Читать онлайн «Соблазнитель». Страница 90

История Розы – это всего лишь один страшный крик отчаяния больных аноргазмией женщин, один важный обвинительный акт против литературы, которая сотни лет внушала нам, что любовь не имеет ничего общего с половыми органами. Эта книга должна лежать на письменном столе всех молодых мужчин и женщин, но совсем с другим комментарием, чем раньше.

Мог ли кто-нибудь из критиков убедительно объяснить читателям, почему именно в конце жизни, на шестидесятом году у Розы просыпается понимание собственной болезни и рождается любовь к врачу из Кенигсберга? Можно ли вообще понять эту книгу, если не знаешь, что собой представляют нарушения, связанные с климактерическим периодом женщины, что такое «климактерический психоз» или «психоз инволюционный»? Женщина в известной степени дважды проходит климактерический период. Первый раз, когда она еще относительно молода, и второй раз, когда начинается настоящая инволюция, старение организма. С каждым периодом связаны свои переживания и свои нарушения. Нередко тогда у климактерических женщин заметен бред ревности или бред преследования на эротической почве, начинается парафренический либо параноический синдром или даже паранойя, а также депрессия. С процессами инволюции у женщин иногда сочетается маниакальный синдром, проникнутый эротическим содержанием. То же происходит с Розой, которая сорокалетнего врача из Кенигсберга отождествляет с Михалом – вероятно, уже шестидесятилетним мужчиной, находящимся на другом конце мира. Но Роза говорит: «Михал… дорогой мой… так ты, значит, стал доктором в Кенигсберге?…».

Какую интерпретацию этим словам даст литературный критик, который не признает медицинские знания? Он напишет, что «Розе показалось, будто врач из Кенигсберга и есть Михал, так глубоко она переживает новую любовь». Возможно, он сошлется на психоанализ, на Фрейда – если знает Фрейда, однако критики больше знают философов, чем врачей. Он добавит, что «у страдающей болезнью сердца Розы, в горячке, врач из Кенигсберга отождествлялся с Михалом», а ведь Роза ни секунды не находилась в горячке. И он не сумеет объяснить, почему это все случилось на шестидесятом году жизни Розы, а не тогда, когда ей было тридцать или сорок лет.

Почти с первых страниц книги мысли шестидесятилетней Розы наполнены навязчивыми эротическими ассоциациями, которые появляются от всего – даже от музыкального аккорда. «Вспомнилось что-то стыдное, чего надо было ожидать и после чего плакать… в сердце Розы шевельнулась проклятая молодость. Постоянно живая, постоянно кусающаяся, как злой, неразумный зверек». В контексте знаний о психических нарушениях, связанных с инволюцией и климактерическим периодом, можно понять неожиданное искупление Розы, ее снисходительность, ее примирение с миром, а одновременно огромное желание снова пережить новую, воображаемую любовь. Еще до недавнего времени считалось, что лет шесть после менопаузы половая жизнь женщины постепенно ослабевает и гаснет. Сегодня мы знаем, что пока женщина здорова, активна, ее половая жизнь после менопаузы не должна ничем отличаться от половой жизни молодой женщины. Значит, Роза была способна и к любви, и к сексуальным контактам.

Не знаю, отдалит ли нас от Розы или приблизит применение поблескивающих никелем медицинских инструментов к ее истории. Позволит ли лучше понять драму Розы или затруднит ее понимание? Станет ли эта история не такой прекрасной или, наоборот, окажется более полезной, показав, что прекрасное и правда могут ходить рядом?

Кто же прав? Может быть, те, кто литературных героев видит только как бумажные фигурки, а значит, с ними можно ходить только по верхним этажам человеческих чувств, ибо иначе они сгорят, или все же те, которые стремятся видеть в них живых людей, велят Розе раздеться и хотят послушать биение ее сердца. Мир, который существует между Пенисом и Вагиной, так велик, что создал самые великие литературные произведения. В том числе и «Иностранку» Марии Кунцевич…

Доктор Мартин Эвен мчался на своем автомобиле через заиндевелые поля, мимо проносились вспыхивающие искрами окна домов, где на елках уже горели свечи, и их отблески отражались в разноцветных сверкающих стеклянных шариках. Хромой черт поднимал перед ним крыши домов, где жили радость и нищета человеческого существования, где были Роза, Барбара и Марта Иероним. Тогда Мартин Эвен бил себя в грудь и говорил: «Пусть будет проклята наша мужская спесь». Ибо он был человек, который любил женщин.

Эвен подсадил в свою машину крестьянина из-под Моронга.

– Господин, – сказал ему крестьянин, – я, как видите, получил медаль. Я хвастаюсь своим хозяйством, но все это показное, для людей. В моем доме, господин, нет любви. И не было ее никогда за тридцать лет жизни с моей бабой. Поверьте мне, я никогда на нее даже лечь не мог. Она мне сказала, что как только я на нее завалюсь, то ей дыхания не хватает, сердце начинает сильно биться, так я, понимаете ли, лапами опираюсь, пальцами ног, чтобы ее не придавить. За полгода до рождения ребенка она меня уже к себе не подпускает, порой и полгода после родов мне тоже приходилось ждать, и я всегда спал на отдельной кровати. Иногда поработаешь в поле, солнышко греет, птички красиво поют. Домой приедешь, чтобы с бабой поиграть, а она говорит: «Нет!». Бывает, что целую неделю мне обещает, обманывает, а как приходит тот вечер, что мне обещала, то сразу что-нибудь против меня находит: «Воды коровам не принес, – говорит, – поэтому не получишь». Всю жизнь на нервах мне играла. Вся деревня надо мной смеется, что я уже в три утра на работу встаю, будто бы я от хитрости это делаю. А я бы в два часа встал с кровати и пошел работать в поле, только мне стыдно перед людьми. А что меня так рано гонит? Да я от этих нервов не могу в постели лежать. Мне шестьдесят лет, а я бабу хочу, как молодой. А она нет да нет. В другой кровати велит мне спать. А я бы досочку у ее кровати положил, чтобы хоть за ляжку бабу подержать. Но она не дает. И такой была вся моя жизнь. А ведь гулял с отличной девчонкой. Только мне люди отсоветовали. Невинную, говорили, возьми себе. Она путаться с мужиками не будет. Вот я такую невинную и взял, а теперь мучаюсь. Проклинаю тот день, когда я на ней женился. Я уже об этом дочке говорил. Даже она ей сказала: «Мама, ты отцу обет давала, а сейчас обет свой не выполняешь». Как жена на нее налетела, что соплячка, мол, что молода еще учить, что в жизни не разбирается. Такая уж моя жизнь паршивая. «Если хочешь, бери сто злотых и иди к другой», – говорит она мне. А я не пойду, ведь стыд-то какой, у меня дети уже большие, что они об отце подумают! От этих нервов я уже в три ночи встаю с кровати и берусь за работу в свинарнике. И за это мне медаль дали. А медаль меня не радует, потому что жизнь моя прахом пошла. Но сыну я не дам такую глупость сделать. Жена ему честную девушку подобрала, а я парнишке говорю: «Не будь дураком, возьми себе девку из Богачева. Девка – огонь, это я тебе говорю. Будет тебе угождать и радовать дома. Бери эту из Богачева, хотя о ней разное говорят. Бери, уж она тебя утешит и в кровати не заскучаешь».