Читать онлайн «Коромысло Дьявола». Страница 19

К тому же несколько инфантильно смотрится эта детская игра в больничку с разглядыванием и ощупыванием гениталий. Пускай себе и по пьяной лавочке.

"Пора бы и повзрослеть, милостивые государи и государыни!"

Эх, на всякого взрослого хватает подростковой пытливости в вопросах секса. У кое-кого половое самовоспитание и созревание продолжаются до самой глубокой старости, плавно переходя в старческий маразм. Наипаче же всего, когда женщины прикидываются маленькими девочками вплоть до менопаузы.

"Спрашивается, это перед чем таким у них пауза? Если, к примеру, взять Соньку-нимфоманку…."

— …Мальчики-девочки, если кто инкуб, так это наш Фил Ирнеев. От его демонического взгляда любая девушка без ума. Демон любви — вот, кто он!

Софочка стрельнула глазками и спросила:

— Фил, скажи, тебе когда-нибудь девушки отказывали?

— Никогда. Слава в вышних Богу, а в женщинах — благоволение. Оваций не надо.

Тем не менее Филиппа наградили таки аплодисментами. Сам напросился!

Итальянец не совсем понял Филиппа. Петр ему объяснил, и экспансивный итальянский гость бешено зааплодировал:

— Славно сказано, мой друг! Разве что фундаменталисты из протестантов осудили бы вас за вольную парафразу из святого писания евангелиста Луки.

— Вы ведь, синьор Джованни, тоже не относите себя к жестковыйным фундаменталистам, не правда ли? Так вот, мы — свободное библейское общество.

У нас тут вовсе не демоны, Софочка, а евангелисты, апостолы хорошего вкуса и благочестивого времяпрепровождения, — рыжая Манька ортодоксально поставила на место подругу.

— А с Филькой мы обмениваемся апокрифическими евангелиями. У меня — от Марии Магдалины, у него — от Филиппа. Со детской песочницы, со школьной парты общаемся…

За исключением Марии Казимирской с одноклассниками Филипп Ирнеев практически не поддерживал отношений. Так сложилось. Ничего интересного после окончания школы не склеилось. Вернее, бесповоротно расклеилось.

Однако рыжая и бесстыжая Манька исправно продолжила ему исповедоваться в тех грехах, о которых начисто не могла поведать ксендзу на исповеди в костеле. Филипп грехи ей всемилостиво отпускал, и ее это устраивало.

В своем неисповедимом ханжестве Казимирская была показательно благочестива, местами и временами. И беспримерно лицемерила. Почти всегда.

Например, когда "ихнему саддукею" — так она обзывала костельного старосту — требовалось отогнать куда подальше от паперти нищенствующих любителей и профессиональных попрошаек, он просил управиться с ними Марию Казимирскую.

У нее же не заржавеет. Она, повязав черный платочек, выходила и, горько вздыхая и стеная, начинала раздавать малоденежные купюры достоинством в четверть и полкоробка спичек.

В совокуплении с Манькиными ужимками закоренелой в девственности ханжи, молитвенным шепотом, кисло-сладкими увещеваниями вернуться к праведной жизни это действо производило на вымогателей-циников потрясающий эффект. Их как ударной мегатонной волной прочь выметало от костела.

На суеверных обывателей, погрязших в бытовом материализме и во всякое время опасающихся человеческой религиозности как явления сверхъестественного и необъяснимого, показушная набожность Марии Казимирской наводила страх и ужас.

Она могла на час опоздать на лекцию и с фанатичным блеском в глазах объяснить преподавателю-атеисту свое отсутствие не чем-нибудь, а молитвенным настроением.

Когда же ей требовалось на несколько дней освобождение от занятий как бы для свершения благочестивого паломничества к каким-нибудь святым местам, она беспроблемно его получала в деканате.

Лишь с Филиппом она делилась своими апокрифическими соображениями, насколько забавно мыслят испуганные материалисты-атеисты, боязливые суеверы и маловеры.

А ну как она начнет тому, этому католическому Богу молиться, дабы тот их наказал за кощунство и грешную богохульственную жизнь? Проклянет этак по-религиозному.

Лучше от греха подальше. Связываться не стоит. Береженого Бог бережет от этой фанатички…

При всех вариантах Филипп предполагал: Манька парадоксально юродствует, но перед собой не притворяется и зачастую вовсе не играет на публику.

Она искренне убеждена в неизбежности мелких грехов собственной порочной человеческой натуры. А коль не согрешишь, то не покаешься. Не покаявшись, не спасешься.

Каяться Мария Казимирская обожала до самозабвения. Филиппу тайно признавалась в разных содомитских грехах. Потом же в официальной церковной исповедальне настойчиво требовала от ксендзов ходатайствовать за нее перед Богом за мизантропию, фарисейство и злобную ругань в адрес ближних и дальних.

К третьему курсу лечебного факультета медакадемии Манька Казимирская научилась виртуозно употреблять в качестве бранной лексики и проклятий названия неприличных болезней. В основном из области различных патологий моче-половых органов. Как женских, так и мужских.

Причем даже весьма далекой от академической и клинической медицины публике становились весьма понятны ее сквернословные вариации в загиб ущемленной матки или по поводу внезапных приступов женского вагинизма и хирургического лечения мужского фимоза.

"Обрезание лишнего, называется."

Грех страшной медицинской брани гуманитарии-священники ей отпускали так же, как и непочтительное отношение к родной мамочке и ее мужьям, каждый из которых последовательно становился для Маньки отчимом.

Мадам Казимирская, в юности избрав карьеру брачной аферистки, искусно использовала мужей в качестве средства передвижения вверх по социальной лестнице.

Тому 20 с лишним лет назад, начав с заведующего обувным магазином, она нынче добралась до влиятельного заместителя министра. И ни с кем из очередных мужей она не прерывала благожелательных отношений до и после развода.

Являлся ли завмаг, или сменивший его директор треста столовых и ресторанов, ее настоящим отцом, Манька знать не знала и знать не хотела. И практически записала в таковые директора треста, доныне преуспевающего и процветающего владельцем казино.

Но вот несчастливо влюбленный завмаг с горя спился и умер в вытрезвителе.

"По-любому Манька родилась уже при втором мамочкином муже."

При матриархате и полиандрии многомужняя мадам Казимирская, пять раз по расчету профессионально выходившая замуж, сделалась бы руководительницей клана или племени, — давно пришел к такому заключению Филипп.

Он нисколечко не удивится, когда б в один прекрасный день Манькина обожаемая мамочка бракосочетается с премьер-министром или со спикером палаты представителей.