыли, но мама всякий раз закрывала мне рот своей ладонью. Через решетчатые духовые окна хорошо был виден только карниз с ворковавшими голубями. Их были сотни, и эта подвижная куча перекрывала весь вид на площадь.

Но раздался шум моторов, и голуби взлетели, как по команде. На площади стояла вереница грузовиков. Из кузовов выскакивали солдаты в немецкой форме с автоматами и кинжалами. Рукава на мундирах засучены выше локтя, кинжалы на солнце сверкают, как молнии, а говорят они почему-то по-украински, а не по-немецки. Как бесноватые, с пеной на губах и дикими вытаращенными глазами, они врывались в лавки напротив нашего дома с криками: «Ляхов, жидов, москалей, коммунистов — на ножи! Режь их! Слава Украине!».

А потом, окровавленные, как мясники, хохоча, выламывались обратно на площадь с бутылками, кусками колбасы и шматами сала. Плескали себе в глотки горилку прямо из бутылей и вновь врывались в дома за очередными жертвами.

— Там же папа! — вскрикнула я, поняв, что с нашей стороны улицы творится то же самое.

— Тише, тише, дочка. Наш папа — умный. Он давно уже успел спрятаться, — успокаивала меня мама, но слёзы сами текли из её глаз.

Из окна на соседней крыше посыпалось стекло, на мостовую полетели оконные рамы. Через решётку я видела, как озверевшие украинцы в гестаповской форме с сатанинским хохотом выбрасывали со второго этажа на уличные булыжники одного за другим семерых детей сапожника Рошаля. Старшему Мойше не было и четырнадцати, а младшему их сыночку (имя забыла) и трёх месяцев не исполнилось.

Мама быстро сообразила об опасности и велела мне забраться в старый шкаф, а сама закрыла меня ржавым ключом и спряталась за горой рухляди в глубине чердака.

Вскоре ступени заскрипели под тяжестью поднимавшихся солдат. Через замочную скважину, притихшая, как мышка, я наблюдала, как два гестаповца с автоматами забрались на чердак, стучали своими сапожищами по скрипучему полу и, не найдя никого, с грустью констатировали:

— Нема жидов! Убегли! С чердака мы не могли выбраться две недели. Спасибо папе, что положил в сумку еды и воды, иначе мы бы умерли от голода и жажды под раскалённой июльским солнцем крышей. В нашей квартире поселились каратели. Они пьянствовали сутки напролёт, притаскивали с улицы еврейских и польских девчонок, далее моложе меня, насиловали их на наших кроватях, истязали, как могли, а потом убивали. Когда нам с мамой наконец-то удалось выбраться из своего убежища, был рассвет, пьяные садисты, уставшие от зверств, спали мертвецким сном. А на дворе, где постоянно сушили бельё, на верёвках висели мундиры с застиранными пятнами крови и нашивками батальона «Нахтигаль».

Потом уже я узнала, что массовая карательная акция против населения города была спланирована гестапо, уничтожение евреев и поляков проводилось по заранее составленным спискам. И главную роль в этой кровавой оргии выполняли украинские националисты из батальона «Нахтигаль» под командованием Романа Шухевича, верного друга и соратника Степана Бандеры. Всю неделю пьяные бандиты грабили, жгли, насиловали, убивали невинных людей, живыми зарывали их в землю. Они уничтожили, по разным источникам, от пяти до семи тысяч горожан.