Читать онлайн «Соблазнитель». Страница 60

«Она произвела на него особое впечатление. Ему казалось, что он ее когда-то видел и хорошо ее знает. Он внимательно взглянул в ее мечтательные глаза и неизвестно почему вспомнил безмерное спокойствие сибирских пустынь, где иногда было так тихо, что почти можно было услышать шорох духов, возвращающихся на запад. Только позже ему пришло в голову, что он никогда и нигде ее не видел, но что это как наваждение – словно он ее уже давно ждал… Свои чувства он не назвал бы любовью и вообще не был уверен, существует ли в человеческом языке для их определения соответствующее слово. Вокульский только понимал, что она стала какой-то мистической точкой, в которой сходятся все его воспоминания, желания, надежды, центром, без которого жизнь не имела бы вкуса и даже смысла».

Вокульский не назвал своего чувства любовью, но литературные критики, в этом смысле напоминающие истеричных девушек, всегда говорят о любви Вокульского к Ленцкой. Что касается меня, то я больше верю Прусу, чем критикам, и склонен полагать, что Вокульский не любил Изабеллы, что она для него была лишь «мистической точкой», в которой, по словам Пруса, сходились все его желания и надежды. Ведь не назовем же мы любовью влечение, которое в период полового созревания испытывают молодые девицы к актерам и даже к своим учителям. Не назовем также любовью чувства, которые в ком-то могут пробудиться при виде лица, появившегося на телевизионном экране. Вокульский лично не был знаком с Изабеллой Ленцкой, никогда с ней не разговаривал, но поехал в далекие страны, чтобы сделать состояние и приблизиться к ней. Влечение Вокульского к Ленцкой имеет платонический характер, хотя целью должна стать женитьба. Эта страсть мнимая, не имеющая ничего общего с настоящей любовью, которая является чувством значительно более богатым, разносторонним, совершенным, чаще всего основанным на сексуальном влечении и являющимся его сублимацией. Нельзя влюбиться в портрет. Любовь требует психического сближения с партнершей, взаимного познания. То, что мы называем любовью с первого взгляда, является, как правило, только неожиданным спазматическим чувством сексуального влечения к какому-то человеку в результате естественного отбора. Потом приходит знакомство, психическое сближение и сублимация полового влечения в виде любви. Впрочем, иногда бывает наоборот. Сначала рождается чувство неприязни к партнеру или партнерше, а только потом под влиянием психического узнавания рождается великая сила любви и страсти. А вы помните странное психическое состояние Вокульского, о котором он рассказывает Жецкому после своего возвращения из-за границы? А этот Танатос, или тоска по смерти, которая преследует Вокульского почти с самого начала книги? Еще в первой части он спрашивает себя: «Кто знает, является ли смерть таким злом, как представляют себе люди?». И впервые почувствовал тоску по крепкому, непробудному сну, который не потревожили бы никакие желания, никакие надежды. А поразительная сцена в Лазенковском парке, когда Вокульский почти преследует преступников и заставляет их себя убить! «Каким приятным должен быть холод ножа, вбитого в разгоряченное сердце. К счастью, – вздохнул он, – сегодня нельзя убивать других, а только самого себя; лишь бы только сразу и наповал». Воспоминание о таком надежном способе уйти из жизни успокоило его. И дальше: «Он ощутил жажду смерти». И все это происходит еще перед тем, как он отправился на первый обед к Ленцким, и было много шансов на то, что его марьяж с Изабеллой Ленцкой станет фактом. Уже позже происходит неудачное самоубийство под Скерневицами и, наконец, мы видим поразительный, двусмысленный конец Вокульского.

– Литературные критики, господин Эвен, – продолжал свой монолог доктор Иорг, – постоянно вспоминают о красных руках Вокульского. Этими красными руками он не мог обнять нежную и аристократичную Изабеллу. А ведь все произведения Бальзака говорят только о том, что именно такие люди с красными руками брали себе в жены нежных аристократок, или наоборот: промотанное состояние аристократа поддерживали деньги дочери купца или фабриканта с красными руками. Разве не так обстоят дела в «Обетованной земле»[57]?

Доктор Шуман говорил, что Вокульский погиб под развалинами феодализма. Возможно. Доктор Шуман также считал, что Вокульский сумасшедший. Но в его устах это значило, что Вокульский романтик. Неизвестно, разбирался ли Шуман в психиатрии, но как врач он чувствовал, что Вокульский сам искал смерти. Диагноз доктора Шумана был принят официальной литературной критикой. В Вокульском боролся позитивист с романтиком, двойственность его натуры кажется несомненной. На страницах книги мы имеем дело как бы с двумя разными людьми. Если бы Шуман обладал современными медицинскими знаниями, не исключено, что он изменил бы свой диагноз, возможно, констатировал бы, что Вокульский болен маниакально-депрессивным психозом с шизофреническими элементами, а его двойственность в поступках вытекает из циклических фаз развивающейся в нем болезни. Вот расчетливый до сих пор купец неожиданно велит нанятым им людям повышать цену на дом, который он собирается купить. Вместо того, чтобы финансово уничтожить Ленцкую и обедневшую, покорную Изабеллу положить в свою кровать, как это ему советуют другие и как бы сделал настоящий деловой человек, он хочет сделать ее богатой, а тем самым более неуступчивой. Но ведь Прус нам внушает – уж что-что, но деньги зарабатывать Вокульский умеет. Если он поступает таким образом, то это иначе как романтизмом объяснить нельзя. Но что говорит Вокульскому старик Шлянгбаум: «Если бы я вас не знал, то подумал бы, что вы сумасшедший». Старый еврей, который любил своих детей, способен был понять любовь Вокульского, но не мог одобрить его поступки. К сожалению, Шлянгбаум ничего не знал о маниакально-депрессивном психозе. Для вас, господин Эвен, Вокульский лишь литературный персонаж, бумажный человечек. А для меня он живое человеческое существо, тот, кто должен есть, пить, выделять мочу и кал. Одним словом, для меня это социально-биологическое существо, о котором я имею право сказать, что оно имело склонность к насморку, могло быть и психически больным. И нравится это кому-нибудь или нет, я имею право смотреть на него не только как на носителя идеи, но и бактерий. Мое отношение не умаляет величие творчества Болеслава Пруса; Вокульский становится от этого не менее, а возможно, более трагической фигурой. Глядя по-старому на Вокульского как на арену борьбы романтизма с позитивизмом, мы как бы отдаляем его от себя. Глядя моими глазами, мы видим еще ближе, более современно, быть может, как одного из нас.