Читать онлайн «Машина времени шутит». Страница 91

Омаха была более приятным городом. Я на неделю забрался в нору Прижелезнодорожной гостиницы для мужчин и все еще раз обдумал. Было очевидно, что я продолжал действовать слишком поспешно. Я использовал свою мощь неправильно. Я поменял одиночество Бога на одиночество Человека, менее значительное, но не менее мучительное. Фокус был в том, как я понял, чтобы скомбинировать самые лучшие стороны каждого состояния, жить жизнью человека, слегка подправляя ее тут и там в желаемом направлении.

Вдохновленный, я сразу же отправился в родильную палату ближайшей больницы и родился в 3.27 утра в пятницу, здоровым мальчиком семи фунтов весу, которого мои родители назвали Мелвин. Я съел больше четырехсот фунтов детского питания до того, как узнал вкус мяса и картофеля. После чего у меня разболелся живот. Со временем я научился говорить бай-бай, ходить и сдергивать скатерть со стола, чтобы насладиться звуком бьющейся посуды. Я поступил в детский сад, где играл в джаз-банде на маракасах, иногда еще и на треугольнике, который был хромированным и с красной струной. Я овладел завязыванием шнурков, застегиванием штанов и, со временем, катанием на роликовых коньках и падениями с велосипеда. В начальной школе я тратил свои обеденные 20 центов на сэндвич с майонезом, баночку кока-колы, половину которой я проливал на своих товарищей, потолок и на книгу какого-то О'Генри. Я прочитал много скучных книг Луизы Мей Алкотт и Дж. А. Генти и выбрал Пейшенс Фрумвол в качестве суженой.

Она была очаровательной рыженькой девушкой с веснушками.

Я ходил с ней гулять, катал ее в своей первой машине, одной из самых ранних моделей Форда с кузовом, изготовленным вручную из досок. По окончании я уехал в колледж, поддерживая наши отношения по почте. Каждое лето мы много общались, но не в анатомическом смысле.

Я получил ученую степень в области управления бизнесом, должность в энергетической компании, женился на Пейшенс, и стал отцом двух мальчуганов. Они росли, во многом следуя по моему пути, из-за чего иногда возникали спекуляции на тему, как часто происходило божественное вмешательство, чтобы я мог добиться таких замечательных успехов. Пейшенс (Терпение) все меньше и меньше соответствовала своему имени, набирала вес, приобрела интерес к церковной работе и саду и глубокую антипатию ко всем, кто кроме нее занимался церковными делами и садами.

Я усердно трудился над всем этим, никогда не поддаваясь искушению воспользоваться кратчайшим способом, или улучшить свой жребий, превратив Пейшенс в кинозвезду, или наш скромный шестикомнатный особняк в королевское поместье в Девоне. Наиболее трудной для меня была необходимость потеть все шестьдесят секунд субъективного времени каждую минуту каждого часа…

Пятьдесят лет добросовестных усилий завершились верстаком в гараже.

В местной таверне я выпил четыре виски и стал размышлять над своими проблемами. После пятого виски меня охватила меланхолия. После шестого я почувствовал, что хочу бросить вызов. После седьмого рассердился. В этот момент хозяин проявил неблагоразумие, предположив, будто я уже выпил более, чем достаточно. Я покинул таверну весьма возмущенным, задержавшись ровно настолько, чтобы бросить зажигательную бомбу в витрину. Вспышка была великолепна. Я пошел вдоль улицы, забрасывая зажигательными бомбами косметический кабинет, Христианскую научную библиотеку, кабинет оптометриста, аптеку, магазин автозапчастей, налоговую службу.

— Вы все подделки, — вопил я. — Все лжецы, обманщики, фальшивки!

Собравшаяся толпа потрудилась и привела полицейского, который застрелил меня, а заодно и трех ни в чем не повинных зевак. Это раздосадовало меня даже несмотря на мое веселое настроение. Я облил смолой и обвалял в перьях вмешивающегося не в свое дело парня, затем продолжал взрывать суд, банк, различные церкви, супермаркет, автомобильное агентство. Они горели великолепно.

Я радовался, глядя на дымящиеся фальшивые замки, и какое-то время раздумывал, не основать ли свою собственную религию, но сразу же запутался в вопросах догм, чудес, кампаний по привлечению новых членов, церковных облачений, свободной от налогов недвижимости, женских монастырей, инквизиции и избавился от этой идеи.

Теперь красиво горела вся Омаха; я перешел к другим городам, уничтожая мусор, который мешал нам жить. Задержавшись, чтобы поболтать с несколькими уцелевшими, в надежде услышать от них выражение радости и облегчения после избавления от бремени цивилизации и хвалу вновь обретенной свободе, чтобы построить разумный мир, я был обескуражен, когда увидел, что они больше озабочены своими ранами и соревнованием в поисках среди развалин мелкой добычи: телевизоров и наличных — чем философией.

К этому моменту теплота виски стала постепенно исчезать. Я понял, что поступил опрометчиво. Я быстро восстановил порядок, наделив необходимой властью выдающихся либералов. Поскольку все еще существовала горластая масса реакционеров, устраивающих волнения и мешающих установлению тотальной социальной справедливости, появилась необходимость создать определенный персонал для обеспечения порядка, одев их в форму для облегчения идентификации.

Увы, проведением умеренной политики не удалось убедить мародеров в том, что Государство имеет серьезные намерения и не позволит лишить себя плодов с таким трудом завоеванной победы над кровопийцами. Возникла необходимость прибегнуть к жестким мерам. Тем не менее упрямые фашисты воспользовались преимуществами свободы, чтобы агитировать, произносить зажигательные речи, печатать нелояльные книги, и другими способами мешать борьбе их товарищей за мир и изобилие. Соответственно был установлен временный контроль за изменническими разговорами, проведены показательные казни. Груз этих обязанностей был тяжел, поэтому вожди посчитали необходимым перебраться в более просторные поместья, пережившие вселенский пожар, и свести диету к черной икре, шампанскому, цыплячьим грудкам и другим терапевтическим средствам, чтобы сохранить силы для битвы с реакцией. Естественно, недовольные посчитали, что монополия вождей на лимузины, дворцы, изготовленную на заказ одежду и ансамбль обученных нянечек, своей наружностью способных успокоить усталые глаза администраторов, является признаком разложения. Представьте себе их ярость и отчаяние, когда Государство, отказавшись проявлять терпимость к подрывной деятельности, отправило их в отдаленные районы, где, занимаясь полезным трудом в скромных условиях, они получили возможность исправить ход своих мыслей.

Я вызвал премьер-вождя, которого нежно называли Диктатором, и поинтересовался его намерениями, теперь, когда он консолидировал экономику, посадил предателей, установил внутреннее спокойствие.